Дорожное Рубцова - 2

  Многие стихотворения Рубцова томятся предчувствием дороги. Сложное это у поэта чувство… Зов дороги часто сильней воли лирического героя. Какая-то злая фатальная сила приговаривает его к вечному странничеству. Не случайно поэт сравнивает себя в «Дорожной элегии» с острожником, приговорённым к бродяжничеству, влачению «без света, без друга». А в стихотворении «Привет, Россия!» не поддающаяся рациональному объяснению мучительная доля пилигрима «списывается» на ветер! Как будто… И ветер не несёт – он гонит, от толкает в дорогу. Это внятно нам, конечно,  и через наработанные веками поэтические штампы, условные формы, идиомы: ветер в паруса, ветер странствий, ветер перемен, ветре в голове… Но у Рубцова ветер - сила едва ли порой не одухотворённая, и уж точно порой мистическая. Тоже, правда,  не ново в поэзии: вспомните Тютчева, Блока. Но ни у кого из поэтов стихия ветра так постоянно не соотнесена с зовом дороги, мучительным или радостным её томлением… И даже если нет движения – оно как бы простреливается внутренним взором героя, как, например, в стихотворении «Памяти матери»:
Вон он и кончился
                покой!
Взметая снег, завыла вьюга.
Завыли волки за рекой
Во мраке луга.

Сижу среди своих стихов,
Бумаг и хлама.
А где-то есть во мгле снегов
Могила мамы.

Там поле, небо и стога,
Хочу туда, - о, километры!
Меня ведь свалят с ног снега,
Сведут с ума ночные ветры!

Но я смогу,
            Но я смогу
По доброй воле
Пробить дорогу сквозь пургу
В зверином поле!..

Кто там стучит?
   Уйдите прочь!
Я завтра жду гостей заветных…
А может, мама?
Может, ночь –
Ночные ветры?

  Обретение покоя в лирике Рубцова вызывается чаще не родимой горницей, а перепутьем, вынужденным гостеванием. Это только временная передышка. Оттого в ней столько глухой тревоги, даже испуга. Везде почти это только точка пути – пункт между А и Б. Крайне аскетично выглядит это временное пристанище и бытие в нём. Вокруг него бушуют едва ли не инфернальные силы: воет ветер, стонет метель, стучат ставни, словно в душу заглядывает тёмный зрачок окна… Хрупкий островок. Спасительную и краткую передышку посреди «звериных дорог» Рубцов выразил гениально. Как правило, это ночь.
  «Листья осенние», «На ночлеге», «Сосен шум», «Зимовье на хуторе», «Русский огонёк», «Бессонница» и некоторые другие стихотворения явственно указывают на лирического героя как «случайного гостя». Но таковая случайность несёт в себе взрывчатый материал для обострённого чувствования, она сама – преддверие творчества. И в итоге она опоэтизирована. И – о Господи! – какими испытаниями достаются эти ночлеги, отдыхи, сны! Сколько в них внутреннего напряжения!
   Кажется, что молнии, грозовые раскаты. «плеск и скрип парома», крики, огни и тьма из детского переселения в мир детдома никогда уже не оставят поэта. Но и спасибо тем далёким грозовым прочеркам его судьбы: они мощно, рельефно вырезали его будущий поэтический мир – чёрно-белый в своей основе, выразительнейшие, как лучшие графические работы, офорты.
Лошадь белая в поле тёмном.
Воет ветер, бурлит овраг,
Светит лампа в избе укромной,
Освещая осенний мрак.

Подмерзая, мерцают лужи…
«Что ж, - подумал, - зайду давай?»
Посмотрел, покурил, послушал
И ответил мне: - Ночевай!

И отправился в тёмный угол,
Долго с лавки смотрел в окно
На поблёкшие травы луга…
Хоть бы слово ещё одно!

Есть у нас старики по сёлам,
Что утратили будто речь:
Ты с рассказом к нему весёлым –
Он без звука к себе на печь.

Знаю, завтра разбудит только
Словом будничным, кратким столь,
Я спрошу его: - Надо сколько?
Он ответит: - Не знаю, сколь!

И отправится в тот же угол,
Долго будет смотреть в окно
На поблёкшие травы луга…
Хоть бы слово ещё одно!..

Ночеваю! Глухим покоем
Сумрак душу врачует мне,
Только памятник с тихим боем
Всё качается на стене.

Только изредка над паромной
Над рекою, где бакен жёлт,
Лошадь белая в поле тёмном
Вскинет голову и заржёт…