Убегаю во снах от навязчивых дум...

   22июня 1941 года 4часа утра немцы бомбили Минск, Витебск, Гомель... Под этими бомбёжками погибли тысячи мирных людей. Под ними, бомбёжками, была и моя малолетняя мать, поэтому о том дне я знаю из уст самых дорогих мне людей. Там было страшно, но мать выжила...


Вот и день наступил самый долгий в году -
За окошком июньское лето,
В ночь пред Днём я не сплю - благочестье блюду
От вечерней зари до рассвета.

За леском вдалеке ярких молний возня,
Небеса от дождей почернели,
Здесь же, рядом со мной, в предрассветных огнях,
Замирают печальные ели.

Всё о том их тоска - загорится земля,
Запылают кострами зарницы,
И падут предо мной кедрачи-тополя,
И попрут нечестивые фрицы.

И заплачет во сне малолетняя мать,
Захрипит репродуктором ночка...
Не успел я войну, уж простите, познать,
Не досталось её ни глоточка.

Но близка мне тех боль, кто в сараях горел,
Кто не смог добежать до болота,
Я её, ту войну, лишь во снах лицезрел,
Оттого и в очах позолота.

Лишь во снах я ловлю золотую звезду,
В ней ни грамма удушливой гари...
Вот и день наступил самый долгий в году,
Где жара только в самом разгаре.

              * * *

Я проснулся в четыре утра,
По квартире смятенье витало,
А к окну - там гроза грохотала,
Словно небо огнями прорвало
И шаталась земная кора,

Но её, иль мою напекло,
Ведь упал, как боец, я на землю
Хоть бумагу с пером я приемлю,
И полез, добрым людям не внемля,
Нечисть видело в грядках нутро,
 
А сосед мой – водой отливал,
Всё мою окрылённую душу,
Тряс его в благодарность, как грушу,
Звал попить и немного покушать -
От жары улетел я в астрал.

А проснулся в четыре часа,
За стеною гроза грохотала,
Что-то там, наверху затевала,
Я припомнил войну, что стонала,
Мать мне баяла, высь вся сиза.

И гремело, казалось, войной,
Но не здесь, а под Гомелем где-то,
Впившись в землю снарядом, ракетой,
Почему не дождались рассвета,
Там ведь полночь с младою луной.

Не в себе я, ведь будущий век,
Тот двадцатый закончился бойней -
Чуть попозже - локальные войны,
Чуть пораньше Афган неспокойный,
Но вот эту – запомню навек.

Ведь начало я видел во сне,
Она раньше на мне отбомбилась,
Видел мать, что в истерике билась,
Да сестру, что, как старшая, злилась
И бабули глаза при луне.

А луна, лишь название – серп,
Почему я почувствовал ныне,
Плач родных в догоравшей Хатыни,
И младой ещё бабушки иней
На власах, когда прокляла смерть.

С автомата по ней - она шла,
Увела от успения деток,
Почему же всё видел я это:
Тот рассвет растревоженный, лето,
Ведь лишь полночь, и сизая мгла.

Мог сказать, что настала пора,
Бросить всё, и в леса чрез дорогу,
Ведь четыре час – это много,
Да с иконой и верою в Бога,
За Днепром уже были б тогда.

Столько не было б страшных смертей
У спокойного, мирного люда,
Меньше было б порочного худа,
Не сказал - ведь я только лишь буду,
Чрез четыре аж тысячи дней.

Русь, как Феникс - сильней от огня,
И полков у неё – миллионы,
Не страшны ей чужие драконы.
Русь – ведь Мать и заветное Лоно,
Не забыла, явился чтоб я…

Я проснулся в четыре утра,
На востоке далёком светало,
Я к окну - там гроза грохотала,
Словно небо огнями порвало,
Лист бумаги и проба пера…