Рассказ о походе Игоря

Мои взгляды на "Слово о полку Игореве"
изложены в следующих материалах:

https://www.peremeny.ru/blog/29549

https://webkamerton.ru/user/3115

https://proza.ru/2021/07/09/616


Рассказ о походе Игоря, Игоря Святославича, Олегова внука

А было бы здорово, братья,
запеть нам старую песню
про трудный поход князя Игоря,
Игоря Святославича.
Споем же ее как правду нашего времени,
а не как вымысел Бояна.
Вещий Боян,
если хотел песню сложить,
рыскал, как белка, по дереву,
как серый волк — по земле,
как сизый орел, взлетал под облака.
Говорил, что помнит
времена первых раздоров,
когда выпускали десять соколов
на стаю лебедей.
Тот лебедь, которого первым настигнут,
песню споет —
в честь старого Святослава,
в честь светлого Романа Святославича,
в честь храброго Мстислава,
что зарезал Редедю перед войском касогов.
Боян же не десять соколов
выпускал на лебединую стаю —
на струны живые
клал вещие пальцы,
и струны сами славу князю
рокотали.
Начнем же, братья, этот рассказ
от старого Владимира и доведем
до нашего Игоря,
который заострил сердце мужеством,
крепко стянул ум стойкостью
и привел храброе войско
в Половецкую землю
ради земли Русской.
Глянул Игорь
на светлое солнце,
да тьма на солнце нашла
и все войско укрыла.
Сказал тогда Игорь дружине:
— Братья, дружина!
Лучше порубленым[1] быть,
чем пленным.
Сядем, братья,
на резвых коней,
да поскачем к синему Дону.
Ум обожгло князю желание,
а страсть напиться воды из Дона великого
знамение заслонила.
— Обломаю, говорит, копье
на краю Половецкого поля,
пусть вместе с вами, русские, сложу голову,
а любо мне напиться из шлема донской воды.
О, Боян, соловей прежних времен!
Тебе бы этот поход воспеть,
скача соловьем по замысла дереву,
умом воспаряя под облака,
славой увив наше время,
рыща вслед певцу Трои[2]
через поля, через горы.
Велеса внук
так запел бы ты песню про нашего Игоря:
— Не соколов буря несет
через поля широкие —
стаи галок летят
к Дону великому.
Или вот так запел бы
вещий Боян, Велеса внук:
— За Сулою кони заржали —
в Киеве слава колоколами звенит,
в Новгороде трубы трубят,
знамена подняли в Путивле.
Игорь ждет Всеволода —
любимого брата.
Говорит ему ярый бык Всеволод:
— Один мне свет светлый — ты, Игорь!
Оба мы — Святославичи.
Седлай, брат, своих резвых коней,
а мои под седлами
уже ждут под Курском.
Куряне мои —
удалые воины,
под звуки труб их пеленали,
с копья вскормили,
для шлемов вырастили,
пути-дороги все они знают,
про овраги всё ведают,
на луки тетива натянута,
колчаны раскрыты,
сабли заточены,
скачут, как серые волки по полю,
себе ищут чести,
а князю — славы.
В золотые стремена вставил ноги князь Игорь
и поехал по чистому полю.
Тьма от померкшего солнца
ему путь загораживала,
ночь стонала грозой, разбудила птиц,
вой поднялся звериный,
на верхушку дерева Див взобрался,
кричит оттуда,
чтобы слышали земли чужие:
Волга,
Поморье,
Посулие,
Сурож
и Корсунь,
и ты, тмутараканский идол!
А половцы без дорог[3]
ринулись к Дону великому,
возы их ночью скрипят,
будто испуганных лебедей
взлетевшая стая[4].
Игорь к Дону войско ведет!
Птицы на деревьях погибель его поджидают,
волки по оврагам беду ему предрекают,
орлы клекотом зверей созывают на трупы,
лисы на червленые лают щиты.
О Русская земля! Уже за холмами осталась!
Ночь все не кончается,
не светит заря,
мгла покрыла поля.
Соловьи замолчали,
говор галок проснулся.
Русские широкое поле
червлеными щитами перегородили,
себе ищут чести, а князю — славы.
В пятницу поутру
растоптали они идольские полки половецкие,
стрелы раскинув по полю.
Умыкнули[5] прекрасных дев половецких,
а с ними золото,
шелк, драгоценный бархат.
Покрывалами, шубами,
