Исповедь последнего поля

Я снова бреду босиком по рассвету,
Где иней ложится, как старый завет,
Где небо, как русская бабка в шёлке,
Склоняется в зиму, теряя цвет.

Мне бы назад — в петушиное детство,
В лапти, где солома щекочет ногу,
В сарай, где пасутся молитвы хлеба,
И мать, что стирает судьбу у порога.

Ах, как бы вернуться — в телегу и ветер,
В берёзы, где лай сторожит тишину...
Но я — уже выдох, я — выгоревший вечер,
Я — стих, что читали последнюю строку.

•

Я пил эту землю — солёную, живую,
Словно вино из ладони отца.
И верил, что в каждой травинке былую
Живет непрощённая с детства слеза.

Я пел за коровами, в рытвинах — пыльно,
И буквы в тетрадях пахли селом.
Мне бабка шептала: «Живи-то красиво,
Но знай: красота — это крест, а не сон».

Я бил кулаками по небу и судьбе,
Смеялся, когда умирали ближние,
Мне лошадь однажды шепнула во сне:
«Ты — лишний здесь, милый, ты — слишком книжный».

•

Ах, сколько мне дали — и сколько отняли!
Ни счёта, ни смысла — одни голоса.
Я помню, как молнии резали стяги,
А в небе висела огромная псалма.

И снова деревня — в окне, как икона,
Забытая, тёмная, в стеклах — дожди.
Там дед мой курил у печи потихоньку,
И ладаном пахло от каждой беды.

•

Скажи мне, Россия, в расшитом подоле,
Зачем ты даёшь и зачем отнимаешь?
Зачем ты всё время — как в горькой неволе —
Рождаешь поэтов и тут же ломаешь?

Я — камень, в котором не выросла роза,
Я — песня, что пели не в том костре.
Я — голос меж сосен, я — блудная слеза,
Что вьюгой осталась на чьем-то стекле.

•

Но всё же люблю тебя, старая, святая,
Как любят ту, кто давно не с тобой.
Ты — пахнешь коровником, полем, сараем,
И зяблым рассветом, и мёртвой весной.
И если умру — не буди понапрасну.

Закопай — и забудь, не спой и не вздохни.
Лишь однажды в июне пройдись меж стогами
И шепни мне в землю:
«Ты жил... не напрасно».