Свет внутри крови Ч. 2

Светлая память моему папе Сукову Степану Ивановичу(с. Приютное, Калмыкия). Цикл о том, что я не сказал ему при жизни. Я слишком молча любил тебя. Папа я тебя очень сильно люблю!

I. «Я держу небо, чтобы не упало имя твоё»

Я шёл по степи,
но это не была дорога —
это было дыхание.

Я не нёс с собой ничего,
кроме памяти.
Но она весила целую вселенную.

И вдруг —
воздух вокруг стал плотнее.
Не от ветра,
а от чувства.
Как будто кто-то смотрит на тебя
не глазами,
а самой тишиной.

Это был ты,
отец.

Ты стоял —
невидимый,
неслышимый,
но настолько живой,
что я забыл, где кончается мир,
а где начинаюсь я.

В тот миг я понял:
ты — не ушёл.
Ты просто стал
всем,
что я больше не могу объяснить словами.

Ты — тёплый холод воздуха на закате.
Ты — странное чувство перед дождём.
Ты — дрожание травы,
хотя вокруг — безветрие.

Ты стал метафизикой моей любви.
Ты — то, во что я смотрю,
когда закрываю глаза.

Ты был агроном.
Ты сажал жизнь.
А я теперь сажаю слова,
как ты сажал зерно.
С любовью,
с терпением,
с верой,
что они прорастут.

Ты любил землю —
а теперь сам стал ею.
Но ты — не внизу.
Ты — повсюду.
Ты в каждом ростке,
в каждом цветке,
в каждом зерне,
что прячется под дождём.

И когда я пишу,
это не я пишу.
Это ты —
через мою руку.

Ты — в моих слезах,
которые не могут упасть —
потому что стали строками.

Ты умер,
но ты стал формой моего существования.
Ты — не прошлое.
Ты — моя вертикаль.
Моя ось.
Моя звезда полынья,
которая не тает,
а светит в вечности.

И я молюсь —
не голосом,
а всей кожей.
Не словами,
а каждой клеткой памяти.

Я молюсь тебе.
Не как Богу.
А как свету,
который я не заслужил,
но который стал мной.

Ты во мне —
как музыка,
которая не кончается.

Ты во мне —
как корни,
которые не видно,
но без которых всё упадёт.

Ты во мне —
как надежда,
о которой я не говорю,
но которая живёт
в каждом моём шаге.

И теперь,
когда я стою в степи
и смотрю в небо,
я не ищу звёзды.
Я ищу тебя.

И когда журавли
снова прорежут горизонт,
я знаю —
ты идёшь с ними.
Ты машешь мне
крылом света.

Я — сын.
И я научился говорить
не языком слов,
а языком любви.

И если кто-то спросит,
где мой отец —
я укажу на сердце
и скажу:

Вот.
Здесь.
Навсегда.

II. «Свет внутри имени»

Я стою в поле.
Пустом — на первый взгляд.
Но это не пустота.
Это — пространство для встречи.

И вдруг —
на грани дыхания
я слышу не звук,
а его отсутствие,
которое говорит громче любого слова.

Ты здесь.

Отец.

Ты — не тень.
Ты — свет,
который остался,
когда ушло тело.

Ты — язык,
которым молчит небо.
Ты — имя,
которое я зову,
не открывая рта,
а просто стоя —
внутри любви.

Ты был агроном.
Ты знал, как сажать жизнь.
А я сажаю воспоминания
в строки,
чтобы они прорастали светом.
Ты верил в землю —
а я верю в слово.
Но мы оба знали одно:
всё настоящее растёт
в тишине.

Ты не ушёл.
Ты — растворился.
И стал формой моей веры.

Я знаю:
если я падаю —
это ты держишь меня
не руками,
а тем,
что называется памятью без слов.

Когда во сне я слышу птиц,
летящих высоко —
ты среди них.
Не потому, что ты умер.
А потому, что ты перешёл
в свет.

И теперь,
каждый луч заката —
твоё прощание.
Каждое утро —
твоё возвращение.

Ты стал метафизикой
моей любви.
Ты — не был Богом,
но стал человеком,
через которого я узнал,
что Бог живёт в отце.

И я стою,
прикрыв глаза,
и смотрю внутрь себя,
и ты там —
не как образ,
а как смысл.

И ты говоришь со мной
через запах полыни,
через журчание арыка,
через звёзды,
которые не видны,
но чувствуются кожей.

Я люблю тебя,
и любовь — это не чувство,
а форма бытия.
Ты стал
не моей утратой,
а моим смыслом.

