Алия - Глава третья

 

Эта была жуткая авария. Машина на большой скорости врезалась именно в тот бок, где находилась Алия и таксист. Сработали подушки безопасности, но потом как выяснилось не до конца. От удара автомобиль перевернулся и встал на бок. Водитель, виновник этой трагедии погиб на месте. Ну... А мы - выжили.
Хвала небесам мы выжили, там, где выжить просто было невозможно.
Машину разрезали что бы достать наши тела. Потом больница, восстановления. Но приговором стало совсем другое. До жути другое. От сильного удара, кровотечения, сильного повреждения матки, репродуктивная система была утеряна навсегда. И больше она никогда не могла иметь детей. И вот с этого самого момента она изменилась, кардинально, до неузнаваемости. Резкие перепады настроения, подавленность, истерики, срывы. Она могла неделями не разговаривать со мной, срывалась на мне, оскорбляла, кричала. Говорила, чтобы я ушел. А когда я начинал собирать вещи. Бежала ко мне с испуганными как у ребенка глазами, и плача просила прощения. Лучшие европейские клиники, в которые ложили Алию ее родители. Давали положительный результат, но, на непродолжительное время. Положительная динамика, ремиссия. А потом все по новой. Я всегда был рядом, с ней, она каждый раз при очередном исследовании хватала судорожно меня за руку, и просто не отпускала. Спасали только сильнодействующие препараты, которые купировали от приступов агрессии, и нервных срывов. Но которые она отказывалась принимать. Так как под их сильным воздействием на психику она не могла полноценно заниматься живописью. Но я просил, и она принимала, боясь меня потерять из-за очередного неконтролируемого приступа агрессии. Но потом тайком бросала. И опять все по новой.
      Так продолжалось почти три года. Как однажды в октябре она сильно простудилась. И почти две недели пролежала с высокой температурой. Ее мама, которая была после аварии с ней практически постоянно и я, дежурили по очереди. Она очень сильно хотела в Алматы. Но об этом не было и речи, от слова совсем. Да и южный, мягкий климат Франции благотворно влиял на нее. Простуда отступила. И мы увидели, что Алия стало другой, на мою очередную шутку и мои удивленные глаза, которые ей так нравились, она впервые рассмеялась за все это время. Каждый вечер мы стали
выходить на "Английскую набережную" по которой могли гулять часами, и которая с приходом темноты загоралась тысячами огней. Ей безумно нравился пляж Quai des Etats Unis. Она стала опять смеяться от моих шуток, делилась творческими планами. Но самое главное, она продолжительное время уже не принимала эти сильные препараты. Стала опять писать, но картины были не такие как раньше, эмоции буквально плясали на ее полотнах. И не смотря на всю красоту выглядели потрясающими и вызывающими одновременно. Я понимал, что просто нужно время и все войдет в свой ритм. Все будет как прежде. Ее родители сняли нам небольшую квартиру, окна которой выходили прямо на побережья. Куда мы с удовольствием и заехали. Так прошел год. Она расцвела, картины стали не такими экспрессивными. Тона на холстах стали нежными, что явно говорило о восстановлении психики. Наступило восемнадцатое мая, день рождения Алии, двадцать семь лет. С утра приехала мама. Мы погуляли по променаду, зашли в
магазин, где я выбрал ей платье, которое ей очень понравилось. На двадцатое
