Часовщик

Изя Рабинович, старый часовщик с Дерибасовской, что-то такое понимал. Он, как никто другой, знал цену тишине. Его мастерская – крохотный островок спокойствия среди галдящей Одессы, – пропахшая маслом, латунью и временем, была его крепостью. Он, знаете ли, как те старые часы: тикает себе, отмеряет секунды, не обращая внимания на уличную какофонию.

За спиной, конечно, шушукались. "Изя, мол, чудак, с головой не в порядке. Живет, как сыч, ни с кем не водится. Что-то там мутит со своими часами, наверное, клады ищет!" А Изе – плевать. Он, знаете, перевидал всякого. И любовь, и войну, и предательство. Понимал, что слова – это как ветер с моря: надует, пошумит и улетит. А часы – они тикают.

Он никогда не оправдывался. Не доказывал, что не верблюд. Зачем? Зачем тратить силы на пустое? У него и без того дел невпроворот: вон, старый "Павел Буре" забарахлил, надо шестеренку переточить, потом еще к полковнику Потапенко идти, у него "Rolex" остановились, совсем обнаглели, понимаешь!

Изя, знаете, жил по принципу старой одесской поговорки: "Делай свое дело, а там хоть трава не расти!". И делал, надо сказать, виртуозно. Часы у него лечились, как после хорошего санатория. Снова шли точно, уверенно, отмеряя время.

И вот сидит он, этот старый часовщик, в своей мастерской, под абажуром с кисточками, склонившись над часовым механизмом. В глазах – лупа, в руках – тонкий пинцет. И кажется, что весь мир, со своими проблемами и пересудами, отступает перед этой тихой, сосредоточенной работой.

А за спиной пусть говорят, пусть перемывают кости. Изя знает, что его молчание – это не слабость, а сила. Это умение жить своей жизнью, не оглядываясь на других. Это умение слышать тиканье времени. Это, в конце концов, – и есть настоящая свобода. Такая вот, одесская свобода, знаете ли...