Бедный Гарри поэма-драма

Эпиграф

Всякая система пытается навязать свою волю, свою правду, свою мораль. Это всегда попытка подавления, ограничения, уничтожения другого.
Фридрих Ницше

Берегитесь лжепророков. Они приходят к вам в овечьих шкурах, внутри же они – хищные волки. Их вы узнаете по их плодам. Собирают ли с терновника виноград или с чертополоха инжир? Хорошее дерево приносит хорошие плоды, а больное дерево – плохие плоды. На хорошем дереве не бывает плохих плодов, и на больном дереве не бывает хороших. Каждое дерево, не приносящее хороших плодов, срубают и бросают в огонь. Итак, вы узнаете их по плодам.
Евангелие От Матфея 7:15-20

Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода.
Евангелие От Иоанна 12:24

Сознаем мы это или нет, но мы ничего так не стыдимся, как отказа от себя, а наивысшую гордость, наивысшее счастье испытываем тогда, когда думаем, говорим и чувствуем подлинно самостоятельно.
Эрих Фромм «Бегство от свободы»
*****

Вместо введения
Так начнём мы милый друг,
Путешествие в тот круг,
Где окружности недуг,
Разрывает разум слуг:
Наша жизнь сплошное ,
Возвращение в 2 Пи ,
Как не прыгнуть вновь назад,
Возвращение как в спять.
Мы читатель словно в театре,
Главы, части, чудеса.
Наша жизнь сплошная тряска,
Искупление с конца.
Жил, не жил не видя свет,
Не вникая в дивный омут.
Мир прекрасен! Спору нет,
Кто не в бездне был рождённый.
Мой посыл довольно прост,
Мало мы во что-то верим,
Если верим, то в не То,
Без того не представляем,
Как же жить нам без вещаний,
Ведь отцы так завещали,
И с экранов нам вещали.
В группы новые включая,
Душу, разум развращая,
Одиночеством пугая.
Ну, приятного просмотра,
Иль прочтение в этот рас,
Вдохновенью громкий час!

Unus. Satus.

Наблюдатель:
Рождён неволей, маточных утроб,
Борясь за жизнь, с момента извержения вулкана,
«Amor fati», была таблица у причала, у берегов большого океана,
Но на суше крик души, и не ступить шагов в начало,
В русло унесла судьба, и выбор только завещала:
Лишь жизнь жить, иль жить по жизни - в ответ безмолвно замолчало.
Но где же золото души? Та колесница из Платоновских учений.
Где возничий? Только конь...аффектов, чувств и властвующей над волей.
Идеала не было в помине, его творил всегда дворец,
Что убивая, не приглядно, холодный расплескал ручей.
Ясно то, что разум зло, для тех, кто ищет силы из желаний,
Управляющий, той конницей…он мёртв давно,
Его распяли под Христовы страсти, да только позабыли и его…
Того чей божий Сын, кто богом был рождённый,
Иллюзией лишь был калённой и после смерти был убит,
Но воскрешённый грязным словом.
И нет ни сердца, ни души, лишь орган бьётся до запрета,
Да не увидит знака «Стоп», нет предела власти, только слово...

Гарри:
Утро? Ночь? Я не знаю... Где часы? Я весь в поту...
Что за ужас мне приснился... Неужели я в бреду?
Что за глупость? Что за бредни? Что же ты придумал мозг?
Лишь кошмары нагоняешь и меня зовёшь ты в ночь.
Словно был я просто жидкость, и не я родился сам,
Возвеличился над былью, как над Богом и царём.
Так…ещё осталось время…на короткий сон в тиши,
А потом настанет время, ночь сокроется в глуши.

Наблюдатель:
В то мгновенье тихой ночи, он уснул и видел сон:
Что ютился в длинной тени, комфортный холод согревал.
Ощущая каждый лучик, он со страхом лишь вздыхал,
И надеялся на случай, в виде тучки…хоть бы раз.
Не опалиться бы от Солнца, от Отца, в грядущий век,
Что так учат страху чести, принцип верности нести.
Их тепло сжигало очи, их любовь больна в груди,
Так приятно ведь открыться, для огня божьей руки…

Будильник. Звон. И вот упал. Очнулся Гарри. Тут же встал.
Потёр глаза, вокруг орбиты, окатив себя водой,
И представил он гримасу для далёких, внешних лиц,
Что приветливо нам претят, обнимая пальцев тон.

Гарри:
Что за утро под будильник? Очередной рабочий день…
Так…надо бы мне помолиться, и для выигрыша судьбы,
Что так рьяно ожидаем, словно детский праздный крик.
Не с проста нас призывают, верить в силу божьих слов,
Ведь в мольбе ты созидаешь…образ в реальный мир иной.
Те идеи об удачи, ведь гляди, и Бог мне даст…
Распростёртый тихий омут, в вечном счастье громкий нрав.
Ну начнём. Ладони сложим. Оттопырим палец вверх.
Как антенна в передатчик, отдаёт желаний свет.
В час мольбы спокойно стало, выбор сей был лишь на мне:
«О Отец, о Ты великий! Да услышь мольбу мою!
Ведь тебя я восхваляю, догмы строго я держу!
Не бунтую я. Не мыслю, жизнь иную без тебя.
Я отринул всю духовность, материалист день ото дня!
Жду удачу тихой ночью, ведь же Бог нам завещал!
О великий! Ты наш царь! Только Бога ты видал!
Ты же Сын его и кровь! Ты внимал его устам! В книге всё пересказал!
Да во славься ты во век! Будешь правит временами, проходящие веками!
Больше века век идёт! В бесконечность ты идёшь!»

Наблюдатель:
И Гаррье сказал желанье, что молитвой закрывая,
И в надежду утопая, он ступил в гремучий лёд.

Гарри:
«Подари Отца удачу! То его благословение! Жизни лёгкой наслаждение!
С ней и будет власть, богатства! Статность жизнь без упрямства!
Позабуду я про труд, мир фантазий будет тут.
Цель долой! Писал учитель, были это те слова,
Что вещает нам всегда. Только Путь и то один,
Верно верим в дивный мир!»

Эх, как бы знать, что я услышан...
Каждый день ведь я прошу! Исполняю завещание! И Отца я лишь зову!
Неужели снова пусто... В общем, всё, как и всегда...
Я дарован неудачи...что судьбою мне дана
Ладно...Грустно...Я пойду, на работу я спешу.
Господин уж больно добрый, раз так требует к плечу,
Он всегда довольно хмурый, словно радость на лице.
Он лишь счастьем нас встречает, и зовёт работать всех!


Наблюдатель:
И идя дорогой мокрой. Не дождём он омрачён...
Опечален он «судьбою», «неудачей он рождён».
Но был счастлив как Байкал, когда рассвет хозяина встречал,
И ждал работы, чтоб забыться и от «судьбы» своей отбиться.
Забыть про жалость и тоску, отложить свой грустный пряник,
Анестезии труд зовёт, и приятный жгучий кнут.
Словно та линейка в мае, так прекрасна для него,
Средь молитвы ждал он рьяно…
Час заботы о деньгах, что так вкалывать напрасно… кровью, потом отдавать.
И при этом так лениво, он трудился на себя,
Да и в принципе отбился в минуты действа для себя.
Его учили лишь надежде: «Все придёт тебе с полна,
СМЫСЛ ВЕРИТЬ ЛИШЬ В ОТЦА!
Борьба напрасна. Мир уж здесь.
Наш Отец подарит вскоре.
Важно верить в наш успех, в слепом сияние утешение,
В ожидании вдохновение, вот и смысл жития!».
Солнце светит…Спора нет. Лучи надежды согревают,
Вином блаженства опьяняют, и верят люди:
«СЧАСТЬЕ ЕСТЬ!»
Оно так близко…За горами…

Гарри:
Вижу дверь!
За нею свет!
За ней прекрасный мой учитель! Он везунчик с давних лет,
Его Отец прославил знатно.
Он ему вдарил ему завод…и не один! А ценно стадо!
И пастухом на поле том, обтирает влажной тряпкой…

Господин:
Бегом! Живее! Торопись! Во славь Отца в текущей смене!
Не лишь словцом, а делом трудным!
Давай! Живее! Шевелись! Пахать от сюда и до ночи!
(Тихо про себя)
Как тупое стадо, на забой, как бараны, честно слово…
Где главный овцебык?
(Громко)
Эй, Гаррюша, подойди же!
Ты ж помощник, ты совет, ты главарь среди рабочих,
Так скажи мне, не крепясь, и пойми всю важность дела.
Ведь вчера тут был застой, один молился не по вере, и ключом кидал в меня,
И звал кого на подмогу…Вроде как на букву «Д», иль носителя с душою.
В общем, одурманил его бес, я боюсь, что повториться, и Отец вновь разозлиться,
По секрету я скажу, загоняет в лабуду. И говорит, что есть учитель,
Но забыли все его.
И был, и как бы не был. Но «любовь он всем несёт», сам собой он зовёт.

Гарри:
Извините перебью. Ведь Отец же…Всех нас любит…
Что за лжец пришёл сюда? Может тот глупец и сбрендил,
И в горячке он кричал, и про Отца нам все вещал…
Я со всеми на слуху. Все и церковь посещают. Отдают в дар утешенье,
Время, жизнь на благословенье, чтобы удачу ощутить,
К вам поближе, чтобы быть.

