Я забываю, что ты неживой...

***

Я забываю, что ты неживой,
стал уже камнем, землёй и травой,
я забываю…
Прячешься где-то в дали голубой...
Только с тобой я бываю собой,
прежней бываю.

Я забываю, что многих уж нет,
что отзывается звоном монет
радость скупая.
Я забываю, очнувшись от сна,
что за окном не весна, а война,
я забываю…

Я забываю, что рядом беда,
что уж давно я немолода,
я забываю.
Вот уже слёз не видать и следа,
и на болезни, и на холода
я забиваю…

***

Не было ни загса, ни венчанья,
ни фаты, ни свадьбы, ни колец.
Но звучит во мне до нескончанья
звон небесных тех колоколец.

Я иду, овеяна всевышним,
среди мёртвых как среди своих.
Никому ту музыку не слышно,
никому не видно нас двоих.

День за днём, нелепо, безрассудно,
до высокой ноты дорасти.
То, что неподвластно, неподсудно,
сохранив, как луковку в горсти.

***

Многие врозь мы прожили года,
и я тебе не готовила ужин,
но мы сбегали с тобою туда,
где ты единственно мог быть мне мужем.

Где был над нами лишь неба шатёр,
птицы и травы в свидетелях только.
Как же высоко горел наш костёр,
радости было же, боже мой, сколько…

Не было ярче любви и горчей,
той, что поистине движет светила.
Нам не хватало ни дней, ни ночей.
Жизни твоей на меня не хватило.

***               
               
Осенние волосы стали зимними,               
что вышло из моды — вошло опять,
метели сменялись длинными ливнями,
и годы идти порывались вспять.

Молчало небо в ответ холодное,
вдали звенели колокола.
Была надежда сухой, бесплодною,
но, слава Богу, не умерла.

Когда-то были и мы счастливыми,
и память снова бросает кость.
Ты тянешься с неба руками-ливнями
и обнимаешь меня насквозь.

***

Ночь не хочет кончаться,
а рассвет рассветать.
Нет моего домочадца,
в темени не видать.

Всё позднее встаётся,
боль трудней уминать...
Лишь одно остаётся –
вспоминать, вспоминать…

***

Мне кажется, что я не удивлюсь,
коль улица тобою обернётся,
и, разгоняя пасмурную грусть,
ты из-за тучки выглянешь как солнце.

Я буду жить, а не существовать,
всего достигнув с Богом, а не с боем.
И надо только лишь тебя позвать
на языке, понятном нам обоим.

***

Любовь не сладка, она солона,               
вкус крови у ней и слёз.
Она из мухи творит слона,
она верна словно пёс.

Её не постигнут никак умы,
то ль ангел она, то ль бес.
Она из иного теста, чем мы.
Крутой у неё замес.

Её исток – кастальский родник
и нету над ней властей.
И это идёт не из умных книг,
а растёт из костей.

***

Я боюсь отойти от того, что нас вместе связало,
как от поезда, что через вечность отходит с вокзала
и спешу досказать, что тебе ещё не досказала.

Я боюсь отойти — вдруг закроется в прошлое дверца,
вдруг как клетка захлопнется настежь раскрытое сердце.
И остынет рагу для тебя на плите, что из сладкого перца.

Для тебя до утра мои тихие светятся окна,
для тебя дотемна на балконе под дождиком мокну.
Ты глядишь на меня своим звёздным мигающим оком.

Я боюсь сделать шаг от тебя или влево, иль вправо.
Вдруг мне скажут с небес, что «вас здесь никогда не стояло».
Я хочу, чтобы вечно улыбка твоя мне сияла.

***

То моросит на душе, то морозит,
в прошлое вслед за тобой маня.
– Не выходи из комнаты, — просит,
побудь со мной, хоть и нет меня.

То скрипнет дверью, то хрустнет плиткой,
чертами близкими проступя...
Порой она становится пыткой –
попытка комнаты без тебя.

И я иду как за Эвридикой,
вызволяя тебя из тьмы,
в комнате, словно в чаще дикой,
где так счастливы были мы.

***

Непоправимо далёкий,
невыносимо родной...
Молча веду диалоги
с голосом в клетке грудной.

Я в добровольном застенке,
хоть не ношу паранджу,
и по портрету на стенке
нежно рукой провожу.

Я прижимаюсь щеками
к старым рубашкам в шкафу
и зашиваю стишками
то, что разлезлось по шву.

Что же потом с нами дальше?
Дальше одна тишина.
Но и в загробности даже
я тебе буду жена.

***

О время, прошу, поверни назад,
наперерез могилам,
туда, где безмолвный мой адресат
недавно был мужем милым.

Ну что какие-то там семь лет
для вечности безразмерной!
Пусть Гончие Псы возьмут его след,
вернутся дорогой верной.

Я в снах уже пол-пути прошла,
осталось два поворота.
И жизнь без него для меня пошла,
и нет без него народа.

О время, единственный день в году,
хотя бы лишь в день рожденья,
дай мне пожить не в моём аду,
обняться с любимой тенью!

