Нелегкая доля поэта

Мой Парнас – пропахший арабикой  прилавок,
Я – Аэд, заложник эспрессо-добавок.
В базарном хаосе, где гомон, грязь и свара,
Стою, творец латте-арта и пара.
Средь криков «Мясо свежее!» и «Рыба!»,
Душа моя тонка, как скрипки Иегуды.
Но вот, как лучик в тёмном этом царстве,
Являешься за кофе ты, моё лекарство.
И начинается священный ритуал,
Что я в стихах ночами воспевал:
Мой эстетический, невинный вуайеризм,
Сквозь призму кофейка и бытовых харизм.
Ты говоришь: «Мне флэт-уайт, как обычно»,
А я в ответ киваю апатично,
Но в разуме уже гремит сонетный гром:
«О, голос твой – нектар, текущий серебром!»
Я наблюдаю, как ты ищешь сдачу в сумке —
Движенья кисти, как на фреске в Уффици.
О, этот жест, достойный кисти Рафаэля!
(А мне кричат: «Эй, где моя соседка?!»)
Я вижу, как ты дуешь на горячий край —
Сам Эрос мог бы взять твой выдох в личный рай!
Как ноготком стучишь по столику в раздумье,
Ввергая мой рассудок в чистое безумье.
Как отпиваешь... и на верхней губке — пена...
О, эта пенка! Эта сцена! Эта тема!
Достойна триптиха! Газели! Рондо!
(«Молоко убежало, залей его снова!»)
Творю тебе сердечко на молочной глади,
Мой тайный жест, моя мольба к Палладе.
Весь мой невысказанный пыл, всю муку гения
Вливаю в этот символ, в это дуновение.
Но ты уходишь, унося мой зыбкий мир,
В толпу, где пахнет луком и торгует Гиви.
И я, протёрши стимер от молочных брызг,
Вздыхаю: «Жизнь – эспрессо. Горек. И неистов».