Элиас 9

9.  Амфиболия боли
 
     Элиас задумчиво посмотрел в окно, где тускло светились огни города. Он вспомнил слова Мастера о "деструктивном цикле" и о том, как даже самые "сильные" его проявления могут рухнуть под тяжестью собственных противоречий. Возможно, Максим не выдержал внутреннего давления, или же страх разоблачения оказался сильнее жадности.
      В то же время, в другом конце города, Анна, оставшись наедине со своей нахлынувшей снова болью от воспоминаний о Максиме. «Почему он так сделал?» Эта мысль и не понятное переживание момента постоянно крутилось в её голове. Она вспомнила все их встречи, их беззаботное времяпровождение вместе, его заботу о ней, когда она болела. Как он посылал ей sms-ки и старался как мог подбодрить. Их с Элисом безуспешные попытки закончились ничем. Проблема же решилась сама, благодаря тому, кто её и создал.   Обида, преследовавшая её в течение последних недель, сменилась не понятной пустотой и горечью. Она пыталась найти способ справиться с нахлынувшими эмоциями. После посещения полиции и новости о явке с повинной Максима, она не почувствовала облегчения. Глубокая обида и разочарование все еще сжимали ее сердце.


"Она лежала на кровати, измученной такой, больной.
И слёзы капали на платье, и был у сердца выходной.
А он писал ей SMS-ки и всё просил не унывать.
Она высказывалась резко – что он во всём и виноват.
Что изменил он данной клятве: коль что-то лечишь - не вреди!
И розами бледнели пятна – сплошной уликой на груди".

     Анна встала с кровати и подошла к окну. За ним простирался серый, уже предзимний пейзаж. Она чувствовала себя обманутой, преданной не только Максимом, но и самой жизнью, которая, казалось, обещала одно, а подсунула совсем другое. Горькие слезы вновь наворачивались на глаза.

"Банальная такая драма
между виновным и судьёй,
когда в живую - не с экрана
владеют грешного судьбой".

Именно так она теперь должна воспринимать происходящее: банальная драма, где она была одновременно жертвой и судьёй самой себя, обвиняя себя в собственной наивности. Но она не могла. Этот конфликт, этот внутренний диалог между болью и попытками рационального решения, был бесконечным.

"Мне б амфиболией оставить
ещё не порванную нить...
Простой формулировке странной:
помиловать нельзя казнить!"

   Позвонил Элиас Дверь была не заперта, и он вошёл в студию.

– Анна, –  крикнул Элиас, – она обернулась, и их взгляды встретились. В её глазах не было больше паники, лишь задумчивость и легкое, пока еще робкая надежда.
 – Я не знаю, что бы я делала без тебя. Ты… ты вытащил меня из такого болота.
   Он улыбнулся.
– Мы вместе вытащились, Анна. Наши усилия как два потока объединились, они создали нечто большее, чем сумма отдельных частей.
   Он взял её руку, и она не отдернула её. Их пальцы переплелись. Это было не просто дружеское прикосновение; это было обещание, невысказанное, но явственное.         —  Кто знает, Анна, — сказал он, обняв её за плечи, чувствуя, как она расслабляется в его руках. — Возможно, даже в самом темном царстве есть место для света.
   Она поняла его шутливый намёк на литературное произведение. Почувствовала тепло его руки. И в этот момент в тишине студии у обоих мелькнула мысль - как хрупка граница между светом и тьмой, и как важна воля и согласованность чувств , чтобы  выбирать путь.

– Что дальше? – спросила Анна, поворачиваясь к нему, и в её глазах не было уже следа былой печали, лишь ясное, решительное предвкушение. Элиас улыбнулся.
– Дальше? Дальше мы будем жить. И создавать. И находить новые ответы. И, возможно, напишем свою собственную историю, Анна. Историю, где будет не только борьба, но и много света.
   Их руки снова встретились, на этот раз уже сознательно, прочно, как будто они нашли друг в друге те самые невидимые нити разума, которые связывали их души.

 "Как Дао объяснить нельзя –
так русской нет души нормальных объяснений тоже".

     Они пошли в ближайшее кофе и заняли столик у окна. Солнечные лучи пробивались сквозь легкую дымку на стекле, рассыпая блики по ее волосам. Она всё ещё выглядела уставшей, но в ее глазах уже не было паники. Она была красива.

"Нет проигравших в мире, если нет побед,
а бед - всем хватит, раз заняться нечем".

     Элиас смотрел на Анну. Её щеки розовели от тепла кафе, а может, от его взгляда и робкого проявления радости после стольких дней отчаяния. Перекусив и выпив кофе, они вышли на декабрьский мороз. Глаза слепило от недавно выпавшего искрящегося снега. Воздух был наполнен запахом свежести. Они прогуливались по аллее парка. Потом пошёл снег. Анна подняла лицо к небу, подставляя щеки крупным, пушистым снежинкам, что кружились в танце. На ее лице появилась почти детская, незамутненная улыбка.
— Как красиво, — прошептала она, и в ее голосе не было и следа вчерашней боли.         
  Элиас смотрел на нее. На ее щеках, тронутых морозом, действительно расцветали розы. И в этот момент, в этом чистом, холодном воздухе, он почувствовал, как что-то меняется внутри него. Это было не научное открытие, не философское прозрение, а нечто гораздо более тонкое, человеческое и сильное. То самое, что нельзя объяснить, но можно почувствовать. Он протянул руку и осторожно, едва касаясь, стряхнул снежинку с ее ресниц. Их взгляды встретились. В глазах Анны заплясали искорки.

"В переулки декабря
вырвались из душной комнаты:
дышит снег, себя даря,
вдохами большими полными.

Солнца не видать – панно
на весь мир белеет праздником!
Ветерок, вертясь смешно
снег в лицо кидает, дразнится.

Щёки от снежинок тех
у тебя - пылают розами.
Поцелуями я снег
снять пытаюсь... не серьёзными".

   Элиас снял губами снежинку со щеки Анны. Этот момент был наполнен нежностью и легкостью, несмотря на все пережитое.