Я стрелки выброшу у часов,
я выброшусь в зазеркалье,
и выпрошу может у Гончих Псов
свидание нелегалье.

***

Луна — таблетка от рутины,
от пошлости и суеты.
Прекрасней в мире нет картины.
Как жаль, её не видишь ты.

Не вырваться из наших клеток,
быт обступает как стеной.
Замена всех моих таблеток –
напиток этот ледяной.

Я пью его до помраченья
через соломинку мечты.
Сквозь это зыбкое свеченье
проглянут мне твои черты.

Вот так ходили мы когда-то
под лунным светом у реки...
Нас нет давно там, вот беда-то,
в воде расходятся круги.

Жизнь, словно чудное мгновенье,
запрятанное под сукно...
Я пью таблетки от забвенья.
Луна глядит в моё окно.

***

Из стихов не выходя,
я люблю тебя.
Я всё время там внутри,
хочешь — посмотри.

Только выгляну поверх – 
сразу свет померк.
Хорошо, что есть дупло,
где всегда тепло.

Стерегу там наш очаг,
чтобы не зачах,
из стихов не выходя
в изморось дождя.

***

Дерево ль шатается от ветра,
поезд ли гудит, тоской томим, –
это я зову тебя сквозь недра,
всё здесь стонет голосом моим.

Мой стишок уже не напевает,
он тяжёл, подобно валуну.
Так ночами вьюга завывает
или волки воют на луну.

Нежность стала тяжестью пудовой,
крылья опустились до земли.
Всё вокруг звучит тоскою вдовой,
тая отголосками вдали.

***

Когда ты навек уходил,
то дверь притворилась неплотно.
Ворвались осколки светил
и ветер оттуда холодный.

Он рвался, концы теребя
гардины, что птицей металась,
и что-то ещё – от тебя
вернулось, прибилось, осталось.

Забилось куда-то под жесть,
но тихий я слышала зуммер.
Он знак подавал, что ты есть,
что весь не ушёл и не умер.

То вдруг шевельнётся пальто,
то шорох послышится в кресле…
Да, знаю, оттуда никто…
И всё же – а если?! А если?!!

А вдруг прохудилась и впрямь
вселенская ткань мировая,
и ты в эту щель да и встрянь,
как милость её даровая…

***

В новых зданиях вижу прежние,
в незнакомых чертах – родные.
К вам, далёкие и нездешние,
я ищу пути обходные.

Как бы те, кто с земными мерками,
мои вымыслы ни ругали...
Может, видишь меня как в зеркале
в том немыслимом зазеркалье?

Из портрета глядишь улыбчато...
Я варю тебе чахохбили.
Сохранила твой свитер дымчатый,
самый первый, что мы купили.

Всё в сохранности, всё в нетленности,
всё по-прежнему, будь спокоен.
Пребывай в своей суверенности,
там не зная ни войн, ни боен.

Смерть красна на миру, как водится.
На войне же красна от крови...
Нет того, о ком мне заботиться,
поцелуев в глаза и брови.

Но я рада и этой малости,
что ты умер в своей постели,
и не знала любовь усталости,
и прожили мы как хотели.

***

Любовь твоя, благословение
и наша встреча раз в году
в других цветах, прикосновениях,
в репьях, цеплявших на ходу,

в твоей улыбке цвета мрамора,
завиденной издалека,
как будто радугой средь траура
всё озаряя на века.

Любовь моя с седыми прядками,
на новом месте на земле,
с другими нравами, порядками,
с печатью Божьей на челе.

А для меня ты вечно тот ещё,
что стал на пол-столетья мил,
любовь, прекрасное чудовище,
цветочек аленький с могил.

Займи мне место в нашем будущем,
куда когда-нибудь приду.
Как хорошо, что помнишь ту ещё,
какой была я в том году.

***

Я тону в твоём милом облике
и сливаюсь с портретом,
сохранённом навеки в облаке —
как в том, так и в этом.

Ты для меня вроде ночного фонарика
или небесной симки,
я твоя до последнего кровяного шарика,
до последней слезинки.

Помнишь, как мне скрипел гантелями
на мотив «чижик-пыжик»?
А теперь – за метелями, асфоделями…
Я шепчу: «Отче… иже...»

Помнишь, как ты щеглу подсвистывал,
как надеялись выжить…
Я люблю тебя так неистово,
ты не можешь не слышать!

***

Жить так, как будто кто велит
счастливой быть безмерно.
Жить так, как будто не болит,
как будто я бессмертна.

Как будто нет нигде войны
и я вернулась к маме.
Как будто нет моей вины
в том, что случилось с нами.

Как будто смерти жернова
нас больше не коснутся.
Жить так, как будто я жива,
и надо лишь проснуться.

***

Мысль о тебе привычна, как с утра
синички щебет или луч из шторок.
Неужто и ко мне придёт пора,
когда ты будешь не настолько дорог?

Когда я не кивну тебе, придя,
не расскажу увиденные сны я,
не буду больше в шорохе дождя
твои слова угадывать ночные.

Не верю, что такое может быть –
коль зуб неймёт, то и не видит око...
Пока тебя в себе мне не избыть –
я никогда не буду одинока.