Господин:
Так! Ты не перебивай. Да послушай, что вещал. И комиссары записали,
На опросе вот узнали, правда мало что сказал, и о библии стонал,
Но слова звучат такие: «…мы же воры, мы убийцы,
Мы убили «добряка»…Бога - нет! Убит давно!
И во славили Лжеца, он не тот, кто к нам явился,
На спасение души…Не по этим догмам стало,
Ту любовь в себе нести…»
На костре его пытали…Так опустим ничего, и замена не почём,
Искупил «трудом» утрату, и доход мне сохранил.

Гарри:
Не может быть…А как же звали…Эх, не важно, раз глупец,
Господин, тут надо видеть. Кто шаг в сторону ступил.

Господин:
Вот! Верно мыслишь! Искать язычников твой «крест»,
А то Богов вещают здесь.
Так и зови меня Эдгар…все же ты теперь как старший.
И смотри с трибуны той, и узнай кто не покорен,
Инакомыслено притворен. «Еретик!» - один плевок,
И пойдёт тот на кивок, в последний путь, второе рвенье,
Забудут это искушенье.
Правда не для тех ушей, от огня молчать не станут.
Ладно. Все и я пошёл. Нам решать задачи надо,
Долг Отцу меня зовёт. Да во славиться услада!
Для меня. И мне подобных. Знатный круг у нас внутри,
Знал бы Гарри как решаем…Ладно все. Пора идти.
(Эдгар ушёл)

Наблюдатель:
И пошёл он на трибуну, и удача рядом с ним. Повышение, однако?
Скажет тот рабочий у руин…Что в огне житье справляет,
Не поднимая головы, не свою он жизнь бывает,
Не для него житье идёт.
И не в этом Гарри выиграл, как он думал все глядя,
Если б знал, кого он встретит, что просил он не за зря.
В конце рабочей. Этой смены. Все пойдёт не как всегда,
И не в баре, он закончит, день текущий для себя…
Duos. Отрезвляющая пьянка.

Гарри:
Ну, и странный день, однако, кстати, я немного рад,
Знаю все же он услышал, и на встречу сделал шаг.
Вот намёк, что ждал я рьяно, и всё же верил я не зря,
Да за это бы не выпить, раз теперь я у руля.
Но следить теперь придется…И за теми, с кем я был,
Ладно пусть…Теперь я выше, и пусть боится бес глубин.
Он, конечно, вот устроил, нам вчера переполох,
Бедный Эдгар, устрашенный, как-то был немного он.
Что за демон был в рабочем? Что заставил нас пугать,
От Отца он отвернулся, и по новой начат лгать.
Не в Отце он видел счастье… И не видел смысла в нем…
Что такое в нем случилось, кем же был он опьянён?

Наблюдатель:
Час той встречи вот настанет. Но готов ли Гарри быть?
Верность, строгость сохранить? Он так сильно сомневался…
В это утро за Отца, о неудачи заикался…Да и быть гонцом сея?
Вот! Что за тень? За силуэт? Что за статный здесь мужчина?
Так не ходят в этом месте…Может быть приезжий гость?
«Я поверьте все тут знаю» - мелькнула мысль у Гаррье…
Ну, удачи. «Верный» Гарри, встречи будет здравый век.

Незнакомец:
Извините, сколько время? Почему усталый взгляд?
Здесь же счастьем на закате, озаряет вас плакат!
На стене: «Отца спасенье!», одаряет блажью жизнь,
В переулке - галерее, но картины скуден лик.

Гарри:
Время выпить в час текущий, ну а час десятый здесь,
А разве вас Отец не любит? Почему вы все о нас?
И одеты…Слово lawyer…Здесь судья лишь наш Отец!
Мы избавились от права! Догма правят, царство здесь!

Незнакомец:
Что же вы разволновались…Я же друга здесь ищу,
Что Эдгаром называют…На заводе был с утра.
И сегодня он оставил, управленцем лишь осла.
Не подскажите, любезный, где же друг? Куда пошёл?
Я не местный здесь. Приезжий. Погостить хочу чуток.

Гарри:
Вот так на…И быть не может, так откуда вы пришли?
И откуда вы узнали, про Эдгара? Из души?
Не осел сегодня правил, повезло сегодня мне,
Ведь Отец меня услышал, я обязан сообщить.
Ведь Отец так нам оставил, за дары его любить,
И во славу воспевая, во все горло прокричать,
Что судьба ко мне упала! Что настал и мой здесь час!
Во внимании услада, одаряем я сейчас,
Как-то скрытны очень больно, познакомил миг лишь нас,
Ведь Отец повелевает, открываться каждый раз.
Но не мигом будем живы…Раз Эдгара друг пришёл,
Я ж Гаррье, уж заместитель,
Дальше буду наравне…

Незнакомец:
Ах, да…Такое дело…Позабыл, сказать кто я…
Из далёких стран я прибыл, поглядеть на мир иной,
Посмотреть, как люди мыслят, и узнать культурный нрав.
Кто как верит в это время, ведь не в прошлый век мне лезть,
Невозможно мне, однако, запретил…Кто выше нас…
Видел я Отца и тоже…Лживый парень был слегка,
Но как верил, одурманил даже самого себя.
Как сторонний наблюдатель, не вникал в дела его,
Запретил…Высокий старец…Не для меня его душа.
Кстати, тот Отец…В кого ты веришь, верил в самого Христа,
Но ошибся он, однако, обманул людей слегка,
Своим ученьем измененным, развращённым, раскрещённым.
Со слов был сыном сына, что Отца, правит царством в небесах,
И вот однажды он учил:
«...Иисус сказал: любите друга, лишь как самого себя!
Ну а ты лишь лжец от бога, любишь лишь того Отца
И не устал ты врать напрасно, даже самому себе.
Что сомненье правит страстно, словно ты не при Отце...
И теперь Отцом я буду, править буду не щадя,
Хоть любовь моя напрасна, но проста, как для себя…»
Что-то я разговорился…Звать меня ведь Денни;цей.
Для ближайшего знакомства, с приближенным к «праотцам»,
Выпить стоить нам по кружке, завтра может будет бал.
И Эдгар так будет рад, про меня скажите утром,
Но сюрприз...когда приду, не узнаете и слухом.

Гарри:
Очень странно…Словно рядом вы стояли у Отца,
Ну, а в целом я не против, осушить бокал другой.
За углом, косым мы взглядом, лицезреть способны паб,
Надо нам пройтись сначала, для хмельного вечерка.

Наблюдатель:
И пройдя немного прямо, завернули они в бар,
Где кругом смердит этилом. Табаком, грехом разгула.
Зелёный змей всех искушает, и не вином их попивает,
Низшей той, отравой, ядом…Уничтожив разум стан.
Один другого избивает, за грудки бранит и травит,
Языком стирает дух, ясность, ум глупее кур.
Даже греки б возмутились, вакханалией приценились,
Был же праздник…стал абсурд, антихрист чертит свой круг…

Гарри:
Добро пожаловать, однако. Отдых, праздник ждёт уж нас.
Много поводов…как надо. Приступать скорее час.
Денницей, вы мне скажите, откуда Эдгара знавали?
Как кутили? Где решали, вас тот дружеский вопрос?
И откуда, столько мыслей об Отце что так далёк?
Но сперва нам выпить надо. По бокалу или два?

Денницей:
Я б напитком Диониса, насладился в этот час,
Официант, вина же нету, но неси мне бокал, не для хмеля…
Правда будет. Для виноградного дара!

Наблюдатель:
Принесли стекло пустое, но по форме то, что ждал,
Удивлялись искушено, как Денницей вливал в бокал
Из кувшина, что с водою, превращал его в вино.
Цветом: красным или белым,
Вкусом: сладким и сухим,
Ему не важно было дважды, лишь бы пивом не грешить…

Гарри:
Вот так на…какое дело…ведь же там была вода,
Ладно, видно не заметил, как тебе несли вина.

Денницей:
Ну что? Начнем? За вас же Гарри!
Не скупиться!
Пей до дна!
Вас сегодня одаряет видно это же судьба.
На работе и знакомство, Эдгар знавал людей,
И по миру, и по месту, он же ведь не дуралей.
Просто так завод не стащишь, не загонишь и овец,
И охранников по найму не устроишь без сердец.
Интересно мне, однако, как же вам так повезло?
Лучше я спрошу у друга, все любезно уточню.
Вы такой высокой веры, и мораль Отца блюсти…
Сложно…Даже очень, ведь Отец, не смог б нести.
Вы же пейте, не стесняйтесь, закажу бокал другой,
Ведь у вас сегодня праздник, сегодня словно выходной.
Завтра свежим, утро будет, за рычаг взберётесь вы,
Как начёте вы с трибуны, маневрировать скотом,
Ноги вытянет Эдгар. Помолчит денёк другой.
«И не щеку подставляя, бей в ответ бери врасплох»,
Угнетай вели работать, все так просто, что легко…
Да…наверно, поскупится, он отдать златой черпак,
Ну не важно, это Эдгар, любит мир его кулак.
Вот отвечу на вопросы как допьёте вы бокал,
Так ещё несите больше, (недостаточно он пьян).

Гарри:
Это так вот понимаю, с вами чреда чудес.
Вы вещайте, не молчите, я ваш слушатель на век.