Теперь я понимаю:
настоящая любовь
не в том, чтобы быть рядом.
А в том,
чтобы быть — внутри.

Ты не умер.
Ты стал моим направлением.
Когда я выбираю —
ты взвешиваешь.
Когда я пишу —
ты диктуешь.
Когда я молчу —
ты молчишь вместе со мной,
но так,
что я слышу.

И если меня кто-то спросит:
"Ты потерял отца?"
Я скажу:
Нет.
Я — нашёл его.
Навсегда.

И я знаю:
в какой бы день ни умерло моё тело,
в этот день
мы встретимся снова —
без слов,
без форм,
просто
в Свете.

Ты будешь стоять,
улыбаться
и говорить мне без слов:

"Сын, ты всё понял.
Я был рядом всегда."

И это будет не конец.
Это будет дом.
Тот,
который всегда был
внутри имени,
которое я шепчу,
пока смотрю на небо
и чувствую:
ты — во мне.
Навсегда.

III. «Когда ты приходишь во снах — всё становится светом»

Мне снится степь.
Та самая.
Где трава говорит на языке ветра,
а полынь — запахом
воскрешает детство.

И в этом сне
я снова ребёнок.
Снова — не пишу,
а просто смотрю.

И вижу —
ты идёшь ко мне,
не касаясь земли.
И всё становится тише,
словно сама степь
принимает исповедь.

Ты не изменился.
Всё тот же взгляд.
Тёплый.
Как огонь,
который не жжёт,
а греет суть.

И я хочу сказать,
всё,
чего не сказал…

Отец.

Ты приближаешься —
и мои мысли исчезают.
Остаётся только чувство,
чистое,
как утренний туман над арыками.

Я тянусь к тебе —
не руками,
а сердцем.
И ты понимаешь.
Без слов.
Ты всегда понимал
без слов.

Ты говоришь со мной
языком,
который не знал ни один философ,
ни один поэт.
Это язык света,
в котором каждое сияние — это "люблю",
каждый отблеск — "я здесь",
каждая тишина — "я рядом".

Я стою во сне,
но это не сон.
Это — реальность,
высеченная в вечности.

И я прошу прощения.
За молчание.
За то, что не обнял, когда мог.
За то, что не успел сказать:
"Ты — мой герой."

Ты улыбаешься.
И я понимаю:
ты не держишь зла.
Никогда не держал.
Ты просто был.
И этим — стал
вечностью.

И тогда я говорю —
не голосом,
а всей своей сущностью:

"Папа…
я люблю.
Каждой клеткой.
Каждой строкой.
Каждым своим шагом —
в мире,
где тебя нет.
И где ты — везде."

Ты смотришь.
И в этом взгляде —
вся Россия.
Вся степь.
Вся земля,
которую ты пахал
не ради урожая,
а ради жизни.

Ты был не просто агроном.
Ты был садовником моей души.

Ты знал:
как засеять в ребёнке
свет,
который потом станет
языком.
И станет —
поэзией.

Во сне я обнимаю тебя.
Не тело —
а свет.
И он входит в меня
и остаётся.

Когда я просыпаюсь —
на щеке слеза.
Тепло.
Будто кто-то
погладил меня по лицу
в последний раз.

Ты приходишь ко мне
каждую ночь.
Не потому, что я зову.
А потому,
что ты — внутри.

И каждый стих,
что я пишу —
это твой голос.
И каждая пауза между строк —
твоё дыхание.

Ты — стал
не прошлым.
А навигацией.

Ты — мой север.
Моя ось.
Мой свет во тьме.
Моя совесть.
Моя вечность.

Спасибо, что приходишь.
Во снах.
В ветре.
В журавлином крике.
В тихом закате.
В стебле полыни.

Я не сплю.
Я молюсь.
Каждой клеткой.
Каждым воспоминанием.
Каждым трепетом тишины
между "я" и "он".

И когда меня не станет —
я приду к тебе.
Во сне.
Стану птицей.
И сяду рядом.
На плечо.
Тихо.

И мы вместе полетим
в бесконечную тишину,
которая и есть
любовь.

IV. «Точка, где земля касается неба — это сердце, помнящее отца»

Есть место,
не отмеченное ни на одной карте.
Где степь — не пейзаж,
а дыхание рода.
Где небо — не над головой,
а внутри.

Где земля касается неба
не по линии горизонта,
а по линии сердца.