дублеными кожами,
узорными тканями
стали мосты мостить
по болотам, по грязи.
А червленые флаги
с кистями[6],
белые хоругви
да серебряные древки несли
храброму Святославичу.
Дремлет в поле Олега храбрый выводок.
Далеко залетел!
Нет, не на поживу рожден —
ни соколу, ни кречету,
ни тебе, черный ворон,
половецкий язычник!
Гзак бежит серым волком
к Дону великому,
следом — Кончак.
На второй день спозаранок
кровавые зори день предвещают,
черные тучи с моря идут,
хотят четыре солнца закрыть,
в тучах трепещут синие молнии.
Быть сильному грому,
дождю идти стрелами от Дона великого!
Тут обломаются копья
и сабли ударят о половецкие шлемы
на реке на Каяле
у великого Дона!
О Русская земля, уже за холмами осталась!
А ветры, внуки Стрибога, от моря
несут стрелы на храбрые Игоревы полки.
Гудит земля, помутнели реки,
от дождя вымокла степь[7],
стяги говорят:
половцы от Дона идут и от моря,
со всех сторон русские полки обступая.
Бесовские дети кличем своим поля перегородили,
а русские храбрецы перегородили
червлеными щитами.
Вступил в бой
ярый бык Всеволод,
мечет стрелы,
о шлемы гремит стальными мечами.
Куда ты, бык, поскачешь,
сверкнув золотым шлемом,
там сложат головы язычники-половцы.
Рассечены калеными саблями шлемы аварские,
твоими саблями, ярый бык Всеволод!
Разве можно, о ранах дорогого брата забыв,
о своей жизни заботиться[8], о граде Чернигове,
отчем златом престоле,
о своей любимой желанной прекрасной Глебовне,
о ее домашнем уюте?
Были века Трои,
прошли времена Ярославля.
А после были походы Олега,
Олега Святославича.
Олег тот мечом крамолу ковал,
по всей земле стрелы пуская.
В золотые стремена вставлял ноги в городе Тмутаракани —
звон их слышал древний великий Ярославль,
а сыну Всеволода Владимиру
с утра уши закладывало в Чернигове.
Борис же Вячеславич, молодой храбрый князь,
за Олега вступился, славы ища,
это его на Божий суд привело,
на зеленое погребальное покрывало у реки Канины уложило.
С той же Каялы бережно
прямо в Киев к Святой Софии
меж двух венгерских иноходцев
вывез Святополк тело своего отца.
Тогда же при Олеге Гориславиче
расползлись по земле и всех разделили усобицы,
гибли внуки Даждьбога,
княжьи крамолы сократили срок человеческой жизни.
На Русской земле редко пахари перекликались,
зато часто воронов грай раздавался,
что трупы делили,
и галки свои речи вели,
собираясь на пир.
Были тогда походы и битвы,
но о такой битве и не слыхали!
С утра до вечера,
с вечера до рассвета
летят каленые стрелы,
гремят сабли о шлемы,
трещат стальные копья
в поле чужом посреди земли Половецкой.
Черная земля под копытами
костями усеяна, кровью полита:
печаль взошла на Русской земле.
Что там далече шумит,
что звенит перед рассветом?
Игорь полки повернул —
жаль ему любимого брата Всеволода.
Бился день, бился другой,
на третий день к полудню
пали знамена Игоря.
Разлучились два брата
на берегу быстрой Каялы,
там кровавого не хватило вина,
кончили пир храбрые русские —
сватов напоили, а сами полегли
за землю Русскую.
Поникла от горя трава
и дерево в тоске до земли наклонилось.
Да, братья, невеселое время пришло —
мало воинов осталось в наших дружинах[9].
Встала усобица среди войск Даждьбожьего внука,
ступила, как дева на Троянскую землю[10],
лебедиными крыльями всплеснула
на синем море у Дона,
вспугнула времена изобильные.
Перестали князья биться с язычниками,
принялся брат говорить брату:
— Это мое, и то мое тоже.
Начали князья великим называть малое
и друг против друга измену ковать.
А язычники со всех сторон
приходили с бедой на Русскую землю.
Далеко залетел сокол, избивая птиц, до моря!
А Игорево храброе войско не воскресишь!
По нему голосила Тризна, а Скорбь