мая была запланирована выставка в Дюссельдорфе, куда уже были отправлены ее работы. А после, мы уже наконец-то хотели улететь в Алматы. Жутко хотелось домой. Вечером должна была прилететь Гаухар, ее лучшая подруга и наставница. Когда зашли в прихожую, почувствовали запах пирогов, которые мама Алии готовила просто восхитительно.
- Ой, мы забыли купить лилии - Сказала она - Только возьми у нашего постоянного продавца на набережной за променадом, они всегда такие свежие.
Она обожала именно тигровые,
- Конечно я сейчас сбегаю - ответил я.
- Только побыстрее - сказала мама - пироги почти готовы.
- А я пока примерю платье - сказала Алия.
- Ну мы уже мерили его в магазине - ответил я
- Ну все, давай быстрее, а то мсье Гаспар скоро уже закрывается.
Я пошел за цветами, по дороге вспоминая через что нам всем пришлось
пройти. И теперь все позади. Выставка и - домой.
Пришел с огромным букетом тигровых лилий. Мама хлопотала на кухне.
Я зашел в студию чтобы положить их в вазу, на полу, лежали ножницы.
Подойдя поближе, увидел за кроватью изрезанное на куски платье
Которое мы купили. Сердце екнуло.
 - Где Алия - прокричал я маме...
Она от неожиданности уронила поднос.
- В ванной, она сказала, что хочет принять душ.
Я дернул ручку, дверь оказалась закрытой изнутри. Она никогда раньше не
запирала ее.
- Алия - крикнул я - Слышишь меня. Открой дверь.
Я стал судорожно дергать ручку.
- Ты слышишь меня - Я стучал по двери - Открой эту долбанную дверь.
У нее была привычка лежать в наполненной ванной часами читая книгу.
И были уже случаи что она засыпала. Поэтому дверь всегда была полуоткрытой.  Неужели уснула и захлебнулась, блеснула мысль, Я стал пинать дверь, и еще сильнее дергать из-за всех сил за стеклянную ручку
- Ты что уснула там что ли. Ну!!! Открой!!! Слышишь!!! Я прошу тебя!!!
В каком-то моменте ручка не выдержала моего напора и треснула пополам
Осколком разрезав мне до кости указательный палец на правой руке, хлынула
кровь. Дверь поддалась. И... Я увидел. Я увидел ее,
лежащую в ванной, вода которой была бардового цвета. Я ринулся ее
доставать оттуда, до сих пор не понимаю для чего и зачем? И так все было
понятно. Что все кончено. Но мозг отказывался в это верить, вытащив я
положил ее на колени. На левом предплечье я увидел длинный продолговатый разрез. Я стал, кричать, я пытался привести ее в чувство.
А она, не просыпаясь лежала с таким умиротворенным лицом, которое
я не забуду никогда. Сидя на полу, и прижав крепко ее к себе, как завороженный, я еще долго не мог отпустить ту, которая была смыслом всей моей жизни. Она ушла, тихо, бесшумно, ни сказав не единого слова. Вот так вот просто, взяла и шагнула в вечность. Она всегда хотела сильно иметь детей. Она просто не смогла смириться с тем, что навсегда лишена этого. Я даже представить себе не могу какая боль терзала ее до последней минуты. Прикрывая ее своей улыбкой давая всем нам понять, что она в порядке. А потом она просто, просто сломалась, Погребение было через неделю на кладбище Шато. Как ее родители вообще нашли там место? Действительно, очень высокое положение в обществе и большие деньги способны на многое. Их намерения можно понять. Она была их единственной дочерью.
        Выставку в Дюссельдорфе открывали мы с Гаухар, на которой Алия получила ежегодную премию – посмертно. Ей пророчили судьбу большого художника. Но...
 


