Cinema

1

Комар, когда собирается чей-нибудь крови попить, обезболивает ранку своими слюнями. Змея, нападая, плюётся ядом. Скунс, защищаясь, выстреливает, в обидчика вонючую струю. Кальмар, когла увидит вдали кашалота, прячется от него в чернильное облако. Кашалот, когда подавится кальмаром, отрыгивает драгоценную амбру. Одним словом, у каждой твари свои способности, каждый из нас несёт миру свои дары.

Живёт на свете одна девочка по имени Сима. Имя у неё ангельское, а способность, казалось бы, легкомысленная, но сильная, да к тому же обретённая необычным образом. Вот как дело было.

Надо сказать, что обожает Сима ходить в кино – всё равно, хороший фильм показывают или ерунду – и за это прозвали её на французский манер Синемой. Вот однажды взяла Синема ведро попкорна и пошла на какую-то комедию режиссёра Серика Несмеяна. А фильм оказался длинный, скучный и непонятый, по заказу министерства культуры. Актёры уже и не знают, что вытворить: то из большой советской энциклопедии на букву Ы с выражением читают, то соломинку в стогу иголок ищут и до крови режутся, то медведя дрессируют на горящей пожарной машине кататься, то на расстроенном пианино «4’33 » Джона Кейджа так лихо играют, что с потолка штукатурка сыпется от грохота и соседи на мигрень жалуются – а всё несмешно и бесцельно. Другие зрители уже либо заснули, либо разошлись, одна Синема сидит и гадает, что к чему. Хотела и она домой сбежать, но пожалела, что деньги за билет уже возврату не подлежат, да и попкорн доесть надо.

Вдруг экран сначала почернел, как нефтяная скважина, потом сразу побелел, как снежная буря. Прорвался сквозь эту бурю парень с лошадиными зубами и рыбьими глазами, стукнул железным сапогом оземь и нараспев говорит:

О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!

(Это, наверное, режиссёр решил напоследок в свою муру известные стихи вставить, чтобы заказ минкульта отработать).

Сверкнул глазами парень точно прямо на Синему глянул, разинул пасть да как заржёт! Синема от удивления тоже рот с непрожёванной кукурузинкой разинула, потом вдруг зарделась, словно от поцелуя, и наконец сама заржала, потому что в горле у неё защекотало. Это, значит, смешинка, от экранного страшного парня к ней перескочила. А вслед за Синемой и оставшиеся зрители в последнем ряду проснулись и загоготали – уж больно громкий и заразительный у неё был смех. Уже и кино давно кончилось – а люди всё на полу корчатся, булькают, и подняться не могут. Пришла уборщица, вымела всех шваброй на свежий воздух – только тогда постепенно смех прошёл. Один старичок, говорят, в нескольких местах лопнул от натуги, зато потом научился в образовавшиеся прорехи застольные песни свистеть, а иногда сам в себя, как в свинью копилку, монетки складывает, чтобы было, за какие шиши на тот свет проехать и ещё на сигареты себе да на цветы покойной старухе осталось.

А у нашей Синемы смешинка в горле так и застряла-прижилась, вроде полипа и веселящий газ выделяет хозяйке на язык. С тех пор скажет Синема слово – улыбаются люди. Скажет два – усмехаются. Скажет три – хохочут. Иной раз и неуместно, кажется, например, на похоронах, где траур положен. Однажды всё-таки пригласили Синему на похороны и сперва слова не давали, поплакали, а потом вставила Синема в общий разговор: «Царствие небесное!» - сразу все просветлели, белыми зубами блеснули и до конца вечера забавные случаи из жизни усопшего рассказывали, так что на земле и на небе скорбь радостью сменилась. Или вот является Синема на экзамен без подготовки, начинает оправдываться – а строгий седой профессор только рукой машет и без ругани её на пересдачу отсылает, потому что сразу вспоминает, как сам в студенческие годы балбесничал.

Стала Синема всюду нарасхват, любят её и привечают, королевой вечеринок называют. Хотели Синему в больницу увести на опыты, да только пришли к ней врачи, поговорили, посмеялись и решили: невозможно веселье медицинскими скальпелями проверять. Другую затею выдумали: выучили Синему на младшую медсестру и работать к себе пристроили, как равную. Кому зубы сверлят, раны зашивают, кому рожать пора, у кого тело и душа ноет – тем Синема вроде местного наркоза помогает. Подходит она к больному, берёт его за руку и тихонько, чтобы не слишком много веселья источать, рассказывает какую-нибудь утешительную сказку. Например ту, которую мы сейчас прочли.

2

Смысла в сказке сей нема,
глупости одни.
Потемнела синева,
гаснут все огни.
Ты устала, Синема –
ляг и отдохни.

Пусть тебе приснится фильм
про ужасных простофиль,
как волшебник наши судьбы
в загогулину завил
(только насмерть не заснуть бы!);

как бредём мы то по кругу,
то наверх, то вниз, то вбок,
как ведёт нас друг друг-другу
золотой клубок.
Серафима, дай мне руку!
С нами Бог!

Страшно, весело и странно,
что в забвенье нам дано
видеть фильмы без экрана,
чтобы вновь горела рана,
шрамом ставшая давно.
А проснёмся утром рано –
наяву ли мы? – да, но…

и опять идём в кино.

3

Однажды инопланетные разведчики
вскроют тебе мозги
и так увлекутся
игрой твоего ума,
так обольются слезами и лопнут от смеха
над кинохроникой твоей памяти,
что пропустят сроки вторжения
и, отклонившись от курса, сгорят на солнце
или будут сбиты русским ПВО.

А тебе за интересную жизнь
посмертно присвоят звезду героя,
и будет твоя звезда
вечно подмигивать нам сквозь тьму.