проскакала по Русской земле,
разметав в людей жар из рожка с горящими углями[11].
Жены русских заплакали, причитая:
«своих любимых мужей
нам теперь ни мыслях не представить,
ни в памяти не оживить,
ни глазами не увидеть,
и самим больше ни золотом, ни серебром не встряхнуть[12]».
Застонал Киев от горя,
а Чернигов — от напастей,
притеснять стали Русскую землю
и вражда обильно по ней расползлась.
Князья друг против друга ковали измену,
а язычники с бедой врывались на Русскую землю,
дань взымая с каждого двора по серебряной монете.
А два храбрых Святославича —
Игорь и Всеволод —
снова зло разбудили, которое
усыпил было их отец —
грозный Святослав, великий князь Киевский —
как гроза, потрепав его сильными своими полками
и стальными мечами.
Вступил он на землю Половецкую,
притоптал холмы и овраги,
помутил реки и озера,
высушил ручьи и болота.
А язычника-Кобяка
с лукоморья
из железных больших полков половецких,
словно вихрь, выхватил:
упал Кобяк в город Киев
в гридницу Святослава.
Тут немцы и венецианцы,
греки и моравы
поют Святославу славу,
бранят князя Игоря
за то, что клад утопил в Каяле —
реке половецкой — русское золото на дно высыпал.
Тут Игорь пересел из золотого седла
в седло к работорговцам.
Опечалились на городских стенах,
радость пропала.
А Святослав в Киеве на горах
видел муторный сон:
— В эту ночь, с вечера, на кровати из тиса
накрывали меня — говорил —
черным покрывалом,
наливали мне синее вино,
с отравой смешанное.
Чтоб утешить меня,
сыпали мне пособники язычников[13]
из полупустых колчанов
крупный жемчуг на грудь.
А доски на моем златоверхом тереме
остались без конька.
И всю ночь слышен был грай воронов,
разлилась с плеском вода по долине у Киева[14]
и неслась дальше к синему морю.
Отвечали бояре князю:
— Тоска ум пленила —
два сокола полетели
от отцовского золотого престола
завладеть городом Тмутараканью,
захотев донской воды из шлема напиться.
Да подрубили им крылья половецкие сабли,
опутали их железные путы.
Темным был третий день:
два солнца померкли,
погасли столпы их багряных лучей,
а с ними два молодых месяца,
Олег и Святослав —
тьма их заволокла
и в море утянула,
дерзость половцам придав.
На реке на Каяле тьма свет заслонила,
и половцы по Русской земле
пронеслись, словно выводок барсов.
Скрыла хула хвалу,
подавило насилие волю,
Див рухнул на землю.
А готские красные девы
запели на берегу синего моря,
звеня русским золотом:
хвалят подвиг Буса[15],
славят отмщение за Шароканя.
А нам, дружина, не до веселья!
Проронил великий Святослав
золотое слово,
смешанное со слезами:
— О мои сыновья,
Игорь и Всеволод!
До времени стали себе славы искать.
мечами терзая Половецкую землю.
Язычников без чести для себя одолели,
без чести кровь их пролили.
Из жесткой стали выкованы
ваши храбрые сердца,
дерзостью закалены.
Что ж вы с сединой моей серебряной сделали?
Где богатый и сильный
мой брат Ярослав
во главе многочисленных войск:
с черниговскими вельможами,
с могутами,
татранами,
шелиберами,
стопчаками,
ревутами,
ольберами?
Они без щитов,
с ножами за голенищем,
одним кличем полки одолевают,
в прадедовскую славу звоня.
Вы же, сказали:
сами будем сражаться,
первую славу ухватим
и последнюю между собою поделим.
Но разве такое уж диво — старому помолодеть?
Сокол взмывший[16] высоко птицу бьет
и гнезда своего не дает в обиду.
А зло в том, что князья мне не помогают,
наизнанку времена наши выворотив.
К Риму взывают под половецкими саблями[17],
а Владимир изранен.
Печаль и неволя сыну Глебову.
Великий князь Всеволод!
Не хочешь ли прибыть издалече
на отеческий золотой престол?
Ты ведь Волгу мог бы веслами расплескать,
Дон шлемами вычерпать!
Сел бы ты на престол,