Наблюдатель:
Гарри языком не вяжет, а Денницей ведущим пляшет,
И историю расскажет, из далёких тех глубин...
Денницей:
Эдгар…Давний друг с Афин, с тех времён ещё, однако,
Что творил же он…беда, не послушник, как всегда.
Рабов возил он в караванах, попивал вино, в тенях,
Но однажды взбунтовались, и в Аргосе приподнялись.
Но любезный друг успел бежать, и в Афинах жизнь кончать…
Рабство тянется от туда, он ремесленник покуда,
Кто владеет, кто прогнёт, позабудет и убьёт.
Тот вкушает жизнь с лихвой, другой батрачит за гнилой,
Испокон веков идёт, и нам места не даёт.
Верный раб живёт по лучше, по уютней по теплей,
Вот, прорабом он зовётся, только горб чуть-чуть прямей.
Душу Эдгара нашёл я, и в прислугу себе взял,
Что одумался немного, но лицемерит этот хам…
При Отце он так прибился, догмы щадят этот мир,
Восхваляя рабство отче, как надменный бригадир.
И ни кнут его. Ни пряник. Не исправил корень зла,
Не равны мы от природы, и воюем с ней всегда.
Сколько раз я, убеждая, звал, к борьбе, любой же век,
Но она … не принимая, сжигала смуту каждый век.
Хотя был случай на помине, красный жёг, дворец другой,
Но там спорно всё не кстати, обманул всех человек.
И по новой подавляя, мятежи вгонял под пресс,
Догмы новые вбивая, убеждался человек.
А вы Гаррье… прораб с поклоном, чуть дозволеней вам жить,
И с трибуны прыгнуть к пабу, отмечать подарок сей.
Ну Эдгар в той прислуге, прислужил приятно всем,
Но мы то знали, что с ним будет… впредь свободен человек.
Выбирать себе кресты, и нести всегда с собою,
Каждый раб здесь человек, не свободен от природы…
Гарри:
Вот гляди какой рассказ…, ты вином бы угостил бы,
Запинаюсь я тот час, не хватает мне здесь счастья…

Наблюдатель:
Гарри разумом упал, словно сказку услыхав,
Миф из школьной он программы, на истории слыхал.
Что он слушал - пропускал, лишь всё пиво поднимал,
В конце концов пустился в пляс, пьяных баб к себе таскать.
Денницей смотрел с улыбкой, знал чей праздник на балу…
Где-то рядом Дионисий в нитках вяжет лабуду.
Лишь он думал, что приятно этим людям отдыхать,
Ни душа велит им думать. Нет души в мясной бреду!
Страстям поддались, как инстинктам, словно нижний у Маслоу,
Где еда, вода и пьянки на ровне стоят людском,
Вместо крови, хмель гуляет, кислород убит травой.
Все так просто от безделья, церковь новая сулит,
И всех в бары загоняет, и на службе быть велит.
Там расскажут всем как надо, жить в обыденном бреду,
И к чем стремится стало, словно ты живёшь в раю.

И про парня вспоминая, Денницей все вспоминал,
Про того с «умом лишённым», что про правду прознавал…

Денницей:
Как в бреду они все пляшут, здравый ум для них табу,
Что-то скучно мне тут стало, пойду народ я развлеку.
Ночью черти как живые, слово в доме я родном,
Не погладим по головке, лишь кнутом их соберём.
Что же там висит в углу? Дайте лучше погляжу,
Подойду взгляну поближе, прочитаю наяву:
«…9:11 два столба торчали кверху,
Дамы вьются рядом с ним, и вкушайте словно хлебом,
Разум будет не един,
Так танцуйте мне во славу, дети ветра вы мои,
А не иной расправой, два столба снесу я в миг.
И запомните, однако, нынче двое как один;
Что как птица, пролетая, славь убийство на двоих,
Не прощай! Не жди начала! И насилуй ты впритык!
Нет ни брата, ни сестры, тех про против нашей веры,
Их страданья мне усладой, с чашей полного вина.
И молись, проси ты мести! Я не брошу никогда,
Так Отец меня наставил, так пристало мне учить.
И по новой догмы правим, вы же дети все мои,
Впредь разврат дух укрепляет, золотом пусть правит мир…»
Вот какое удивленье…Два столба:Отец и Сын,
Лживо писано, однако…, а ещё он упустил,
Что не дамбой сдержан будет,
Милый добрый человек…что узнает он отраду,
Не забудет верный лик.
Что живёт в душе забитой, свободный разум, верный пир;

Эй, ты там танцор у бара, выгоняй того ты пня,
Ему работать завтра в пору, будет он ведь у руля.
Эдгар злиться будет очень, что оставил у себя,
Эй, Гаррье, беги скорее и усни ты до утра!
Гарри:
Тоже, верно. Мне пора. Уползаю как змея.
Я бегу от сюда прочь, до скорых встреч, и вспомню прочь!

Наблюдатель:
Гарри мигом убежал.
Денницей начал свой бал.
Театр одного актёра, глав - герой дурная морда,
Пьяный дух же в нем осел, насладимся сценой сей…

Денницей:
Господа…Ой, вы людки, не могу сказать иначе,
Как танцуют панки - хой, анархист давно не свой.
В лесу живём мы как в раю, да наяву мы как в бреду,
Превращу тебя в усладу…будешь женщиной в строю,
Ты так дышишь, словно в танце, видишь женщину свою.

Наблюдатель:
Вокруг него народ столпился.
Один пьянчуга превратился, в ту, кого всегда желал,
В тот миг свой дом отдал, ведь хотел всегда он страсти.
Трогал грузчицу за «счастье».
А теперь открыл он дом, как публичный он роддом,
Правда здесь уж не рожают, но детей как цех пускают.
Семя каждого вкушал, да обратно превращал…

Другой ругался по столу. Но головой пробил дыру,
Мало правда здесь потери, два пьянчуги одурели.
Лишь хотели убежать, их окутал дивный князь,
И не тихим он прогулом, обернул вокруг себя.
Заставлял друга драться, биться с полом,
И ругаться.
Как веселье все прошло, вдруг бездельем занесло,
И табличка стен упала, на столбы всех раскидала.
Один другого распинал,
Третий лишь просил, прощал.
И просил мольбы Отца, правда поздно, друг, слегка,
Князь здесь ставит постановку «Дивный грех в гнилую топку»,
Выжил тот, кто вспомнил тех, кто обезумел,
И посмел,
Забыть Отца. принять иного.
Кто расставил, новый круг.
И стать зрителем в том театре, где летят кишки и палки,
Слышен досок треск слегка, сквозь те стоны в бахрома.
Во служение Отца, в ноги смотрят как в царя,
Но закончится сей «бал», как рассудок выйдет край,
Позабытых их надежд, утешений, дивных речь,
И мучения такие, пробудили в сон могилы.
Осознали они правду, разыграв тот мир с изнанки,
Словно куклы в детском театре,
Только нити не приглядны, иль на руку их надеть,
Кукловод - актёр, конец.
Правда режет эту сеть.

Tres. Дивный страх.

Наблюдатель:
Утро. Грязь и духота…Детективы курят трубку…
С переглядом кофе пьют, а другой с похмелья тужит.
Ему бы выжить по утру, пересилить ясность в тьму,
И сбежать покуда сухо, ведь подтянут всех ребят;
Посмотреть на это диско, где вместо шара голова,
И рептильный мозг отправил, к позабытым праотцам.
Кто живой, молились богу, лишь тому, кто ночью был,
Они молили о прощенье, о здоровом возвращении,
В мире иллюзий и Отца, идол рухнул - смерть глупа...
Детектив:
М-да, все по новой…как вчера, что сегодня то и завтра,
Был безумец на балу, а сегодня целых двадцать.
Все кричат, бормочут тоже, все про исповедь свою…
Забирайте этих тоже, церковь строим наяву.

Наблюдатель:
Переносим утро к Гарри, он живой в пивном бреду,
А сейчас немного болен, и к работе не преклонен,
На собачьем языке, не по волчьи воет день;
Лай мольбы, и дать спасенье, как бы выжить по утру,
Душит хмель его строптиво, только утро не строю.

Гарри:
Сегодня что-то очень плохо, но я знаю, чем спасусь,
Я свершу глоток холодный, и рассолом залечусь.
Сколько время? Ох, пора. Эдгар ждёт меня с утра,
Интересно будет, друг? Будет Эдгару услада.
Вежлив. Статный. Не дурак. По завидовать ведь можно,
Как же звали? … Денницей! Щедрый князь скажу, однако,
Угощал весь вечер знатно, что напился в пустоту.
Но какой же миф всё он вещал? Вспомнить больше не могу…
Ладно. Всё. Уже бегу!
(уходит на завод)

Сцена 3.1. Завод.

Гарри:
Отдышка. Пот. Устал Бегу. Быть с похмелья наяву,
Столь ужасное деяние, не греховно покаяние,
Организм рвёт себя, зазывая в никуда.
Сейчас упасть в небытие, отоспаться бы при луне,
Но пора ведь долг зовёт! Где же Эдгар?
Вижу! Вон! Подойти к нему мне надо,
Правда он немного зол, печален, грустен, обожжён,
Что случилось в это утро? Почву выжигает будто…

Утро доброе, начальник, расскажите план мне дня,
На что смотреть? И чем добавить? В утро солнечных мощей.
Как же ярко оно светит, но прогноз печален ведь?
Как пророчество, однако, не забыть мне тех очей…

Эдгар:

Здравствуй! Но не добро, утро нынче началось,
Верно ты сейчас подметил, вспомнив тот прогноз Отца.
Ночью, вновь, гуляли бесы, одурманив, вновь, раба…
Но с работой как вчера, план пока оставим прежний.
Кстати, вот! Скажи о слухах, может видел ты кого?
Ведь вчера, ты как на праздник, в бар с работы убежал,
И сверкали твои пятки, словно увидал обвал,
Повышенье иль отметил, иль радостен был день,
Но давить довольно долго, видел ты заморских змей?