***

Душа моя как лес запущенна,
поскольку некому ей внять.
И руки до полу опущены –
ведь ими некого обнять.

Твоя кровать укрыта листьями,
травой, гранитною плитой.
Стихами, словно мхами выстлана.
Лежишь, слезами залитой.

В разгар любви к тому – к другому ли,
я всё равно тянусь к тебе...
Мне как на сковородке омулю –
зажариться, но быть в тепле.

***

На старых фотографиях никто
ещё не знает, что случится с ними,
в какую жизнь откроется окно,
как смерть рукой холодною обнимет.

Завидую деревьям на могилах,
корнями обнимающим твой прах.
А я тебя обнять уже не в силах,
одной застынув на семи ветрах.

Гляжу на твой кладбищенский овал,
улыбкою чуть тронутые губы,
которыми меня ты целовал,
когда мы были счастливы и глупы.

Когда-то тут добавится моя
улыбка, прорезающая время.
И мы с тобой умчимся за моря,
и будем жить в одном стихотворенье.

***

Ты спросишь: как я живу без тебя?
Видимость создаю,
кое-как из остатков лепя
мёртвую жизнь мою.

Куда-то спешу, суечусь поутру,
внутри подавляя вой,
как курица бегает по двору
с отрубленной головой.

Иль если точнее, то с головой,
повёрнутою назад,
туда, где мир был ещё живой,
и адом не звался сад.

Теперь бреду я по мартобрю
у каждого дня на дне.
С твоим портретом всё говорю,
и ты отвечаешь мне.

Я помню улыбки твои, слова,
всё, что не достала смерть.
Вот потому ещё и жива,
хоть это как посмотреть.

***

Я в смерти уже на две трети,
иду, но не знаю куда.
Надеюсь я там тебя встретить,
но знать не хочу я – когда.

И пусть мне никто не ответит,
какой нынче день и число,
на этом ли я ещё свете,
иль может на тот унесло.

Я времени не наблюдаю,
счастливее не становясь.
Но, нить Ариадны латая,
с тобой выхожу я на связь.

Я верю, что ты меня слышишь –
твою не вдову, а жену,
когда мой цветочек колышешь
в безветренную тишину,

когда просыпается утро,
когда всё на свете уснёт,
когда на портрете как будто
в глазах твоих что-то блеснёт.

И я растворяюсь в тумане
видений своих кружевных,
которым ещё нет названий
на этом наречье живых.

***

Одной мне половинки было мало,
мы были одно целое – семья.
И я сама порой не понимала,
где ты кончался – начиналась я.

Ты был моей гораздо большей частью,
всю жизнь мою собой заполоня.
Но вот пришло несчастье в одночасье –
остался ты во мне, но без меня.

Как в драгоценном я ношу сосуде
тебя-меня – уже не разделить.
До ручки дохожу или до сути,
но я живу, чтобы тебя продлить.

Меж нами нет давно уже границы,
я нашу жизнь на части не делю.
Ты смотришь на меня с любой страницы,
мне в каждом звуке слышится: «люблю».

Об этом даже крикнула ворона
и ветка прошептала на ветру…
Боюсь ночного попаданья дрона,
поскольку ты умрёшь, коль я умру.

И всё-таки в счастливой я сорочке,
наверно, родилась и всё живу.
А может, её выстрочили строчки,
что Парки шьют на нитку на живу.

Я плоть твоя, я кровь твоя и лимфа,
тебя в себе навеки поселя.
Муж и жена – прекраснейшая рифма,
как день и ночь, как небо и земля.

***

Во вселенской пустыне голой
громко голос тебе подам.
Я люблю тебя во весь голос,
не на шутку, не по летам.

Если есть ты – пусть обернётся
тот прохожий, что с парой лыж,
пусть в коляске мне улыбнётся
тот кудрявый смешной малыш.

Если есть ты – из тучи выглянь,
проведи лучом по щеке.
Мои плечи к тебе привыкли,
не умеют быть вдалеке.

И сбываются все приметы,
улыбаются малыши,
только где же ты, где ты, где ты,
ни души в мировой глуши…

Если есть ты – то как ты можешь
без меня обходиться Там?..
На твоё снеговое ложе
я приду по твоим следам.

***

Я не могу обнять тебя, как снег,
но ты меня оттуда обнимаешь.
Пусть ты сейчас уже не человек,
но как никто меня ты понимаешь.

Ты всюду, моя радость и печаль.
По крови не волчица я степная.
Куда б ни шла – иду к тебе, встречай.
Ведь ты же есть, я это точно знаю.

Тобою боль бинтую и лечу.
Хоть сердцем атеистка – разум против...
Ты жив в цветке, что тянется к лучу,
в птенце, что открывает жадно ротик,

в котёнке, что под дождиком продрог, –
я всех тебя храню в своём предсердье.
И в книге тебя вижу между строк,
где прячешься меж жизнью и меж смертью.

Ты жив ещё, привет тебе, привет!
Мой Новый год, звенящий ландыш мая!
Я не могу обнять тебя, мой свет,
но я в другом тебя лишь обнимаю.