А можно

1.
Эх! старину разговорить бы
мне завтра в летний первый день?
Душевные настроить фибры,
минуя пятен белых тень
в истории деревни светлой,
что на левом берегу стоит.
Шумят над ней деревьев ветви
и гладь озёрная блестит.

Так мало выпадает счастья
на долю человека, но
глаза агатами лучатся,
а солнце ломится в окно.
Пятном ложится луч на плаху,
скользит задумчиво под стол
и исчезает… в миг со страху,
как безответственный Эол.

Всё повторяется с восходом
луны серебряной в стихах.
Сказал Поэт мне мимоходом:
– Люд повторяется в грехах,
то вздумает ломиться в двери,
то спрячется в окне тревог,
усердствует он больше в вере,
вдруг забывает, что не Бог,

а человек, что создан Богом,
что жил в Эдемском он саду
в порядке, безусловно, строгом –
имеется Завет в виду.
Опрятность отношений светлых
в окрестностях степей, лесов
и мер безжалостно ответных,
закрытых крепко на засов.

Деревня средоточье воли,
открытости красивых дней,
тяжёлой по-крестьянски доли
в горниле странностей идей –
загнать в колхозы. Непокорных
сослать в неведомую даль,
в тайгу, дорог где нету торных,
и погрузить страну в печаль

и страх ночного стука в двери.
Аресты и расстрелы – вот
итог политики. Потери
невосполнимы. И переворот
сознанья – ложь – вся правда,
на что способна эта власть.
Народ весь превратился в стадо,
готов он убивать да красть.

2.
Вон “Стрелка” – мы на ней играли
в “лапту” и “клёк”, и в городки.
Клубнику там вон собирали.
Не ведали на ней тоски.
“Кандык” копали, тут же ели,
а на горе я пас коров,
в берёзовом околке трели
и песни слышались без слов.

Там, где паслись коровы,
дубки мы посадили там.
Пусть будут все они здоровы –
о нас напоминают вам.
Они пускай о нашей жизни,
о детской радостной мечте –
историю познать Отчизны.
И, извиваясь на шесте,

всю перепрыгнуть даль с разбега
и оказаться в истине святой.
И до не выпавшего снега
мне прикоснуться бы рукой,
лишь ощутив упругость света,
взлететь в заоблачную высь
и, неизвестным став Поэтом,
всю разом обозреть бы жизнь.

Я затянул вступленье слишком,
представить вам уже пора
героев. В чём поэмы фишка?
Последующая строка
о том поведает, надеюсь,
поймёте с полуслова вы,
читатели… куда-то делась,
вдруг мысль ушла из головы…

…Гуляет где-то по эфиру,
не может лечь она в строку.
Вот представляю вам я Иру.
И всем мерси, и всем боку.
Вопросы задаёт умело,
выстраивая строго в ряд,
и все они звучат по делу.
Ответ поверхностный навряд

понравится Ирине вместе
им с Вячеславом и Ильёй.
Ответа строчек так на двести
и не прикрыт был чтобы мглой.
Все строки были б честь по чести
написаны размером – ямб,
звучали чтобы будто вести
без пятен и наростов, блямб.

Я постараюсь непременно
в поэме выполнить заказ,
но по порядку, постепенно
я выстрою не свой рассказ
о жизни Вякиных суровой
в колхозной сутолоке лет,
как управлялась мать с коровой,
да не с одной… просвета нет –

ни выходных. На ферме сено
закончилось давным-давно.
Клокочет кровь по венам,
бурлит бродящее вино.
Мычание коров рвёт Душу,
а председатель в стельку пьян.
Обет молчания нарушу –
советский вскрою вновь изъян.

3.
“Нас потрепала жизнь изрядно, –
сказала мама как-то мне, –
колхоз наш стал простой бригадой…
…сгорело всё как на огне.
Ни магазина и ни школы.
Вас выучить хотелось нам,
а бригадир всё по застольям,
не выдержали мы бедлам

и переехали в Боровиково
Покровкой с Ирбою в колхоз.
Покинули места мы, к слову,
родные… сколько ж было слёз…
Неперспективными назвали.
Оставили свои дома,
в тоске по ним мы изнывали,
тонула в “оттепель” страна.

Бурьяном затянулись пашни
и всё пыреем заросло.
Как вспомню, дочка, день вчерашний,
так вздрогну… Новое село
нас приняло недружелюбно,
нахлебниками звали нас
и разговаривали грубо,
но наш характер твёрдый спас.

Мы выстояли все нападки,
самостоятельность спасла,
но изолированность гадка
и козням не было числа.
А трудолюбие подняло
нас на почёта высоту
и солнце ярче засияло,
подчёркивая чистоту

взаимоотношений наших
в переселенческом кругу.
Клин увеличили мы пашен –
мы распахали целину
и выросло коровье стадо,
надои тоже возросли –
на нас посыпались награды,
усадьбы наши расцвели”.

Построил дом на Партизанской,
напротив озера вверху,
без проволочек и без санкций –
и вся деревня на виду.
Всплывает рой воспоминаний:
любил рыбачить мой отец,
охотиться весною ранней,
выращивать любил овец.