Гарри:
Эдгар, да. Я видел друга, он сказал, что знает вас,
Он сказал, что начинали, с ним служить, в порочный час.
В тот момент, когда заводов, не давали вам ещё,
Может быть, помог он славно, точно он мне не сказал.
Но не важно, он прекрасен: историчен и прекрасен,
Щедр, вежлив, остроумен. Принципиальный индивид.
А зовут его как звезды, словно фосфор светлый он,
Денницей! Назвался точно, так антично, междустрочно,
Экскурс вёл какой-то мне, позабыл я всё во мгле.

Наблюдатель:
Мигом Эдгар подавился. За дыхание схватился,
Сердце бьётся в ритме танца. Диско пляшет миокард.
Вспомнил он другое имя…в слух его кричать не стал…
Было много тех имён, языковых владений тоже,
Но Эдгар помнил, все явления, все его и представленья,
Как живёт, и начинает. Как и балом заправляет,
Как танцуют вальс души, топчут плод чужой души.
Где не видно Солнца свет, звезды меркнут в этот век,
Справедлив, однако, он, не любит тихих сплетен зов,
И те, догмы растрепали, пересуды раскричали,
Как лапшу на свадьбе ели, в новый праздник переели.
И поверил каждый червь, в пустой звон,
Забытый Эль, недопили чашу ту, сотворили лишь пургу,
Ради выгод развращённых, тех страстей обременённых,
Не печален бренный мир, ведь надежда правит им.

И писал закон он прямо, Люцифера убивая:
«…в кандалах не будет стадо, вы приходите устало,
В тихий дом, режим свободы, в ожидание счастье тонет.
В нем не правит громкий тон, ценных душ и прошлых догм.
Творений тех, что нам вязали, и глубоких смыслов правил,
Ни морали, ни стыда, пушка сносит от себя.
Там забудем мы тот грех, и будем править целый век,
Для себя, себя вбивая, новый мир мы сотворяя,
Деньги мерзость? Но теперь…смысл жизни в этот день,
Нет мгновений этой жизни, есть лишь будущее смысла.
Долой друзей, долой других, что ведут иную жизнь,
Бремя их, изгнание в муку, в бесконечную поруку,
Прежде чем принять решение, осудите с наваждением,
В кругу друзей, не принимая и от себя их отгоняя.
Не нужны иные смысли, и морали их амбиций,
Ценность видя лишь в себе, как судьбу в своём мешке,
Словно Богом хочет быть, не подобен черни жить,
Так зовёт он вас упрямо, и в лицо вас проклиная,
Так гоните их скорее, в смертных грех уединенье,
Одиночество проклятье будет нынче и подавно.
И забудем навсегда, прогоняя в никуда…»
Другой запрет звучал все слаще:
«…не твори глубокий смысл!
Ведь простое так гениально, будем вам всегда понятно,
И поэмы, и картины. Мусор, бред. Проходим мимо.
Нам не мило то, что живо, чистый разум…все так лживо.
Созерцание…вот проклятие, философия…не вяжет,
Вам с экранов ведь вещают, цену жизни привкушают.
Если просто – значит верно, значит – это непременно,
Будет вас спать из топей, из болотных тех простоев,
Об эстетике крича, и лишь этику зовя,
А наука, будет правит, но на выгоду направит,
Не к чему людские блага, и не мир же нам помада,
Красоту здесь наводить, да эстетику будить.
Мы же атомом спасёмся, тихий разум успокойся,
И мерилом будет дань, что с продаж несёт и вам.
Ведь наука для продаж, не для людских сердец та блаж.
И не сердцем будем мерить, грубым мозг будем верить,
В то спасенье впереди, так осушем гладь реки!»

Эдгар тихо с кресла встал, дал наказ и убежал,
Но куда? Гаррье не знает, словно в сумрак убегает…

Гарри:
Что же было? Так испуган. Что ни слова не сказал,
И куда же он сбежал? Но пока такое дело,
Завещанье мне успело, нашептать: «Пора начала»,
Руководить же мне пристало, но постой, что там лежит?
Лик газеты виден миг…

Наблюдатель:
И газета написала:
«В эту ночь, злосчастным сбором, посидели ненароком,
Дело новое сгубило, и людей распотрошило.
Раскидало от ума, позабыли облик дня,
Как пришили они не знают, кто трепал? Разводят взглядом.
Тут загадка растянулась, паутина мушек губит!».

Гарри:
Вот так на! Опять случилось…Мышью мимо просочилась,
Во время, же я ушёл, ну да ладно, мне живее будет толк.

Сцена 3.2 Круглый стол из двенадцати.

Наблюдатель:
Круглый стол как у Артура, восседали как порука,
Верой правит ройный час, пчёлы прилетают в раз.
Матку тайную терзают, правду страшную вкушают,
Ищут лишь один ответ:
Кто устроил этот бред?

Николло:
Снова. Вновь. Опять убили, веру нашу развратили,
Как убили мы Христа, Люцифера погоня.
Словно капля в бочке дёгтя, но горчинка больно жжётся,
Не съедим мы больше мёд, наших пчёл он всех убьёт.
Как же править в этот час…Если трутень доит нас.
Отца идея столь сильна, что надеждой не тая,
Кормит чернь как не себя. И забота им, и ласка,
Будет рай им новой сказкой.
Но в какой-то этот миг, поедает нас термит,
Основание грызёт, и фундамент с треском рвёт.
Столько дел мы утаили, но, а два немного всплыли.
Надо нам газеты взять, не писать про эту грязь,
Теле-радиоэфиры мы давно уже купили,
А про бумажников забыли, их режимом затопили...

Эдгар:
Срочно! Срочно! Я услышал, имя странное забыто,
Но не помню кто же он, к чувствам странным лишь привёл.
Как в испуге иль тревоге, я примчался, правда ноги…
Стёр я все, покуда мог, не машины сильный срок.


Николло:
Эдгар, друг мой, что случилось, впопыхах чуть не убился,
Задохнуться можешь ведь, кто нам даст иных овец?
На заводах что-то слышно, иль газетой накрутился,
Бегудями в волосах, словно пары на баллах.
Я надеюсь, не пустяк, ты принёс мне в этот час,
Ты же знаешь дел по горло, наша власть немое слово.
Как апостолов двенадцать, эту власть мы укрепляем,
Догмы правила, рожаем, что «Отец» оставит им,
Верой правой, правим с ним.

Эдгар:
Не похоже, что на слухи, услыхали мои уши,
Есть один работник мой, что Гаррье зовётся хвой.
Он вчера, на радость мне, правил сменой на замке,
И пошёл в тот бар злосчастный, и познакомил вечер страстный,
С незнакомцев из бугра, Денницей была судьба…
Чувство странное, однако, хоть имён не знаем страхом,
Но описание такое, имя новое иное, не запретен этот стан?
И знаком ли этот нрав? Что походка как у денди?
Языком нас жёг как плети, был хозяином строптивым,
Не далёким и не близким, сам себе был на уме,
И с моралью в голове, для себя творил он мир.
Сам же был себе кумир, и не в будущее дело, души воровал умело,
На рыбалке отпуская, в соревнования играя.
И плевал на предрассудки, спорил он сплошные сутки,
На забаву лишь себе, будто дело не в огне.
Как горела справедливость, проклинал он всю правдивость,
Что вещали, с облаков, прогоняя всех скотов.
И никто к ним не попал, только он там и бывал…
Но ушел…Или прогнали. Все не важно было с нами,
Он звездой нам лишь светил, в утро раннее был мил.
И Венера восхищалась, и от этого прощалась,
Позабыли его лик, осудили в злобный миг…

Никколо:
Это тот кого обули? Мы ж его и обманули…
Он вернулся к нам сейчас? О горе будет в этот час…
Неужели он с обиды? Вспомнить нам решил рапиры,
Что всадили ему в спину, и другим мы прислужили.
Но хотя он нас забыл…Он блуждал в домах иных;
И ушёл он на восток, в замок Солнца, где встаёт,
Раньше мира по утру, когда во сне мы наяву.
Но ведь звали Люцифер…Почему он Денницей?

Так Эдгар…Ты же министр, по деньгам, другие смыслы
Ты оставь заботу ту, для партнёра языку.
Приглашу я дипломата, ведь говорит же он прекрасно,
На всякий случай, вдруг найдет, и Люцифер…ведь он прийдет…

Наблюдатель:
Дверь открылась, и вошёл, словно занят он душой,
Был артистом он когда, но теперь иная хватка.
И на сцене он играя, обвинения вменяя,
Был известен на весь свет, в городах бывал он в всех.
Толпы улиц собирал, да и в антракте правил бал,
Но, а теперь он отслужил, Люциферу насолил.
И вошёл он в кабинет, Ауриел винитель стен,
Распрекрасной же походкой, не испуганный вестенкой.
Ведь артист Ауриел, не для себя же он ведь смел.
Падок был такой душою, и культурой разобщённой,
Жил когда-то билету, жёлтым был дорогой к лету,
Ну а сейчас он просто идол, и вознеся на вершину,
Так же как другие трутни, что играючи поют нам.
За монету ту благую, и для них живёт другую,
Труд души стал не для всех, декансировал успех.
Он упал, до простоты, но в цене взросли они,
И доступность ведь сгубила, разум тот развратила,
Закружила в танце новом, не по творчеству знакомом.
Лишь бы море их качало, да слова земли кидала,
И поймёт умалишённый, деградаций путник новый,
Что слова же так просты, и посылы ведь легки.
Ауриел ты лишь притворщик, закопал в могилу ножны,
Те что резали поруку, и мирскую дань людскую.
Что творили для души, были помыслы чисты,
Да платили им немного, по сравнению стрежнем строгим.
Выше золота был клад, но министр строит ряд,
Упростил, что ходу нет, ныне рынок полон бед.