продавалась бы половчанка за грош,
а половец — за монету.
Ты бы мог с лодок, словно стрелы,
на врагов посылать
удалых сынов Глебовых.
Ты, ярый Рюрик, и ты, Давид!
Не ваших ли воинов золотые шлемы
кровь залила?
Не ваши ли дружинники
на поле чужом ревут, как быки,
изранены калеными саблями?
Вставьте ноги в златые стремена
за обиды нашего времени,
за землю Русскую,
за раны Игоря,
ярого Святославича!
Галицкий Ярослав многомудрый!
Высоко сидишь
на престоле, из золота кованном,
уперся своими железными полками
в горы Венгерские,
перекрыл королю путь,
затворил ворота Дунаю,
грузы переправляешь сквозь облака[18],
суда отправляешь к Дунаю.
Грозишь соседним землям,
отворяешь ворота Киеву,
далеко посылаешь от отчего
золотого престола
стрелы в султанов.
Подстрели же язычника-работорговца
Кончака за землю Русскую,
за раны Игоря,
ярого Святославича!
А ты, ярый Роман, и ты, Мстислав!
Храбрые мысли на дело вас устремили!
Разъярясь, высоко взлетели,
как соколы, в ветрах ширяя,
чтоб птицу в ярости одолеть.
Железные бармицы у вас
под латинскими шлемами.
Дрогнула земля
у Хинов,
у Литвы,
у Ятвягов,
у Деремел,
а половцы сулицы свои опустили
и склонили головы под ваши стальные мечи.
Но для князя Игоря
померк свет солнца
и дерево не к добру листья сбросило:
на Роси и на Суле поделили вы города,
да Игорева храброго войска не воскресить!
Дон, князья, вас кличет,
зовет из беды выручить.
Ольговичи, храбрые князья, поспели на битву.
Ингвар и Всеволод,
и все три Мстиславича,
из доброго гнезда шестикрылого!
Не используйте эту беду
для захвата власти!
Где ваши златые шлемы
и польские сулицы, и щиты?
Как воротами, загородите поле
своими острыми стрелами
за землю Русскую,
за раны Игоря,
ярого Святославича!
Не течет больше Сула серебряными струями
к городу Переяславлю,
и Двина у грозного Полоцка
от кличей язычников
превратилась в болото.
Один Изяслав, сын Василька,
прозвенел своими острыми мечами
о литовские шлемы,
да истрепал славу своего деда Всеслава —
изранен литовскими мечами,
на кровавой траве
пытался червленым щитом прикрыться[19],
а про него так сказали:
— Дружину твою, князь,
птицы крыльями своими одели,
а звери кровь слизали.
И не было там
ни брата Брячислава,
ни второго — Всеволода.
Один ты жемчужную душу
исторг из храброго тела
сквозь золотое свое ожерелье.
Опечалились голоса,
пропала радость,
трубят городские трубы.
Вы, внуки Ярослава и Всеслава!
Опустите свои знамена,
щербатые мечи спрячьте в ножны.
Не про вас дедовская слава!
Своими изменами
привели вы язычников
на землю Русскую.
Угрожала жизни Всеслава
сила Половецкой земли[20].
Через семь веков после Трои
бросил Всеслав жребий,
какая дева ему люба[21].
Прискакал коварно к граду Киеву
и копьем добыл себе
золотой престол киевский.
Лютым зверем в полночь
прискакал из Белграда,
в синий туман завернувшись.
С третьей попытки ухватил удачу[22] —
отворились ему ворота Новгорода,
сокрушил славу Ярослава,
волком проскакал от Дудуток до Немиги.
На Немиге снопы из голов разложили,
молотят по ним стальными цепами,
жизнь кладут на току,
душу отвеяв от тела.
Немиги кровавый берег
не к добру засеян —
засеян костями русских сынов.
Князь Всеслав суд над людьми вершил,
князей в города на княжество ставил,
а по ночам волком рыскал,
от Киева добегал до домниц[23] Тмутаракани,
великому Хорсу дорогу перебегая.
В Полоцке в святой Софии
звонили заутреню колокола,
а он в Киеве тот звон слышал.
Но, хоть и вещая душа
была в его порывистом теле,
часто он от бед страдал.
Давно уже про него
вещий Боян напев сложил:
«Хитрому да ловкому,
и тому, кто быстрее птицы,
не уйти от Божьего суда».
Горюй же, Русская земля,
вспоминая давние времена
и прежних князей!
