The Gypsy

Снова табор здесь  цыганский  под покровом синевы,
Над долиною Прованской звуки музыки слышны.
Там цыганка молодая пляшет, кружится, поет:
Руки-молнии летают, ножкой лихо ножку бьёт.
Смотрит парень черноокий, на лице - любви печать,
В степь широкую далеко  с ней мечтает он умчать.
Унесли лихие кони их из табора в туман,
Протянул он на ладони ей заветный талисман.
И сказал: "Живи да помни, что я лишь тебя любил
И тебе я ночью тёмной сердце враз свое открыл.
Гордость я свою запрятал, бросил  все к  ногам твоим!
Только друг - мой нож булатный, он со мною неделим.
Нам нужна одна свобода - лишь для воли рождены!
И под сенью небосвода нас качают ветра сны! "
А цыганка рассмеялась: "Сердце? Мне бы звон монет!
Или, может  быть, подаришь хоть серебряный браслет?
Талисман твой слишком скромен, ну да пусть  хранит меня.
Ничего ты не предложишь, лишь буланого коня .
Ни мониста, ни колечка, - я с тобою пропаду,
И молчит моё сердечко, все равно я убегу.
Убегу к тому, кто щедро злато-серебро дарит,
В час вечерний предзакатный о любви мне говорит.
Да и я по нем страдаю, ласки жаркие дарю,
Вечер с ним я провожаю и встречаю с ним зарю.
Уходи, ты мне не любый, забери свой талисман,
Не ищи мои ты губы, я дарю тебе обман".
Побледнел цыган от горя, стан девицы обхватил
И с горючею слезою нож меж рёбер ей вонзил!
Только вздох её раздался, пролилась на землю кровь,
Он в ответ сильней сжал зубы, прокричал: "Прощай, любовь!
Никому ты не досталась, ты сама всему виной,
Ты кружилась и смеялась, а теперь навек покой".
И как вихорь он умчался, след его давно простыл,
И никто, никто не знает, где он голову сложил...