Ауриел:
Что случилось? В чем подвох? Что же птички нам поют?
Ах, да слышал - слышал, Денницей, он же был и Люцифер.
Помню я читал немного, мифологию иного,
Но откуда…я не помню, но не важно быть с ногою,
Нам идти ещё за Солнцем, покорять иным же словцом.
Люцифер забыл он нас, не вернётся в этот час,
Сам же ведь он нам сказал, что свободны в этот раз.
А мы милы, как подавно, раз уж правим мы тут сладко,
А что твориться…Пьянь людская, на наркотики запала.
Помню сам употреблял, невыносимым был же кайф…
Я в агонию впадая, вакханалию вкушая,
Но и то, как детский сад, Диониса славный сад.
Расширяя, он зрачки, забываешь о любви,
О себе давно подавно, к наслаждениям я падок.
Ведь актерам было сложно…словно бабочкой, что в ночи,
Я летал и тут, и там, искушений сладких ям.
Падал я и тут, и там, и к мужчинам, и к деньгам,
Что поделать жить то надо, да и время было странно,
Мы скрывались от людей...
Но, а сейчас, смотри вокруг, ведь певцы блаженный круг,
Ведь забыться так легко, потерять себя ничто.
Будь как идол, что в Корее, отдавай часы скорее,
Будет счастья целый круг, бескультурья полный пруд.
Даже тут не про мораль, а про, то, как спляшем вам,
Хоть и нравственность задели, те столбы немного съели.
Ну а теперь иные нравы, нам поют певцы эстрады,
Что шутами короля, лишь скакали по полдня.
Может хватит вам про беды, ведь не связанно отребье,
Я поведал вам свой взгляд, Люцифер же рад ведь нам…

Николло:
Ауриел! Заткнись! Не к месту! Знаешь сам, какое дело,
Что мы сели на вершину, как затягивал в машину,
Души тех, кто не поспел, травишь урожаем мел.
Тем рисуя на асфальте, Мефистофеля взывая,
Сам ведь знаешь, что он любит, хочет зла,
Но тянет в лунку, где иной посыл добра,
Инь и Янь на дне горшка…

Может быть, он не преступит, мирской закон – запретный плод,
Не смотря на прегрешения, что творит людской народ.
Даже Бог не лезет в дело, в те явления - просто мох,
Обойдут они не глядя, видя в людях дурной смрад.
Наплевал на догмы правил, озаряет каждый раз,
Как звезда блистает утром, он надежда…наша блаж.
Но ушёл бы побыстрее, в скромный город, в сладкий сон...

Сцена 3.3 Ауриел и Эдгар.

Ауриел:
Ну Эдгар…Забыться надо. Может в театр нам пойти,
Соберу аншлаг! Нет стоя! Будет восхищенный зал.
Рукоплескать руками с болью, омоют кровью весь мой зал,
Захлебнуться в нем плебеи, на ковчег за мной пойдут.
Арарат нас повстречает, где вином всех обливает,
Чистый край, большой вершины, Ной не плачет в той квартире.

Эдгар:
Хорошая идея, праздный. Я прийду, но не один,
Новый мир хочу представить, презентовать Гаррье наш мир.
Показать ему, то звание, что повыше черни он,
Заманить его мне надо.
Вот: Отец ему велит!

Сцена 3.4. Эдгар и Гарри.
(На заводе)

Эдгар:
Пашут громко, на заводе, Гарри дивный, старший – раб,
Подойди ко мне любезный, пару слов хочу сказать.

Гарри:
О, хозяин! Стало лучше! Вы проснулись в спешки той,
Я готов Отца как слушать, вы завет мой и покой…

Эдгар:
Помнишь песню. Слов Отца, про театрального певца?
Как внимать словам нам надо, коммунизму не пристало,
Слушать тех людей с бугра, что стреляют за слова.
Коба, статный был грузин, так порядки наводил,
Но, увы, и он жил в страхе, убивал он тех всех тварей,
Что не шли в далёкий мир, ведь воры губили мир.
А теперь развеян прах. Был вождём. творил он страх,
Даже книги он писал, как учителем он стал,
Ледорубы отправлял, в тех троих, и догонял.
И не скрыться было всем, рука тянет на расстрел…
Так Отец же был и наш, но другую правил блаж,
Как писали те, кто слышал, что свидетелем был крытым:
«…Я велю вам лицезреть, слушать, яблоки те есть,
И змей же искушает, но велю вам растрезвонить!
Как прекрасно нас зовут, те сирене, на ветру,
Песнь дивную, простую, как народную, людскую.
Лишь забудьте вы про смысл, и смотри только в ритм,
Как по волнам нам идти, проще будет от руки.
Восхищать былых партнёров, половых обидным словом,
Время будет впредь другое, им воздастся по - иному.
Из униженных, к богам, будет путь – дорога там,
Ведь себя преодолели, честь былую возымели, уничтожив храм её,
И достоинство его, узурпировав господ, что пинали их как вошь.
Призывали умирать, чтоб с достоинство познать,
Но теперь я говорю, верно все что наяву,
И не важно, как что добудет. Есть лишь цель, иди да будет,
Радость, счастье целый век, обанкротит нравы шейх,
Все богатства к их ногам. И за творчество воздам,
Но вы только лишь платите, и лишь душу опустите,
В ней нет смысла, целей, строп. Ей бы камнем кануть в гроб.
Гедонизм правит бал, развлечений полный зал,
Будет впредь такое время, а не прошлое стремление,
Где лишь бремя не тебе, ни гармонии в душе,
И крича про душу ту, я лишь в прорубь обмакну, утоплю её по глубже,
Пусть зима бушует в душе, не контраст, а только лёд,
Не по мёду будет гнёт…»
Понял Гарри? Мы идем. На спектакль «Праздный Царь»,
Будь готов! Тебя возьму, новый мир я покажу.
Вот билет возьми второй. Пригласи, друзей в наш дом!

Quattuor. Шабаш. Театр. Старый друг.
Сцена 4.1. Шабаш.
(Площадь, на которой центральная церковь, театр с колоннами на входе)
Ауриел:
(С балкона театра смотрит на площадь, видя приход людей на воскресную службу)
Утро. Солнце. Звон церквей. Позолота слепят очи.
Какой у нас, воскресный день, вечерний театр озаботит,
Лик усталый морды корчит.
Денди шарит по мосту, нагоняя лабуду.
Друг старейший уж придёт, позабавит дивный род,
И Эдгар притащит сброд, что так мерзок, как морок...
Ну, а пока лишь службу тянут, и Отца мольбы вкушают,
Как те овцы на лугу, режут каждую в бреду...
Ну, а мне пристало в образ, дозволений тянет возглас,
Где же дивный Денницей? Чтоб умертвить сей праздный день...

Эдгар:
(один в своём доме дожидается вечера)
Не то что скучно, и легко. Больно страшно...
За кого?
За себя. За облик сей. Как раскинут тяжкий день...
Надо ж так ему явиться, на людей разворошиться.
Люцифер уж знает толк...В тех страстях, зовущих в долг,
Он так хочет, чтоб вокруг все плясали в милый  круг,
Развращая разум сей, не рассудок дивный день,
Потеряв иную реальность, иллюзорностью невнятность.
Только он лишь видит мир...Созерцает каждый миг,
Ему не важно что как будет, ибо знает, как забудет,
Без просчётов знает ход, ему так прост и шахмат ход.
И часы нам нитку режут... Ой как чую он зарежет,
И за душу он возьмёт... Не отпустит ни за год...
И не скажет, что я злой. Относительно ведь злой,
Так учил смотря в глаза, не в софизме видит дна.
Абсолютность не успех...Лишь желаний правит грех...
Мир погряз в исканьи счастья, обезумили ненастье,
Проклинает выбор сей, и Пилат не видит вшей.
Человек был для себя? Он ответит: "Никогда!",
Кант учил! В ответ: "Все бред! Может должен как обет?".
Словно он мораль толкует, Ubermench в нем негодует,
Может нет...Не в нем сидят, это он души комрад...
Страшно...Страшно...Где же Бог? Не усмирит его погром,
Что нам ждать сегодня ночью, представлением не в мочку.
Почку травит, газ надежды, но по воли мы невежды,
Люцифер ведь сила та, что вечно хочет только зла,
Но творит добро в себе, и мораль не по нужде...
Сам себе живёт на свете, ведь бессмертен он во веки,
Что принёс он нам с Востока, из Японии далека...
По Китаю пробежал? Или в Сирии бывал?
Не шайтан ли он часом? Джин летающий в Небраску,
Как хочу я убежать, но пора уже признать:
Свет сжигает нас опять, вновь с утра звезда нам светит,
И надежду нам приметит, что прощай Отцовский дом,
Не вернёмся же долой, убегаем от себя,
В удовольствии ища, всю ту радость жизни бреной,
И в жестокости забвенной, справедливость уж не та,
Что так бью как не в себя...Но какое наслаждение...
В рабской воле насыщение.
Как в собак кидаю палки, а они бегут как лайки,
На в упряжке тащат плуг, будто снова будет лук.
Не корми, Отец уж здесь, он научит, как вам есть,
И не хлебом сыт ты будешь, а мольбой как тихий ужас.
Ещё забавный бред служил, что их учат как вершил,
Тех строителей порядка, что на завтрак будет сладко,
Только верь. Мирское будет! Так смешно,
Как клоун умер. В том бреду царей гороха,
Услужили ненароком...
Да службе театр драм, но усердно ведь хотят.
Вот и я, хочу как сахар, раствориться в жарком чае,
Что остался только вкус, и не виден джазный звук...
(сцена переносится в церковь)
Наблюдатель:
В церкви правит тишина, поп талдычет в потолка,
Под запах верных ароматов, ладан искушает сладом,
Тех речей по от даль чувств, где не пляшут жаркий блюз.
Верно те внимают речи, обезличены на вечер,
Не монах стирает срам, кто бы им все подсказал...