Я иду туда босиком.
Через полынь,
через запах детства,
через колосья памяти,
которые не скошены,
потому что — в них ты.

Ты — не фотография.
Не дата.
Ты — присутствие,
невидимое,
но более реальное,
чем собственная плоть.

Я зову,
но не голосом —
внутренней вибрацией души,
словно струной,
натянутой между мирами.

И ты откликаешься.
Не словами,
а покоем.

Ты был моим небом
ещё до того,
как я понял,
что такое «небо».

Ты учил меня
не бояться земли.
Смотреть в глаза дождю.
Говорить с ветром,
как с равным.
Молчать — не от слабости,
а от мудрости.

Теперь ты — молчание,
которое громче всех звуков.
Ты — тишина,
в которой живёт Бог.

Когда я иду по улицам,
люди не видят тебя.
Но ты со мной.
Ты в осанке.
В голосе.
В каждом решении.

Ты — незримо стоишь за мной,
когда я боюсь.
Ты — обнимаешь меня изнутри,
когда я плачу.

Я помню,
как ты играл в шахматы —
не фигурами,
а мышлением.
Как ты пахал землю —
не ради урожая,
а ради дыхания жизни.
Ты не просто выращивал пшеницу —
ты учил её понимать.

Ты был
одним из тех,
кто разговаривал с землёй
на древнем языке корней.
Ты знал,
что земля —
не просто почва,
а память рода.

Теперь ты —
в каждом её вздохе.
В каждом порыве ветра.
В каждом отблеске зарниц над степью.

Ты — стал светом,
который нельзя потрогать,
но можно впустить в себя.

Ты научил меня
не бояться потерь.
Но ты не знал —
как больно
терять тебя.

Я плачу
не потому, что ты ушёл.
А потому,
что я не успел сказать:
"Спасибо".

За тишину в доме.
За тепло рук.
За силу,
которую ты передал мне
без лишних слов.

Теперь я знаю —
место встречи
не изменилось.

Это точка,
где земля касается неба.
Это место —
во мне.

Я — несу тебя,
как несут святыню.
С каждым вдохом.
С каждой поэмой.
С каждым «люблю»,
которое я не успел сказать.

Когда-нибудь,
если Бог позволит,
я снова стану ребёнком.
Побегу по степи.
Упаду в траву.
Закрою глаза.

И ты снова придёшь.

Ты обнимешь меня.
Без слов.
Без звуков.

И я скажу наконец:

"Папа, ты не умер.
Ты стал мной.
Ты стал светом.
Ты — вечен."

V. «Тень отца, что никогда не уходит»

Он ушёл,
но не стал исчезновением.
Он — не забвение.
Он — присутствие.

Как тень,
которая остаётся
даже после заката.
Даже когда свет исчезает —
его след всё ещё живёт
на поверхности мира.

Он был не просто отцом.
Он был началом моего времени.
Он был
словно корень дерева,
который не видно,
но без него — всё погибает.

Он был
как ось —
и всё моё «я»
вращалось вокруг него,
не замечая этого.

Теперь я замечаю.

Потому что
его нет рядом.
Но он —
внутри каждой моей мысли,
каждой интонации,
каждого поступка,
где я выбираю быть
светом.

Я вспоминаю
его молчание.
Оно было —
не отстранённостью,
а полнотой.
Как будто он знал:
в молчании
живет истина,
которую нельзя исказить словами.

Он ходил по земле,
но в его походке
была небесная сила.
Он смотрел на небо
не с вопросами,
а с пониманием:
всё там,
всё уже сказано,
если ты умеешь слушать.

Теперь я учусь слушать.
Небо.
Степь.
Тишину.

И в каждой паузе —
я слышу его дыхание.
Оно не звучит —
оно присутствует.

Когда я стою у окна,
и вечер вползает в дом,
словно нежная грусть,
я чувствую —
он где-то рядом.

Тень скользит по полу.
Не от лампы,
а от памяти.

Я иду за ней.
И эта тень —
не пугает.
Она — утешает.

Ты не был идеальным.
Ты был живым.
И в этом —
вся твоя святость.

Ты ошибался.
Ты молчал.
Ты страдал.
Ты любил — не говоря.
Ты прощал — не требуя извинений.

Теперь я знаю,
что ты был —
глубже слов.

В снах
ты приходишь ко мне не в теле.
А в ощущении
равновесия.
Тишины.
И силы,
которая приходит от земли.

Ты был агроном,
а теперь ты стал почвой моей души.
Ты — вырастил меня не один раз.
А снова и снова,
каждой своей тенью,
каждым эхом своих шагов.