Нельзя было старого Владимира
привязать к горам киевским.
А теперь развеваются врозь
концы знамен
Рюрика и Давида,
врозь поют их копейщики!
На Дунае голос Ярославны слышен —
невидима, чайкой рано утром кричит:
— Полечу чайкой над Дунаем,
омочу рукав в Каяле-реке,
оботру князю кровавые раны
на застывшем теле.
Ярославна рано утром
плачет в Путивле на стене, горюет:
— О ветер-ветрило!
Для чего с такой силой дуешь
и своими крыльями
гонишь без устали стрелы
на воинов моего любимого?
Или мало тебе
веять под облаками,
в синем море качать корабли?
Что ж ты радость мою развеял по ковылям?
Ярославна рано утром
плачет в Путивле-городе на стене, горюет:
— О Днепр-Славутич!
Ты пробил каменные горы
в земле Половецкой,
на себе нес ладьи Святослава
к войску Кобяка.
Принеси ко мне моего любимого,
чтоб рано поутру не летел мой плач
к нему на море!
Ярославна утром
плачет на стене в Путивле:
— Светлое-пресветлое солнце!
От тебя тепло и краса!
Для чего знойные лучи шлешь на воинов
моего любимого?
В поле безводном луки их пересушило, перекосило,
пагубой этой их колчаны заткнуло.
Взыграло море в полночь.
С моря идут во тьме смерчи —
князю Игорю бог дорогу показывает
из земли Половецкой
в землю Русскую
к отеческому золотому престолу.
Как погасла вечерняя зоря,
Игорь уж спит и не спит:
в мыслях у него путь по степи
от великого Дона к малому Донцу.
За рекой в полночь свистнул с коня пастух[24],
чтоб князь Игорь понял —
пора бежать!
Гудит земля,
зашумела трава,
заходила у половецких башен.
А князь Игорь побежал
горностаем в тростник,
белым селезнем в воду вошел.
Вскочил на резвого коня,
а спрыгнул с него серым волком,
устремился на луг у Донца,
соколом взлетел под облака,
избивая гусей да лебедей
к завтраку, обеду и ужину.
Игорь соколом полетел,
а пастух волком побежал,
студеную росу с травы стряхивая,
ведь загнали они своих резвых коней.
Говорит Донец:
— Слава тебе, князь Игорь!
А Кончаку — неудача,
Русской земле — радость!
Отвечает Игорь:
— Тебе слава, Донец!
Нес ты князя на своих волнах,
стлал ему зеленую траву
по своим серебряным берегам[25],
под зеленым деревом
теплой тьмой укрывал,
берегли князя селезень на воде,
чайки в потоке,
утки в небе.
Не то что река Стугна:
тощими своими струями
сглотнула чужие ручьи да лодки,
и, в устье разветвляясь,
юного князя Ростислава
в себя упрятала.
Плачет мать по юному князю Ростиславу
на помрачневшем берегу Днепра.
Поникли цветы от горя
и дерево в тоске до земли наклонилось.
То не сороки трещат —
едут Гзак с Кончаком по следу Игоря.
Вороны грай не подняли,
галки примолкли,
не трещали сороки,
только полозы по земле ползали.
Стуком дятлы путь к реке показали,
и соловьи, предвещая рассвет,
весело запели.
Говорит Гза Кончаку:
— Если сокол в гнездо улетел,
расстреляем соколенка
нашими злачеными стрелами.
Говорит Гзе Кончак:
— Если сокол в гнездо летит,
опутаем соколенка красной девицей.
Говорит Гзак Кончаку:
— Если опутаем его красной девицей,
ни соколенка у нас не будет,
ни красной девицы.
Станут нас птицы бить
на поле Половецком.
Боян, приверженец князя Олега,
песни сложивший о старом времени Ярослава,
говорил, верхом к Святославу едучи[26]:
— Тяжко голове, снятой с плеч,
горе телу без головы,
а Русской земле без Игоря.
Солнце светит на небе,
а князь Игорь уже на Русской земле.
Девицы поют на Дунае —
через море долетают их голоса до Киева.
Едет Игорь по Боричеву взвозу
к иконе святой Богородицы,
Неопалимой Купине[27].
Песни певшие старым князьям,
теперь молодым запели:
Слава Игорю Святославичу,
ярому быку Всеволоду,
Владимиру Игоревичу!
Здоровья князю и дружине,
бившимся за христиан
против язычников!
Слава князю и дружине!
Конец

