на площади Гриммо, 12

на площади Гриммо, 12, шныряет бродячая тень
по скрипучим полам, этажам, где поселилась тишь,
слышны лишь дыхания портретов на изумруде стен,
омытые безупречностью крови…

думает, не сбежишь

от того, что страшнее струпьевой кожи и голодных ликов, 
страшнее заточения в свой собственный — logos — плен,
и в серости ясных глаз отражается зеленость бликов, —
так от острых когтей остался порванный гобелен…

и бежит тень, завывая, по Хогвартским землям,
полнолунные ночи кличут, дыбом щенячья шерсть,
в тех краях, ветреных и попутных остановилось время,
в тех краях: Лунатик, Сохатый…

смерть

спешит по пятам, но они лишь хохочут — дети
богини шалости, да и скрывает шлейф
древнего волшебства, петляет карта секретов,
хоть и хитры, но у каждого в сердце спит благородный лев.

так вот плетутся нити нового крепкого полотна,
даже если она нагонит: «те, кто любят нас…

ты можешь найти их вот здесь»,

где может, не бьётся, но будет всегда верна
та, что спасёт и проведёт сквозь даже запретный лес,

через силуэт миражей, что направят серебристым следом,
через мглу, расцветшую во взгляде старых друзей,
озарит тёмный путь звёздным мерцающим светом,
когда придёт что-то опаснее безлунных ночей…

на площади Гриммо, 12, не рыщет бродячая тень,
стены немы, и давно (уж) подгнили ветви знатных семейных лоз…

однажды кто-то взойдёт на эту пустую ступень,
но пока безродное под долгим, тягучим «Нокс».

а ушедшая тень, перейдя незримое, обратилась в чёрного пса,
там, в вечных краях, он встретил свой верный покой,
что шутливо боднул, — ведь мягки оленьи рога —,
и, обязуясь, остались ждать друга под яркой и полной луной…