Когда я плачу,
это не слёзы боли.
Это — слёзы связи.
Ты жив в них.
Ты светишься в них.
Ты есть в них.

Иногда мне кажется —
ты проходишь сквозь меня,
словно воздух.
Оставляя запах ветра,
который пахнет
домом.

И если кто-то спросит:

«Где твой отец?»

Я не скажу — «умер».

Я скажу:

Он здесь.
В моих пальцах,
когда я касаюсь хлеба.
В моём тембре,
когда я молчу.
В моих решениях,
где я выбираю добро.
Он — моя тень,
которая никогда не уходит.
Он — стал мной.
Я — его свет.
Мы — единое дыхание,
застывшее в вечности.

VI. «Свет внутри крови»

Я не ищу его в снах —
он не приходит.
Он уже здесь.
Он внутри меня,
не как мысль —
а как сама способность
думать,
любить,
действовать
и — молчать.

Он ушёл,
но остался не в пепле,
а в светящихся тропах
моей крови.

Он — в изгибе моей ладони,
в силе моего взгляда,
в том, как я ставлю ногу на землю —
уверенно.
Словно она знает,
что держит сына
того, кто любил
эту землю
больше себя.

Ты не покинул меня,
отец.
Ты растворился
внутри
медленно,
нежно,
невидимо.

Ты стал
как родник,
скрытый под слоем земли:
влага — есть,
рука — не нащупает,
но сердце пьёт.

Иногда я чувствую
в себе
нечто большее,
чем я.
Как будто рядом —
невидимый великан,
молчащий,
мудрый,
вечно держащий
на плече
мою хрупкую храбрость.

Это — ты.

Ты был
не громким.
Ты был
несгибаемым.
И теперь
твоя несгибаемость
живет во мне
без слов.
Как правило,
не записанное —
но вечное.

Ты стал
не просто родителем.
Ты — мой геном,
мой код,
моя тишина перед словом,
моя пауза перед выбором,
моя правда
без свидетелей.

Ты умер.
Но ты не исчез.

Ты стал
как свет в крови:
неосязаемый,
но определяющий.

Я вспоминаю твои руки.
Ими можно было
пахать землю,
чинить мир,
обнимать внуков,
держать шахматную ладью —
как будто она знала,
что в этом доме
нет проигрыша.

Теперь я двигаюсь —
и двигаешься ты.

Теперь я говорю —
и звучишь ты.

Теперь я думаю —
и думаю тобой.

Когда я не могу выбрать,
ты молчишь.
Но это молчание
направляет точнее крика.

Ты стал
внутренним компасом,
голосом без слов,
светом без источника,
теплом без огня.

Я никогда не говорил тебе:
«Ты — мой герой».
Но теперь
я говорю это
всеми клетками.
Ты не боролся за славу —
ты просто жил.
И этой жизнью
передал мне
бессмертие рода.

Теперь
моя кровь —
твоё продолжение.
Моя доброта —
твой почерк.
Моя вера —
твоя рука на плече
в невидимом мире.

Я твой сын.
Я несу тебя —
не как груз,
а как свет.

Ты внутри меня
на все времена.
Как свет в крови.
Как вечность в дыхании.

Как любовь,
которую уже
не нужно доказывать.
Потому что
она стала мной.

VII. «Письмо отцу, которого слышу в себе»

Отец…
Я пишу тебе —
не на бумаге,
а в воздухе,
в дыхании,
в ритме шагов,
которыми иду по этой земле,
где ты жил,
любил,
трудился,
и стал тишиной.

Я не умею молиться словами —
но каждый раз, когда думаю о тебе,
мир вокруг
становится светлее.
Значит, ты здесь.

Ты стал не голосом —
а присутствием.
Не тенью —
а светом,
который не слепит,
но ведёт.

Мне часто кажется,
что ты стоишь за моей спиной,
чуть в стороне,
в невидимом мире,
где всё по-настоящему.

Ты не судишь,
не наставляешь,
но просто есть.
Как родник в сердце.
Как корни у дерева.
Как истина —
без слов.

Помнишь, ты говорил мне,
что человек должен
сначала вырасти —
а потом укорениться.
Теперь я понимаю.
Ты говорил не о теле —
о духе.

Я укореняюсь в тебе,
отец.
Ты был моей первой опорой
и остался моей последней уверенностью.
Когда всё рушится —
ты внутри.