Примечания:

1. Порубленым — потяту. Ср. с украинским стяти голову — срубить голову.

2. Рыща вслед певцу Трои — рища въ тропу Трояню. Интерпретация «Троян — сказитель сражения за Трою» принадлежит Павлу Вяземскому (1875). См. также прим. 10.

3. Без дорог — неготовами дорогами. Принято переводить как «непроторенными дорогами». Но «непроторенный» и означает «нехоженный», то есть отсутствие дороги..

4. Возы их ночью скрипят, будто испуганных лебедей взлетевшая стая — крычатъ телегы полунощы, рци лебеди роспущени. Крылья взлетающего лебедя, действительно, издают звук, похожий на скрип.

5. Умыкнули — помчаша. См. Увезти — умыкнуть, умчать (З.Е.Александрова, Словарь синонимов русского языка. Практический справочник, М., Русский язык. 2011). Ср. также переходы К в Ч: алЧность — алКать, веК — веЧность, всяКий — всяЧина, диЧь — диКий, леКарь — леЧение, лиК — лиЧина, луК — луЧник, моКнуть — моЧить, муКа — муЧить, наука- науЧить, оКо — оЧи, реЧь — реКёт и т.д.

6. Червленые флаги с кистями — чьрленъ стягъ… чрьлена чолка. «Челка стяговая — плат или пелена, полотняная или шелковая, привязываемая стягу» (П.И.Савваитов, Описание старинных рус. утварей, Зап. имп. Рус. археолог. о-ва, СПб., 1897, т. IX. Нов. сер., вып. 1-2, с. 166). Поэтому совсем не обязательно считать, что челка — это бунчук из конского хвоста у кочевников-половцев.

7. От дождя вымокла степь — пороси поля прикрываютъ. См. Словарь Даля: «ПОРОСИТЬ, помочить росой. Дождем наросило траву, смочило немного». Чуть выше в тексте «Слова»: «Быть сильному грому, дождю идти стрелами от Дона великого!» Поэтому ошибочно прочтение пороси как пыли.

8. Как, о ранах дорогого брата забыв, о своей жизни заботиться? — кая раны дорога, братие, забывъ чти и живота? Для чти по смыслу более подходит заботиться, чем современное почитать. О значении слова жизнь см. прим.19.

9. Мало воинов в наших дружинах — пустыни силу прикрыла. Принято истолковывать как пустыня силу прикрыла, где под силой понимается войско. Прикрыла я в данном случае трактую как уменьшила, а пустыню — как безлюдное место. То есть войско стало малолюдным, как пустыня.

10.Ступила, как дева на Троянскую землю — вступила девою на землю Трояню. Исходя из версии о связи Троянской земли с Троей (см. прим. 2), логично связать «деву» с Еленой Прекрасной, из-за которой и началась Троянская война. Фразу «лебедиными крыльями всплеснула» Павел Вяземский увязывал с тем, что «Еврипид (в трагедии «Орест», — А.П.) …дает Елене, по отцу лебедю, прозвание лебеде-крылатой».

11. Жар разметав из рожка с горящими углями — смагу людемъ мычючи въ пламяне розе. «Костер разводили горящими углями (смага). Возможно, что жар этот приносили с домашнего очага, притом в каком-то традиционном сосуде. Не мог ли служить для этого рог? «М.В.Щепкина. (К вопросу о неясных местах „Сл. о п. Иг.“, В кн.: „Сл. о п. Иг.“. Сб. исслед. и статей. М. — Л., 1950, с. 195.)