Настоятель:
Дети слушайте! Учитесь! Как же плыть в текущий век?
Когда дурят нас во век? Люцифер пришёл опять,
И не жизнью искушать!
А забрать по милу душу, про Отца клевещет в уши!
Но спастись лишь можно верой, он отстанет как мерин,
Что кобыла так манила, но его и загубила.
Так и мы собравшись вместе, в миг прогоним его речи,
И не бойтесь так учил, нас Отец, и мило с ним:
"Не внимай речам иным, что нас учат быть простым,
Тем кто выгоду в себе, видит смысл не в луне,
Что нам ночью ярко светит, и под тенью души греет,
Развращает нас во век, ибо в счастье будет век,
Не в себе его искать, злойстный дух клевещет вспять.
Нам страдания к счастью путь, цель в любви в другом вокруг,
Подобаясь только мне, не ищи идеал в себе,
Тебя мигом искусит, дьявол, праздный паразит.
И любить себя так вредно, ведь не к радости то бремя,
Услужи другому путь, радость будет от прислуг,
Если вам не так угодно, потребляй все блага рода,
Они же создали для нас, в заведеньях праздный час!
Радость! Счастье! Вот спасенье, лишь ищи ты легко бремя,
Я Отец ваш, Я и Брат, Я спасу вас от всех тяг.
Ведь когда-то он придёт и к себе вас заберёт...
Но чтоб от этого спастись, позабудь рассудка миг,
Уйди в мечты служений Мне! Душам будет по нужде,
И в надежде не утонем! Счастье вытащит из топий!
Только верь! Я всё дарую! В искушеньях негодуя,
Помни только лишь о Мне! Ночью, днём. Не будь в себе!
И ещё раз повторю!
Самовольную овцу, Я причислю к волкам злым,
На охоту травлю им.
По флажкам бежать в нужде, и от смерти не в себе,
Они найдут спасенье в раз, но подумать надо час...
Чтоб простить тех не покорных, самим счастья быть лишённым,
Что идут навстречу Мне, словно схватка, как в борьбе...
И сражаясь лишь с собой, муки тягот, знают толк,
И страдания избегая, и не счастью миг внимая,
Убегая от Меня, лишь упали к греху зря...
Тут и Дьявол их пригрел, не блаженный будет день,
В их мечтах сплошная воля, не для счастья быть готовым,
Биться с разумом с собой, не гармоний громкий конь.
Я скажу: "Забудь себя!" Я зову день от дня...
Всё же просто: "Счастья жди! И веселись ты от души!
Мало знаешь крепче спишь. Не ищи иную тишь..."
Так вещал же нам Отец, для спасенья в трудный век,
В день, когда нас искушают, и любить себя в гоняют,
Заставляют нас бороться...
Как в себе...Внимая росам, что свежи так по утру,
Нам навяжет лабуду!
Люцифер - обманщик, лжец! Нам расскажет свежий век,
Что как надо для себя! Не забудь Отца как дня!

Наблюдатель:
 Гарри тоже ведь пришёл. Слушал речи. Верил в рот,
Что вещал ему с трибуны, раскумарило от дури,
Триагрутика, те речи...Отрывает мозг и плечи.
Но Гаррье с ума лишенный, радость верил, сном топленным,
Сон и днём к нему пришёл, "счастлив" был с рождения он,
Но так сложно, что ведь скучно, одно и тоже не преступно,
Не даёт блажество там, выше скачет в дивный град.
Где открыто не для всех, но ощущений сладкий век,
Словно пиво по утру, после пьянки в том пару,
Что по барам он искал, и всё в грусти утопал...
Но на службу, Солнцем ярким, утром ранним как звезда,
Осветил не ясность дня.
Что всем путникам ждана, как в пути нужна вода,
Денницей подсел к Гаррье, и послушал речи все.

Денницей:
Ранним утром, добрый друг, я прийти решился вдруг,
Странных дел, городит град, тот безумец...странный гад.
Я боюсь он одурманит, и к себе за сети втянет,
Что же делать в этот час, быть покорным робок в раз,
Люцифер догонит нас, или спрячет в сложный наст?
Хорошо, Отец что рядом, он спасёт, от злорастных гадов,
Бывший ангел...Зло вокруг, кому же верить, милый друг?

Гарри:
Денницей! О, ты пришёл! И нежданно нас нашёл!
Ведь приятен взор вокруг, словно белый нынче круг.
Лично я уж не страшусь, в верность сильную берусь,
И всех лишних прогоню, и беду им нагоню.
Так же ты! Бей, не страшись! Вместе мы прогоним, адский лик,
Только б знать, где их личина, кого увёл с собой, вражина?
Но вы знайте. Только верой. Мы спасёмся от борделей,
Что собой умело манят, чем-то странным затевают,
Лишь бродячий пёс бежит, он голоден в этот миг,
Когда ему поманят костью, догмой лживой,
Отче спросит...
Но, а нам...Бояться глупо, верим мы, по дальше б сдуло,
Негодяев от Отца,
Их религия вредна...

Денницей:
Может это взгляд на жизнь?
Не мешает вам и жить?

Гарри:
Ты не понял...
Всё прошло.
На сегодня ты спасён.
(покидают церковь и идут по улице)

Гарри:
Тут смотри какое дело. Ищем мы иных, размеров,
Мельче нас, коль не верят, их прогоним в "это дело".
Только тихо...мы всех судим, так Отец сказал на случай,
Вдруг придут другие слуги, как шумят в глухие ухи,
Ведь не тем речам внимают, и систему разрушают.
Наш порядок, верный нрав. Ведь прекрасен дивный храм...

Денницей:
Но Гаррье...Ты так измучен, тот кто ищет, бродит в случай,
Но найдёт добычу он?
Время было б без забот.

Гарри:
Я не понял? Мне все бросить?

Денницей:
Нет. Не хлеб мы нынче крошим. Ты не правильно услышал,
Просто странно ты воспитан.
Верно служишь, прям мастак, но не ценят...
Ставят в ряд...
К тем, кто выше, но глупей, а ты лучше, не злодей.
Ведь Эдгар, и может лучше, для тебя позволить случай,
Но при встрече я скажу, за тебя словцо пущу...
Но котёнок, от рождения...не растёт в такое время.
Ты бы знал, он как король, но больно скромный, тихий дон,
И в семью к себе впустил бы, но стесняется...
Скажите! Что Гаррье, могущий парень, он бы башни вам составил!

Гарри:
Тише - тише, не шуми...Эдгар мудрый господин,
Но на все Отцова воля, он захочет будет доля.
Нужно только подождать, век проходит словно вспять...

Денницей:
Эх...Какой же честный парень...Верно служишь правде старой,
Но Эдгару я скажу, ведь Отец ведёт мольбу.
Может встреча та судьба, что Отцом предрешена,
Я скажу, Эдгар, всё даст: место, золото, типаж.
Но я думаю, что свой...Взгляд имеет он другой,
И не правильно те речи, выпекают жарки печи:
Про Отца, про догмы жизни, и не правилами биты,
Все искусство в жизни быть, словно цели красят жизнь,
Разве нет момента лучше, чем сегодня Солнцем Лунным...
Необычно вот цветёт, на опушке липы мёд.
И спастись от Люцифера, можно волей, лишь умелой,
От идеала, что идёт, что внутри себя растёт,
Не мотив же правит бал, он одежда на парад.
Как явленье личной воли, индивид ей ведь лишенный,
Хочет влиться в океан, правда в дамбу сыпет вал.
Оставляет лишь по горло. Нет воды и сохнет больно,
Как дышать, когда наступят, или выдернут на ужин.
Дарование, зрелищ, пляс. Завывает волчий таз.
Подстрелили под бедро...Он волочит жизни мор...

Гарри:
Что значит? Я не понял. Индивидов группы полон,
Я пробился! Слава Богу! Он лишь дарить в жизнь опору.
Он надежда для людей! Во славляй Отца смелей!

Денницей:
Фанатичный Гарри парень...Как же слеп, ваш крот местами,
Как на ощупь вам идти, тростью длинной обойти.
Поводырь обманом слеп. Глух и нем, покуда спел,
Раз в саду цветут деревья, плодоносят в воскресенье,
Им угодно по кошачьи, глазки строить корм просящий.
И мурчат пока их гладят, ведь тревогу отгоняет.

Гарри:
Что за бред? Меня не гладят.
Я не кот!
Народ "мурчащий"...
Нам дарован по душе, сосуд Пандоры в неглиже,
Отец разбил, убив всю нечесть, и надеждой обеспечив.
Завещал нам новый мир, и желаньем угостил.

Денницей:
Ох, Гаррье, не горячись. Ослепило Солнцем в миг,
Выйдя в свет, из под тени, так бывает. Лишь терпи.
Ответ придёт ты ведь обдумай.
Гляди проснёшься, и поймёшь...
Кот гоняет вас как вошь.

