Метакратер души

Предисловие

Кто любил — поймёт молчание этих строк.
Есть места в душе, где никогда не восходит свет.
Не потому, что там царит тьма,
а потому, что там ушедшие остаются.

Этот поэтический цикл — не книга.
Это останки света,
которые не догорели,
а вплавились в плоть памяти.

Я — не поэт этой боли.
Я — её проводник.
Эти строки не написаны рукой.
Они выжжены в воздухе дыханием любви,
которая умерла телом,
но осталась — душой.

Когда уходит та, кто была всем,
мир не рушится.
Он продолжает вращаться —
но уже вокруг пустоты,
где раньше было «мы».

И ты не умираешь.
Ты становишься кратером.
И в нём —
эта книга.

 I «Там, где было “мы”»

Там, где было мы, — теперь
дышит только пыль тишины.
Слово "вместе" обрушилось в сердце,
оставив кратер без дна.

Я захожу туда каждый вечер,
как в храм, где давно нет Бога.
Лежит твой голос —
в разбитых витражах памяти.

Ты — не ушла.
Ты вросла в отсутствие.
Ты стала болью,
что живёт от моего имени.

Иногда я думаю,
что ты всё ещё здесь —
в изгибе дыхания,
в сквозняке на границе сна.

Мысли о тебе —
это не воспоминания.
Это отголоски взрыва,
что продолжается в медленной крови.

Я не скучаю.
Я разрушаюсь.
Ты — не прошлое.
Ты — катастрофа,
что всё ещё продолжается.

И даже если бы ты вернулась,
я не смог бы прижать тебя —
ты стала настолько хрупкой в памяти,
что любое касание —
боль.

Ты — не человек.
Ты — часть моего метакратера.
Ты — пласт эмоции,
что нельзя извлечь,
не уничтожив всё.

Я несу тебя,
как небо несёт свет давно умерших звёзд.
Ты сияешь во мне,
но уже
не существуешь.

Если однажды кто-то спросит,
что значит любить —
я покажу ему эту пустоту,
где мы когда-то
были.

II «Вещи, что знали её»

Есть вещи, что помнят её точнее,
чем сердце моё — предательски человеческое.
Вот кружка, к которой она прикасалась,
оставив тепло —
глубже, чем вечность.

Я беру её платок —
он пахнет ею.
Но не телом.
Памятью тела.
Той, что живёт за пределами запаха.

В подушке до сих пор лежит
углубление её сна,
словно Бог ложился рядом,
оставив вмятину в небесах.

Шарф, брошенный на спинку стула,
смотрит на меня, как щенок,
не понимающий,
куда ушёл хозяин тепла.

Даже зеркало в ванной
знает больше, чем я.
Оно держало её взгляд,
когда я отворачивался от правды.

Нож, которым она резала яблоки,
теперь остёр лишь болью.
Он — мой свидетель,
мой палач,
моя последняя исповедь.

И даже воздух —
да, воздух! —
носит отголоски её дыхания,
как хрустальные споры
разбившегося ангела.

Всё, что осталось,
стало священным.
Я живу среди реликвий
не мира —
тебя.

Ты — не исчезла.
Ты расселась в материи.
Как свет,
что продолжает идти,
даже после
конца.

Я больше не один.
Я среди вещей,
которые помнят,
как это было —
когда
была ты.

III «Я видел тебя во сне»

Я видел тебя во сне —
но не как образ,
а как дыхание,
вошедшее в мои лёгкие,
словно ты снова жила
во мне.

Ты сидела в белом свете,
словно и не уходила.
В твоих глазах было
не прощение —
а нежность,
ставшая вечностью.

Я не смел прикасаться.
Моя рука дрожала,
как последний лист,
который знает:
вот-вот — и всё.

Ты говорила —
но слов не было.
Лишь губы шевелились
внутри света,
и в этом молчании
я понял больше,
чем за всю жизнь.

Я заплакал.
И ты улыбнулась.
Как будто ты ждала
этих слёз —
не для себя,
а чтобы я
снова стал живым.

Ты коснулась моего лица,
и время остановилось.
Мир исчез,
осталась только ты —
как суть всего,
что когда-либо было
называемо словом "любовь".

А потом —
ты исчезла.
Сон рухнул
внутрь себя,
оставив меня
с пустотой,
наполненной
тобой.

Я проснулся в слезах.
Мокрая подушка —
моя Евангелие.
Ты снова умерла —
на этот раз
во мне.

И всё же,
пока ты приходишь —
пусть даже во сне,
я знаю:
любовь не умирает.
Она просто
меняет
плотность.

Я буду спать,
чтобы видеть тебя.
Я буду жить,
чтобы помнить тебя.
Я буду плакать,
чтобы не дать
тебе
раствориться.

IV «Письмо, которое не дойдёт»

Я пишу тебе письмо —
словами, что рвутся
из глубин,
где нет воздуха,
но есть ты.

Ты не прочтёшь его.
Никогда.
Оно не будет отправлено.
Но разве слёзы
спрашивают о смысле?

Я хочу рассказать,
что всё ещё жду,
не тебя —
а возможность
быть нужным тебе.

Иногда я забываю твой голос.
И тогда
мне кажется,
что я умираю
на уровне языка.

