Русь в окопе и пепле

(вторая часть поэмы «Русь, распятая в закатах»)

I. Жестокий век
*
Век пришёл, как солдат с перекошенной рожей,
С криком лозунгов, с хрипом в груди.
Он пахал по Руси сапогом, всё строже,
Загоняя сердца в провода и труды.
Он кидал в жернова деревенскую совесть,
Он топил колокольни в золе и в грязи.
Но сквозь дым подымалась твоя вековая повесть —
Как молитва о тех, кто не смог возразить.
Ты дрожала в пальто, зашитом заплаткой,
Ты стояла в снегу — без звезды, без венца.
А в глазах у тебя — не отчаянье, а кратко:
"Выживу. Я ещё встану сполна."
II. Лагеря
*
Те, кто пел — оказались в тайге за заставой,
С мёрзлой пайкой и номером в груди.
А за стенкой стучали — не к Богу, а в право,
Да и правду — учили не вслух говорить.
И по кругу шёл март — без весны и улыбки,
А в Сибири — одна лишь звезда.
Но ты, Русь, и в котле, и в печи, и в ошибке
Не сломалась, как треснувшая звезда.
Ты дышала во снах: с сеновалом и вишней,
С колыбельной на полушёлке зари.
Даже там, где казалось — всё выжжено, лишне,
Ты спасала людей... изнутри.
III. Война
*
А потом — сорок первый. И снова ты в гневе.
С автоматом — не Пушкин, а сын.
И в окопе — не слово, а крик в дикой неге,
И медсестры — не ангелы, а Божий дым.
Ты стояла у Волги, с винтовкой, с иконой,
С похоронкой, зажатой в руке.
Но в глазах у тебя — не война, а поклоны
Тем, кто шёл — без пути, налегке.
Ты, как мать, укрывала шинелью Россию,
Ты кормила её — и слезой, и мольбой.
И опять — не кричала, не пела, не злилась —
А молчала, как Бог под землёй.
IV. После
*
А потом — тишина. Только в ранах кварталы.
И надежда — как лампа в ночи.
Но и в этом тебе умирать не давали:
Ты тащила страну… без руки.
Ты сидела в троллейбусе — с хлебом и туфлями,
На заводе свистел горький газ.
А душа — всё та же, как в сёлах с иконами,
Где пшеница шептала за нас.
Сколько раз говорили — "погибла, забыта",
А ты вновь воскресала во мгле.
Ты вставала — не с криком, не с митингом свитым,
А с цветком… на асфальте, в земле.
V. Завет и финал
*
Пусть пройдёт ещё век — с цифрой, с экраном,
С голосами, что глухи к тебе,
Но останется Русь — и не в звании, в ранах,
А в душе, где берёза и хлеб.
Пусть забудут стихи, и твой лик затуманят,
Пусть смеются, что мол, не нужна.
Но когда человек, уставший и с раной,
Оглянётся — ты там. Ты одна.
И когда на рассвете закроется век,
И падёт над планетой покров,
Ты услышишь — последний земной человек
Шепчет имя твое… без слов.