Ты стал моим компасом,
который не сбивается,
даже когда шторм,
даже когда ночь.

Я хочу тебе сказать,
что всё, что хорошего есть во мне —
твоё.
Моя доброта —
твоё сердце.
Моя сила —
твоя спина.
Моя верность —
твоя тишина.

Ты учил меня слушать
не только звуки,
но и паузы.
И теперь
в этих паузах
я слышу тебя.

Ты был скромен.
А значит — велик.
Ты был тих —
а значит, говорил громче всех.
Ты был прост —
а значит, глубже истины.

Я помню,
как ты смотрел на небо,
словно разговаривал с ним.
Теперь я смотрю —
и слышу то же.

Ты стал
не прошлым.
Ты стал сутью.
Ты — не потеря.
Ты — основание.

Когда я иду по полям —
это твой взгляд.
Когда я думаю над каждым словом —
это твоя совесть.
Когда я обнимаю мир —
это твоя душа,
живущая во мне.

Отец,
я люблю тебя —
не словами,
а каждым своим поступком.
Каждым выбором.
Каждым вдохом,
который несёт
твои гены,
твою любовь,
твою вечность.

Ты не умер.
Ты стал моим письмом миру.
Я — продолжение твоего почерка.

И это письмо —
не конец.
Это лишь первое слово
бесконечного разговора,
который мы теперь
ведём
внутри света.

VIII. «Шахматы и земля — душа отца»

Я вспоминаю тебя,
отец,
не как фотографию в рамке,
а как тишину,
в которой можно услышать Бога.

Ты сидишь за старым столом
в доме из глины и времени,
где пахнет хлебом,
чёрной землёй
и вечностью.
Перед тобой шахматы —
не игра,
а философия.

Ты смотришь на доску
как на поле судьбы,
где каждый ход —
отзвук сердца.
Ты не спешишь.
Ты размышляешь.
Ты живёшь в паузах
между чёрным и белым,
как живут святые —
в молчании.

Ты был агрономом.
Но на самом деле —
жрецом земли.
Ты знал,
что почва — это не просто тело мира,
а его душа.

Когда ты клал семя в землю —
ты молился.
Когда ты касался корней —
ты касался прошлого.
Когда ты гладил колосья —
ты разговаривал с будущим.

Ты знал имена каждого растения,
как поэт знает ритм стиха.
Ты различал
вкус дождя,
дыхание ветра,
настроение неба.

Ты говорил мне:
«Слушай землю, сын.
Она скажет больше, чем все книги».
Теперь я слушаю.
И в каждом треске травы
слышу твой голос.

Шахматы и земля.
Черно-белая доска
и чернозём,
на котором стоит моя душа.
Ты учил меня
видеть жизнь как позицию:
не проиграл —
пока есть смысл.

Каждый твой ход —
как весна.
Каждая потеря —
как осень.
Каждая победа —
как росток,
пробивший асфальт времени.

Ты был учителем —
без лекций.
Мудрецом —
без титулов.
Пахарем —
без стен.

Я помню, как ты ставил фигуры.
Словно раскладывал судьбы.
Ты верил:
человек —
не король и не пешка,
а выбор,
между гордыней и терпением,
между страхом и светом.

Ты не любил говорить много.
Твои уроки были глазами,
руками,
паузами.
Но я слышал всё.
И всё осталось во мне.

Когда мне трудно —
я вижу твои руки,
кладущие ладонью
на сухую землю.
Тепло от них
до сих пор греет моё сердце.

Отец,
ты был стражем смыслов.
Ты не оставил мне золота.
Ты оставил мне небо,
которому я верю.
Землю,
в которую я укоренён.
Игру,
в которой — любовь.

Теперь я сажаю свои слова
в борозды памяти.
И каждый слог —
как семя,
что ты когда-то посеял в меня.

Шахматы и земля.
Мудрость и тишина.
Точка и бесконечность.

Ты был и остался
моей весной.

IX. «Когда цветёт земля — он жив»

Я стою один
в бескрайности степи,
но в каждом дыхании ветра
ощущаю его присутствие.
Ветер касается моей щеки —
словно рука отца.
Трава качается —
и я вижу, как он идёт
между зелёных волн времени,
в своём поношенном плаще,
в ладонях которого
всегда была весна.

Когда цветёт земля —
он оживает.
Не в памяти,
не в фотографиях,
не в словах,
а в самой земле,
в её аромате,
в её боли,
в её плодах.