Гарри:
Ладно. Верно. Переждём.

Денницей:
Вот скажи "Вечерний зов". Что там будет?
Шабаш ведьм? Чьё воленье лицезреть?

Гарри:
Сегодня к ночи будет театр. Там маэстро ставит драму.
Ауриель Нарцисс-Пьеро.
Сценарист и режиссёр.
Постановщик и актёр.
Генний века и времён...
Кстати, вот держи билет. Приглашаю лицезреть,
Как поклон от знатных лиц, Эдгар дарит нам сюрприз.
Быть спектаклю: «Праздный царь», нас премьера будет ждать.

Денницей:
Вот как встрече будет час...Что ж готовит вечер нас.
Вот и утро в свете дня, так сердечно от меня,
Вам спасенье от Отца. И благо, даров любимых.
Все не просто говорю...И билет как наяву,
Символ вижу я в руках, позабавит дивный град.
Столько тайн, и прост ответ, и в моменте жизни нет,
Все ведёт, меня и вас. Вы Гаррье не ровен час...
На Тибет готовьте лаз! Вас на гору протащу,
Эверест вновь покорю. Вместе мы. Вдвоём здесь в связке.
Гляди, Отец столкнул в ненастье.
По морям сквозь в бурю, в шторм. Я открою вам засов...
И Эдгар возьмёт с собой. Править будешь...Друг ты мой!

Наблюдатель:
И как пар он испарился...В толпе людской...Под волны скрылся.
Гарри рад недоуменьем. Шанс открылся преступлению.
Вот он рост, вот и судьба. Не зря молил день ото дня.

Сцена 3.2. Театр и старый друг.

Наблюдатель:
Вечер сказочный пришёл, толпы улиц манит гром,
У столбов толпятся люди, за билетом для раскупки.
Как бы хоть в один глазок, лицезреть безумный толк,
Что же генний им представит, план глубокий все расставит.
Но простак тут не пройдёт. Для элиты сцены звон,
В барабаны застучали, как на праздник всех позвали.
"Ну, пусти - пусти долой - кричит бегущий, дикий вой -
Хоть глазком, побыть мне в действе",
И под руки вяжут сети.
Для полицаев злостный день...Ищут дьявола очей,
Что в безумца в театр манит, и другого им заманит.
Но двенадцать собрались...Обговаривают жизнь,
И Николла в центре том, он Артур и голос в нем.
Ауриел, Эдгар, Зеница - нынче славная царица,
Злато сыпется к ногам, красоты стандарт всех дам,
Даже богачи терялись, и молились ей ночами,
Но без сна живёт она, забирает короля.
Сын войны...он строит замки...для обороны,
Игры в прятки. На войну готовит ряд,
И фантазий страшный сад.
Безымянный он ребёнок, убивает всех с пелёнок...
Дон Жуан, и так все ясно. Он с Зеницей пишет басни,
Они свободны друг от друга, ибо спит кругом без стука.
Игумен спеша бежал, и весь бред он растрепал,
В день такой, что жаждут Солнца, отогреет верой тоста,
За Отца и в бар идти, на погибель в рай пойти.
Был политик среди них, Государя живой лик;
Георг катается по свету, свечи ставит странам вечным,
Чтоб по новому пути, за Игуменом вели,
И народ, самих себя, убивая род любя...
Ну, а четыре счёт ведут, пропаганду всем суют,
Как маркетинговый ход, затыкают людям рот.
Но страшились только трое: Ауриел, Эдгар, Николла.
Остальные были так: уток сзади тот косяк,
А теперь, как тройка страха, в шахматы играют странно.
И по правилам  своим, что им конь сплошной мотив.

Николла:
Неужели все пришли. Перед театром знать бы лик...
Люцифер вернулся к нам, наготове быть как храм,
Ведь причастие его, выпивает души мёд.
Иссушит бокал вина, и забудут навсегда;
Что нам делать? Только ждать...И себя не забывать...
Ну идём, нас сцена ждёт, Ауриел давай отсчёт.

Наблюдатель:
И направились все в зал, посмотреть на театр - драм,
Что там будет, знать бы им, душа творца познает лимб.
Но в рядах сидит и Гарри, Денницей ютиться рядом,
Ждут начала представление, утренней звезды мгновение,
Это рвенье что в душе, Денницей несёт в себе.

Ауриел:
(начинает спектакль)
Актёры ждут, оваций ваших, предвкушено ждущих глаз,
Одобряющих рассказ: О походе в царство тьмы,
И про выходца звезды, что надежду нам родит,
Из оков освободит!

Наблюдатель:
Денницей шепнул на ушко, и Гаррье чуть-чуть спугнулся,
Что сказал? Пока секрет, но Эдгар заметил след,
Что Гаррье бледнел, как снег, ожидая страшный век.
Вот на сцене появились, и как птицы закружились,
На ветру они парят, отдыхая в этот лад,
Символ лёгкости житья, наслаждает ветер дня,
Но гроза явилась им, ударяя в этот миг,
Разлетелись толпы птиц, появился пианист.
Заиграл тоскливый вальс...Лебедь объедает жир,
Трупы тех кто канул вниз, на то озеро в краю,
Души гибнут, как в бреду...
Удивляясь люди ахнут, зритель трауром заплакал,
Собралась вся знать Отца, что удачей рождена,
Им страшно такое чувство, когда утонут в страхе чувства.
Им страдание ярмо, тяжкий гром рождает зло,
Удовольствие вот смысл, разрушает душу призрак,
Тем стремлением воля ест, самоцель в гниющий весть.
Но потом, сияет свет, мёртвых зазывает вверх,
Встать в прощение перед Богом, восполнять слезами омут.
И звезда на небе машет, светом озеро окрасит.
Вот надежда и поддержка...

Денницей:
Ауриел...

Наблюдатель:
...Люцифер явился метко.
Лесть, любовь к нему жила, что скрывал, спасав себя...
И на трон хотел он сесть, но был занят...
Вот борьба...

Ауриель:
Не по плану, гарь пошла...

Наблюдатель:
Трон надежды в миг сгорел, только пепел в нем осел,
Из воды явился змей.

Змей:
Где же феникс мой Артей?
С кем лететь на небеса?
Убивать того Отца, что про ложь вкушал с утра,
И в болото загоняв...
Он вешал, что здесь мне рай, раз за волей знаю край,
Где мне жить, и где мне есть, и какую слушать весть,
Для себя мне жить запрет, и любить забытый век.
За Сатаной всюду иду, и слова его в бреду.
Но вот истина его...Ложь для черни, жуткий горн,
Он зовёт нас на поклон, обнажая склоны гор.
И лавиной затянул, боль обмана, счастье сдул,
Так окутаны в объятьях...и блаженно вводят в спячку.
Всё банально для души идол был в твоей любви,
Жить пристало ради цели, а без цели «отупели»...
Нигилисты, как абсурд, бродят в ожидании мух.
Но на них найдя управу, остракизмом завоняло,
Одиночество не мука, не познанье - Вот порука!
И поэтому я здесь, показать феномен весь.
Каждый раз в фантазиях детских, страх чудит дурные вести,
И придумает нам мифы: про Богов,
Создание мира, площади, живых, людей, что покоит свет очей,
Но сокрыл себя от нас, обрекая верить в час.
Той судьбы себя зовущей, не смотря в причины жгучих,
Высшей силы: милость дня, укоряя не себя,
Поклоняясь лишь надежде, слепо смотрят в ноумен - вещи,
Разуменье обмануло, и рассудок завернуло.
И пошли смотреть на звезды, пантеон, ведь светит ночью:
Зодиаков знаки слепят, карты жизни метят мелом,
От рожденья дня и часа, тут «наука» им пристала.
Шарлатанство их спасёт, в психбольнице будет мёд!
И всё время поклоняясь, на спасенье упиваясь:
Столько идолов вокруг, глазами водят мутный круг.

Ауриель:
Вот явился! Мой любимый! Мной так рьяно ждущей милость,
От тебя же Люцифер, твой знакомый строгий след!

Николло:
И пришёл конец идиллий...Всех утопий мрак нам милый,
Гляди Сансара не спасёт, не увидеть грешный толк.

Эдгар:
Что сказать... Мы же ждали... По словам конец застали,
Вот и сцена как антракт, обсуждаем ваш наряд.

Денницей:
Вот Гаррье вы удивили, такой подарок задарили,
Постарался режиссёр! Сценарист толкует сон!

Наблюдатель:
Люцифер...Его так ждали, он пришёл расставить флаги,
Показать Отца удел, кто он есть и как он цел.
Змей хвост ударил столб, на котором толпы стон,
И от страха одурели, позабыли как хотели:
Ощущенье каждой сцены, как в начало рассмотрели,
 Но конец пришёл сперва, перепутал ленту сна.
Как кошмар в покрове ночи, люди гибнут что есть мочи,
Но не рушиться сей театр, только мраморный бродяга:
Подаривший веру им раскололся в тот же миг,
И все статуи. Упреки. Опустели в книгах строки.
Всё так пусто, как в аду, растолкуйте, что к чему!
Пустота их тянет в омут, человек уж прыгнул в прорубь,
Ему холод ощущение, не одиноко в это время.
«Чем занять? Свободы выбор?» - крикнул тот рабочий с игр,
Раз актёр играет нам, надо хлопать. Ставить штамп.
Кто-то жил спокойно в мире. Без надежды в этой жизни,
Позабавил их укор, тех что кровью красят пол.
Забивая лбами гвозди, у подножья в божьи гости,
Ведь не важно кто вверху, верно верить как в бреду,
И не нужно в храм идти, можно тайно всё блюсти.

