Вокзал там, где Копенгаген

На стыке рельс, где сталь поёт прощально, В последний раз, с тобой, моя печаль.
“Farvel,” - шепчу, и датский звук хрустальный С дождём Копенгагена смешает даль.
Я ухожу, спасая то, что тлеет, Собирая кости чувств - былое диво.
В алтарь забытый тоску свою лелею, И роз не надо мне - всё отжито, любимый.
Несу свой крест, как путник на Голгофу, Где каждый сам себе и пастырь, и герой. Любовь, что нам дарована когда-то, впору. Лишь грешнику познать - и боль, и свет иной.
Когда-нибудь я расскажу, что видела я в бездне, Сейчас плетусь средь нищих душ в сети. Людей, что гроша ломаного не ценят, Но звериная тоска живет в душе, как вечный ветер.
“Интроверт,” - наверно, шепчут вслед мне люди, Что летом на пляже камни собираю в ряд. Под ливнем стою, в буран, в осенней стуже, И снег в банку я  кладу - как память о былом, давно не свят.
Утешение куплю, на мель душой присяду. Дети рисуют мелом на стекле мечты. Но кто поймёт их, в взрослых взглядах хладных? Смысл тает, как узор на утренней росе, увы.
Из Копенгагена отходит чья-то тень, Жена, свекровь, и удержать не в силах я. Хотел к тебе, но ты уходишь в новый день, А верность моя - лишь призрак на исходе бытия.
“Прости, забудь,” - ты скажешь, не любя. Я здесь останусь, ждать нелепо, пусть. На ночь приедешь? Иль нашла уже себя? Ты чья-то мать, жена… И сердце бьётся грустно.
Я режу хрусталь о гранит - звонкий крик. И колокольный звон плывёт из дали… Моя ж память - бремя вечное, как лик, И помнить буду вечно, до земли… И кровь моя прольётся в дань моей печали.