12. Ни золотом, ни серебром не встряхнуть — злата и сребра ни мало того потрепати. Ср.чешское – trepati (взмахивать, трясти).

13. Пособники язычников — поганыхъ тльковинъ. Толока — работа сообща.

14. Разлилась с плеском вода по долине у Киева и неслась дальше к синему морю — възграяху у Плесньска, на болони беша дебрь кияня,и несошася къ синему морю «Плетенской / Плетеницкий лиман, или Великий луг, заливаемое пространство между Днепром и Конкой» (Трубачев, 1993. С. 11). Однако, возможно, у Плесньска — искаженное от с плеском.

15. Подвиг Буса — время Бусово. Бус (Bous) — мститель за Бальдра в «Деяниях данов» (III.82) Саксона Грамматика. Время я толкую как подходящий момент для мести.

16. Сокол взмывший — соколъ въ мытехъ.

17. К Риму взывают под половецкими саблями — се у Римъ кричатъ подъ саблями половецкыми. Кричать — призывать кого-то (Словарь Даля). Согласно моей трактовке, речь идет о поисках защиты от генуэзцев.

18. Грузы переправляешь сквозь облака — меча бремены чрезъ облакы. Бремены — от бремя (груз). Имеется в виду переправка грузов через горные перевалы.

19. Червленым щитом пытался прикрыться — самъ подъ чрълеными щиты… с хотию на кров. Кров — укрытие.

20. Угрожала жизни Всеслава сила земли Половецкой — на жизнь Всеславлю которою бо беше насилие отъ земли Половецкыи. Принято ошибочно считать, что жизнь в «Слове» означает исключительно имущество человека. Однако многочисленные примеры употребления слова жизнь в современном значении приведены в Словаре-справочнике «Слова о полку Игореве». (Сост. В.Л.Виноградова, Л., Наука, 1965—1984, Жизнью)

21. Через семь веков после Трои бросил Всеслав жребий, какая дева ему люба — на седьмомъ веце Трояни връже Всеславъ жребий о девицю себе любу. Вероятно, речь идет о Суде Париса, когда он выбирал самую красивую из трех богинь. За отданное ей первенство Афродита посулила Парису любовь Елены Прекрасной, из-за которой и началась Троянская война. Возможно, дева уподобляется одному из городов, который решил захватить Всеслав. (См. также прим. 2 и 10.)

22. С третьей попытки ухватил удачу — Утръ же возни с три кусы. Утръ — от утъргнути — вырвал; вазнь означает успех, удачу, счастье.

23. До домниц Тмутаракани — до куръ Тмутороканя. О курах смотри в предисловии. Кроме того, от Брянской до Вологодской области зафиксированы топонимы Курово, по-видимому, связанные с производством древесного угля и использованием его в металлургии. Отсюда, возможно, и название Курск. В Ветхом Завете на иврите кур- — горн, кузница.

24. Свистнул с коня пастух — комонь въ полуночи овлуръ свисну. Овлур — овчар, конный пастух.

25. По своим серебряным берегам — на своихъ сребреныхъ брезахъ. Вот что писал академик И. А. Гильденштедт посетивший эти места в 1774 году: «На правом высоком берегу Донца против Сухаревой возвышаются две горы, имеющие формы усечённых конусов и подобно всей возвышенности состоящие из мела. В восточной горе на половине её высоты с южной стороны лет тридцать тому копали руду, которая плавилась ради содержащегося в ней серебра» (Путешествие академика Гильденштедта по Слободско-Украинской губернии, Харьков, 1892).

26. Боян, приверженец князя Олега … говорил, верхом к Святославу едучи — рекъ Боянъ и ходы на Святъславля … Ольгова коганя хоти. Хода — быстрый и плавный шаг лошади, побежка между шагом и иноходью (Словарь Даля). Хоть в данном контексте уместно сопоставить с изначальным значением слова «охотник», то есть «добровольный приверженец».

27. К иконе святой Богородицы, Неопалимой Купине — къ святый богородици Пирогощей. «Слово Пирогоща состоит из двух слов: греческого слова пир — огонь и русского слова горящая. В более поздних источниках икона Богородицы, называется неопалимая купина». (Сост. В. Л. Виноградова, Словарь-справочник «Слова о полку Игореве», Л.: Наука,1965—1984.)