С тех пор минул двадцать один год. Говорят время лечит, наверное
больше притупляет эмоциональную память, которую годы покрывают
повседневной пылью быта. Да, жизнь продолжается, вносит свои корректировки. Приходят и уходят люди. Возникают и пропадают чувства. Ну, одним словом, все, как всегда. Что у меня осталось от Алии? Шрам на указательном пальце, который я буду носить до конца своих дней, как напоминания о том роковом дне. Ее жизнерадостный оптимизм, которым она заражала окружающих. Ее вечно любознательные, детские глаза, которыми она смотрела на этот мир. Сладость поцелуев, нежность рук. Звонкий смех. И то, что за все это время так как она, больше меня не полюбил никто. Никто. Нет, что вы, я никогда, ни с кем ее не сравнивал. Я никогда не жил сравнениями. Нет. Просто... Это, надо прочувствовать, хотя бы раз. И тогда, все становиться ясно. И тогда, все окончательно становиться, ясно. Вы спросите, за все эти годы полюбил ли я так сильно, искренне, чисто и по - настоящему. Я отвечу - нет. Почему? Знаете, когда двое живут одним дыханием, понимают без слов, и на расстоянии чувствуют боль или радость друг друга. Думаю, что комментарии тут излишни.


               
               
               
                Эпилог




Я был на том холме, в забытой Ницце,
В Шато, где кипарисов бархатная тень
Легла на камни, и печальной птицей
Моя душа встречала новый день.

Я был вчера... Ты слышишь ли, родная?
Я вновь пришёл на тот печальный холм.
Душа моя, от горя замирая,
Искала твой безмолвный, вечный дом.

Я шёл один тропинкой кипарисов,
И с каждым шагом было тяжелее мне.
И крики чаек, ветра пересвисты
Царапали мне раны на душе.

А вот и он, могильный камень. Боже, как всё просто:
Две даты - жизни краткий, смертный путь.
Я пал пред ним на землю у погоста,
И грудью полной смог холодный мрак вдохнуть.

Вот твой приют. Я опустился рядом,
Не на колени - замертво, ничком.
И обжигал плиту безумным взглядом,
А в горле бился раскалённый ком.

"Ты здесь?" - шептал я камню без ответа. -
"Ты помнишь смех? Касание руки?"
Но лишь закат кроваво-алым светом
Чертил на буквах длинные штрихи.

Я рассказал тебе, как дни проходят,
Как пуст наш дом и как остыл очаг.
Как сны мои к твоей могиле бродят
И гаснут там, развеявшись во прах.

Я говорил тебе, как всё постыло,
Как каждый день - лишь шаг к такой же мгле.
Как сердце без тебя совсем остыло
И держит здесь лишь память о тебе.

Я спрашивал, за что такая кара?
За что твой смех умолк в рассвете лет?
Но тишина кладбищенским нектаром
Лишь наполняла мой пустой ответ.

Я помню всё: и шёлк волос, и руки,
И громкий смех, что стих в единый миг.
И нет конца моей безмолвной муки,
И скорби той что я уже постиг.

Я был вчера. Ещё хранит одежда
Пыльцу тигровых лилий, что я тебе принёс.
Во мне жила безумная надежда,
Что камень вздрогнет от потока слёз.

Но он молчал. Лишь солнце золотило
Резьбу узоров, имя на плите.
Как много лет назад земля тебя сокрыла,
Оставив мое сердце в вечной пустоте.

Я гладил трепетно холодный мрамор гладкий,
Что стал твоей темницей гробовой,
И пил разлуки яд, цианистый, миндально - сладкий,
Прекрасно зная - нет тебя со мной.

Прости, что я живу, дышу и вижу,
Как солнце всходит в синей вышине.
Как я всё это молча ненавижу,
Ведь этого всего не надо больше мне.

Ты видела душой. Ты брала в руки
Пасмурное утро и превращала в теплый свет.
Теперь я обречён на эти звуки -
Безмолвия, в котором жизни больше нет.

Я встал у камня. Холод. Безысходность.
И имя - шрам на теле бытия.
Ты знала форм и линий первородность,
Теперь осталась плоскость - только я.

Ведь без тебя весь этот мир утратил краски.
Нет, он не выцвел. Он ослеп, оглох!
Он стал пустой картиной, что ждёт напрасно ласки
Твоей руки, твой творческий, животворящий вдох.

Тебя я отпускаю ангел милый! Слышишь?! Отпускаю!
Не память о тебе! А эту злую боль!
Тоски мучительной я цепи с лязгом разрываю,
Чтоб доиграть уж до конца свою земную роль.

Прощай, любимая. Моя слеза отныне
При имени, что стало мне судьбой.
Не будет жечь мой путь в земной пустыне.
Прощай. Я ухожу. Чтоб дать душе твоей покой.

               
                Кладбище Шато. Ницца. 23 августа 2025 года.