Гарри:
 Вот безумье...
Денницей!
Вот гениален мирный день!

Наблюдатель:
Резко змей уполз на древо, что из сцены загремело,
И Отец явился им, во спасение другим…

Отец:
Я явился к одарённым. К пустоплюям отрешённым,
Я надежда в вас. И Бог. Сын Отца, отцовский долг,
Защитить вас от поруки, для спасенья вашем муки,
Чтобы иллюзий победить, разрешите вас убить.
Хотя спрашивать напрасно. Смертью будет вам прекрасно,
Ожидать исход иной, жизнь страданий под рукой.
Я окутан доброй силой. Одеянием чистимым,
Больше веры! Силы мне! Подарите же в мольбе!
И себя отдай напрасно, не в борьбе родятся ласки,
Что так жаждут ваши души, в глупый век... Пустые уши.
Но как быть Я вам скажу, ибо жили вы в бреду...
Был Я в вас пустой порукой, а вы убили свои муки,
Вознеся меня наверх. В град небесный, на себе.
Правда не было меня. Ровно как нет и тебя.
И в объект ушёл идеал, и за действо прославляв...
И сменили вы Иисуса. К ангелам взывала смута,
И настал конец конца, Я уйду. Жить без меня.
Кто придёт на смену мне? Ответ оставлю Я судьбе.

Наблюдатель:
И ушёл от них Отец... Кто же будет в новый век?
Но ответ довольно прост. Может старый будет Бог?
Или идол во плоти?
Нет. Идеал пора блюсти.

Гарри:
Денницей? Ведь он ушёл...
Оставил трупы...
В новый толк...

Денницей:
Да бывает, но не страшно, и по новой будут в сказке,
Может вещи, может бред, книгу вы найдёте в свет.
Но какую? Куча книг! Можно верить в братьев Гримм!
Ведь не важно. Сказок много! И строителя немого,
Вы найдёте для разлуки, в этой жизни вот порука!
Всё циклично. Возвращение.
В новом мире, наваждение. Многобожье институтов,
Атеист целует руку, отрицая мир идеалов,
И портрет учёным ставя. Он и Бог его. Отец,
Заколдованный успех.
Чудеса кругом и точно. Без науки мир как ночка,
Лишь ночёвка. пьяный бред. Завещают нам успех,
И открыли нам закон, усомнили божий гром.
Глупый разум лишь всё ищет. Но работая как мыши,
Грызть лишь чтением, без создания,
Где же думы начинанья...

Гарри:
Что же делать?

Денницей:
Я скажу. Но Эдгара я найду.
(Денницей уходит, оставляя Гарри одного)

Гарри:
Что создать? Кого оставил?
Умер Бог. И чёрт заставил, бросить нас, меня в те муки,
Обречённо б прыгнуть в улей.
Одиноко что-то мне. Нету идолов во мне...

Наблюдатель:
И Гаррье смотрел с балкона, пожирает змей пороком,
Всех безвольных, и больных. Мёртвых, старых, молодых.
Тех кто мир свой потерял.
Гарри прыгнул в трупный зал.

Сцена 4.2. Двенадцать и «Страх».

Наблюдатель:
Восхищение и страх. Бегство отрезвляет смрад,
Неожиданное время нам родило примиренье.
Из двенадцати осталось четверо больших и малых,
Игумен погиб в бою, за веру славную свою,
Сын войны, словил инфаркт, сердце слабое в кустах,
Дон Жуан развращён, ищет жертву в зале он.
Но Эдгар, Ауриэль, наблюдали праздный день,
Они же видел исход. А Никколо точит нож,
Для себя или других. Хочет сгинуть в этом миг.
Вот Зеница на подходе, мастерица бреет ноги,
Люцифер гляди простит, и любовью угостит.
Он вошёл. Раскинув двери. И от Страха онемели...

Денницей:
Никколо первый. Повеси. Твои речи столь глупы.
Будешь вишней, что не древе. Ты так любишь это дело.

Наблюдатель:
...и вися в петле он жил, но конец не будет с ним,
Воздух мёртв, а он живой. Слушал, сох,
Трактат немой...

Денницей:
А где же все? Ну что молчим? Ждали ведь!
А я любим!
Ауриель прислал письмо, ждал меня, как бык ярмо,
И в любви мне признавался, и про вас распространялся.
Но ответил я не сразу... Удивился всем рассказам,
Ужаснулся с его слов, вот ответ готовый мой.
Раз немые вы бараны, растолкую вам как право,
Точно, мутно, без греха, ибо эта жизнь пуста.

Эдгар:
Не тяни. Убей же нас...

Зеница:
Нет! Послушай, милый нас! Пощади в который раз.
На твою творили радость, доброту вселяли малость,
А они, в который раз в муки загоняют в раз.
Им любовь. И им дома. Не поймут чему же я!
Лишь бы править неуправу. Утвердили все расправу...

Денницей:
Ой... Какая же ты скука. Знаю всё я! Не прислуга...
Мне расскажет оправданье, как мучителя сознание,
Мы добры поскольку сильны, и слабы раз видно злые,
Власть у всех живёт в груди, не свободны больше вы.
Воля разрывает мир. Бессознательно губим,
Сам собой, ведь вещь в себе, создаёт природа мне,
Обуздает лишь сильнейший, доброты сидящей вечность,
Жизнь готовит им успех, для которых будет смех.
Тех убитых лишь собой, ибо смысл будет свой,
Как ребёнок от рождения независим от презренья.
Всё игра покуда жив. Цели занимают мир.
Пощадил Эдгара я. Вон Гаррье летит скрыла,
Видно в змее он нашёл, новый смысл - идол он.
Сам себя создать не смог - Бедный Гарри, страшный толк...
Ауриель пойдёт один. В центр театра будет с ним,
И творить оставлю я. Быть ему впредь у руля.
Не увидеть свет его... Мерзко пишешь ты письмо...
Ну Зеница... Пустота... Будешь жить ты там всегда,
Столько радости кругом, наполнять себя скотом,
Сама с собой найдёшь ты тишь, одинокой муки мышь.

Наблюдатель:
И исчезла без следа...
И спасенье к ней пришло, безмятежность ждёт её...

Денницей:
Вот Эдгар. Доволен ты? Овцы гибнуть во степи,
Вся трава чернее грязи, даже волки прячут пасти.
Хоть защита есть у них, царство - рабства тянет их,
Выбор сделал их глупцами, не смогли пустых оставить,
День прошёл, и ночь долой. Завтра будет им покой...
Денницей зовут меня, Люцифером буду я?
Я уйду, а вы живите, и Николлу змею скиньте,
По утру уйдёт «червяк».
Мне пора.
Но навсегда?...

Наблюдатель:
Мы исчезли. Их оставив. Завтра новый смысл правил,
Как успеть бы всё найти, да ценность жизни обрести...

Nihil. Littera
 Что за письма... Что за сюр...
Ауриель…
Старинный шут.
Куда зовёшь?! Что там ставишь?! В кого влюблён?!
И кем ты правишь?!
Фанаберия! О нравы...
Неужели он пришёл…
Бог в декаденс их увёл.
Хотя смешно упоминанье, не бывает данных правил,
Поповщина загубила, одурели воротила,
Он оставил догмы им, тот кто не был,
Но любим...
Лишь со страхом, но каким!
Так ведь проще, кто толпим,
Кто себя отдать готов, не собою правит он,
И на будущем аду, рай забудет наяву,
Да абстрактность милый дом - в метафизику влюблён.
Многобожье без религий, храмов старых, не великих,
Сколько радости в мирском… Запивайся и бегом,
Проклинать и окупать. Обряд отпустит крепко спать,
Совесть ведь простит мольбой, повтори кружок другой...
Словно бес живи в том мире, всё простят, забудут мигом,
Дьявол плачет за углом, священный храм раздал добром.
Жить сейчас не нужно больше, небесный град направит божьим,
Проклиная гедонизм, глупо всё в каком-то смысле.
Только верь в забытый век, удовольствию рассвет,
Осветили океаны, вот и борются забавы:
Аскетизм. Праздность дня.
Хлебом скормит и царя.
Но смогли объединить, как бредовый дикий мир,
И животные милей, зазывают нам апрель,
Капелью свежей на лугу, растворить в душе и тьму,
И влюблённым, верным взглядом, всех запустит на забаву,
Чувствам, разуму. Беду. Хаос верный на пруду.
Может в этом вся свобода? Не дуреть в домах притона,
Не надеясь на мольбу и не ждать спасений круг,
Окружив себя напрасно всей надеждой на управство,
Высших сил, желаний время, всё пройдёт не будет бремя,
Загонять нас на убой, чувств ответственности вой.
Словно в жизни кредитор, существует как дозор,
А ты должник, и взыщут вдруг, пристав запрягая плуг.
Вся мораль сковала мир, балансирует кумир,
Обречённых, вечных чувств, чтоб равнялся глупый муж,
А жена смотря в окно, наблюдала лишь кино.
Есть стандарты... Для кого?! Людей штампуют как  звено,
Не деталь на чертеже, может легче... В том мешке,
Кого уносят утопать, не котёнка рвётся лай.
Одинаково оно: ведь течение одно,
Лишь по жизни ты идёшь, и не жизнь ты живёшь...
Что ж пора...
Смотреть на мир. И восток - прекрасный мир,
Правда стал порой как запад, а в пустыни дикий запах,
Не религия спасёт, окультурить жизни сок!