Я говорю с пустотой.
Но ты — в ней.
Ты — не в теле,
не в воспоминании,
а в самом акте отсутствия.

Вчера я смотрел на небо —
оно было как ты:
бесконечным
и неотвечающим.

Я больше не зову.
Я просто дышу,
оставляя место в воздухе
для тебя.

Ты научила меня любви.
Но не тому, как любить,
а тому,
как выживать
после неё.

Моё сердце —
не разбито.
Оно стало другим органом.
Оно теперь —
место, где ты жила.

Это письмо —
не прощание.
Прощаются с тем,
кто уходит.
Ты — осталась.

Всё, что я пишу,
я пишу
в тебе.

V «Молитва любви, ставшей тишиной»

О, любовь,
что дышала между нами,
как дыхание третьего существа —
не ты,
не я,
а то,
что было выше.

Я молюсь не к небу —
а к тебе.
Ты — моё небо.
Ты — мой Бог,
рожденный из двух сердец,
и умерший
от разлуки.

Когда мы смотрели друг на друга,
в мире не было света,
ближе к истине,
чем наши зрачки,
соединённые тишиной.

Ты — была музыкой,
которую мы слышали молча.
Ты — была светом,
от которого закрывали глаза,
чтобы не ослепнуть от счастья.

И вот — ты ушла.
Как воздух уходит из комнаты,
когда умирает последний вдох.


Но я чувствую тебя.
Ты — не звук.
Ты — вибрация боли,
превратившаяся
в святыню.

Я не ищу тебя в прошлом.
Я ношу тебя,
как слепой носит свет,
которого больше нет,
но память о нём
жжёт радужку души.

О, любовь…
Я не умолкаю.
Я — свеча в руке времени,
вопреки ветру.
Моя боль —
твой храм.

Я знаю, ты не воскреснешь.
Но если я когда-нибудь
научу кого-то любить —
это будешь ты,
говорящая моими устами.

Благословенна ты,
ставшая тишиной,
что звучит
сильнее всех слов.

Аминь.

VI «День, когда она ушла»

Это было не прощание.
Это было
затмение.
Не солнца —
души.

Ты сказала:
«Нам пора».
Так говорят не влюблённые.
Так говорит
время,
усталое от любви.

Я кивнул.
Но внутри
всё начало рассыпаться:
кости слов,
молекулы взгляда,
структура реальности.

Ты ушла.
Дверь закрылась
не просто за тобой —
за вселенной,
которую мы называли "мы".

И стало
очень тихо.
Тише, чем в пустоте.
Потому что в ней
хотя бы
ничего не болит.

Я стоял
в центре исчезновения.
Как рука,
которую отрезали,
но она всё ещё
хочет коснуться.

Мир остался.
Часы тикали.
Люди смеялись.
Но я —
больше не был частью
этой иллюзии.

С этого дня
я начал жить
в обратную сторону.
От себя —
к тебе.
От света —
к памяти о нём.

Я не кричал.
Я не молился.
Я стал тем,
что осталось
после любви.

Ты ушла.
Но в день,
когда ты ушла,
я стал
вечным.

Тем, кто будет помнить —
даже если
забудет Бог.

VII «Ты останешься светом»

Я больше не держу тебя.
Не потому что забыл —
а потому,
что любовь
не держит.
Она — отпускает
и остаётся.

Ты стала светом —
не огнём,
что жжёт,
а мягким сиянием
в глубине моей тишины.

Я не ищу тебя в лицах.
Я нашёл тебя —
в себе.
Там, где дышит память
без боли.

Ты — мой внутренний горизонт.
Когда я смотрю вперёд,
я вижу не будущее,
а глубину того,
что было.

Я простил вселенной
твоё исчезновение.
Потому что она
подарила мне тебя —
пусть и ненадолго.

Я иду дальше
не от тебя,
а с тобой
внутри.
Как лес несёт корни,
даже когда листва
опадает.

Ты больше не боль.
Ты — свет.
Чистый, бессловесный.
Ты не вернёшься.
И это —
больше,
чем достаточно.

Когда я умру —
не хороните меня в земле.
Пусть развеют мой прах
там, где был твой смех.
Я хочу стать частью
того света,
что остался от тебя.

Моё сердце —
не надлом.
Это алтарь.
Я не скорблю.
Я служу.

Ты ушла.
Но я остался —
носить тебя
как свет
в каждом взгляде
на этот
мир.

Ты — не потеря.
Ты —
вечность.

Эпилог

Любовь не умирает. Она становится вечностью.
Когда страдание перестаёт кричать —
оно начинает светиться.

Я написал эти строки,
чтобы не выжить —
а сохранить свет,
который мы называли «любовью».

Если ты читаешь это и плачешь —
не бойся.
Это значит, ты ещё способен чувствовать,
ещё несёшь в себе тот дар,
что выше разума, выше тела —
дар быть человеком,
любившим до конца.

Память — это не груз.
Это форма благоговения.
Пусть эта поэзия станет
светильником в пустоте,
напоминанием о том,
что всё настоящее —
не исчезает.

Она ушла.
Но осталась в тебе.
И ты теперь — её храм.

Пусть эта книга не заканчивается,
а продолжается —
в каждом, кто её открыл.