Он не умер —
он пророс.
Пророс в тысячах стеблей пшеницы,
в соках полыни,
в теле воздуха.
Он не покинул —
он растворился
в синих сумерках,
в запахе чернозёма,
в горизонте,
где заканчивается видимое
и начинается вечное.

Я не могу объяснить
науке,
религии,
логике —
но я чувствую:
он рядом.

Когда цветёт земля —
он жив,
и его глаза смотрят изнутри моего сердца,
его дыхание — в шелесте листвы,
его мысли — в молчании между строк,
его боль — в моей нежности,
его любовь — в моих слезах.

Я зову его мысленно —
и тишина отвечает голосом,
который знает только душа.
Я иду по степи,
и каждый шаг —
это возвращение к нему.

Земля,
которую он любил,
не забыла.
Её цветение —
это его письмо мне
на языке роста,
на языке света,
на языке сокровенной нежности,
что не умирает.

Когда цветёт земля,
открываются порталы,
в которых встречаются
время и бессмертие.
В этих цветках —
молекулы его смеха.
В этих травах —
пыль с его сапог.
В этих тюльпанах —
его мечты,
которые стали частью мира,
о котором он не успел рассказать.

Отец,
ты не ушёл —
ты стал стихией.
Ты не умер —
ты стал вечным ритмом поля.
Ты — в сердце фотосинтеза,
в каждой клетке весны,
в каждом импульсе,
что толкает цветок к небу.

Когда цветёт земля,
я плачу —
не от горя,
а от красоты этой встречи,
от торжества любви,
что не нуждается в телах,
словах,
даже в памяти.

Когда цветёт земля,
я говорю:
«Привет, отец.
Я знаю, ты здесь».
И он улыбается
внутри меня,
внутри мира,
внутри каждого лепестка.

Когда цветёт земля —
он жив.
И я жив.
И Бог жив
в нас.

X. «Когда ты смотришь сверху»

Ты смотришь сверху,
и небо становится ближе.
Словно твой взгляд
раздвигает облака,
и я вижу —
между слоями световых миров
есть тропа,
высеченная твоей любовью.

Отец,
я стою на земле,
а ты — над ней,
не как тень,
не как воспоминание,
а как дыхание,
что никогда не прекращается.

Ты стал небом.
Ты стал солнцем,
но не снаружи —
а внутри меня.
Ты стал теплом,
что вспыхивает в груди,
когда я касаюсь земли.

Ты стал вечным.
И всё, что было телом,
стало светом.
Всё, что было голосом,
стало внутренним эхом.
Всё, что было поступками,
теперь движет мои шаги.

Я не говорю тебе «помни меня» —
я говорю «живи во мне».
И ты живёшь:
в моих пальцах,
в моих слезах,
в каждом вдохе,
в каждой минуте молчания.

Я часто смотрю в небо
и знаю,
что где-то там,
на другом уровне света,
где не нужно тел,
где любовь — это материя,
где мысли — как реки,
а души — как светила,
ты смотришь на меня.

Ты видишь меня
не как взрослого,
не как сына,
а как продолжение своей любви.
Как росток — продолжение зерна.
Как дыхание — продолжение ветра.

Когда мне больно —
ты рядом.
Когда мне страшно —
ты молчишь,
и в этой тишине
я слышу твою веру.
Когда я один —
ты в каждой пылинке света.

Ты стал больше,
чем можно сказать.
Ты стал храмом внутри меня.
Ты стал Богом моего детства,
что учил держать лопату,
сажать семена,
смеяться над дождём
и играть в шахматы
словно с вечностью.

Ты был человеком.
Ты стал Вселенной.
Но для меня —
ты просто папа.
Свет,
который я несу,
пока жив.

Я часто думаю,
что хотел бы поговорить с тобой —
без слов.
Открыть сердце
и просто…
вдохнуть.
Чтобы ты понял —
что я люблю.
Сильно.
Навсегда.
Без границ.

Когда ты смотришь сверху,
я перестаю бояться.
Потому что знаю:
моя боль
тебе знакома.
Моя нежность —
твоё продолжение.

Я не знаю,
что ждёт меня за горизонтом смерти.
Но если есть путь —
я хочу идти по нему,
чтобы снова быть рядом.
Чтобы сказать без страха:
«Я помню.
Я люблю.
Я — ты».

Ты смотришь сверху.
А я смотрю вверх.
И между нами —
больше, чем небо.
Между нами —
бесконечная любовь.
Свет,
что не угаснет.
Пока живы слова,
пока цветёт земля,
пока дышит сын.