Шестьдесят девятая

Многие театралы часами выстаивали очереди за (возможной, но необязательной) продажей забронированных, но не выкупленных билетов, а наиболее упорные даже занимали очередь за ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ (!) продажей этой самой «брони» сильно заранее, иногда даже ночевали на улице рядом с театром. Лично видел, что они там  жгли костры зимой (кстати, бывшие тогда, так сказать, в теме правоохранители их не трогали и не разгоняли). А тут – такая вакханалия со стороны щеглов безусых. Мы же, раздувая щеки, как английские бульдоги после бифштекса, этак небрежно укладывали в потрепанный школьный портфель десятки драгоценных, как алмазы из Кимберли, листочков плотной серо-голубой бумаги с заветными буковками и цифрами, нанесенными типографским шрифтом и обозначавшими: название театра (включая упоминание Главного управления культуры Исполкома Моссовета), место и ряд. А вот дата и название спектакля (а также указание, утренний это спектакль иди вечерний)  наносились при помощи специальных штампиков. Штампики с названиями спектаклей выполнялись по принципу типографского набора – из отдельных литер, которые вставлялись в малюсенькую наборную кассу. А для нанесения даты применялись штампики в виде колесиков: были предусмотрены отдельные колесики для числа, месяца и года, причем последние набирались выставлением всех четырех цифр. Отдельно имелись штампики «утро» и «вечер». Затем на них наносилась фиолетовая или синяя краска. Были такие специальные поролоновые подушечки, которые пропитывались жидкой краской, похожей на чернила. Штампики смачивались краской на подушечках, и так проставлялись названия спектаклей и даты. Я как-то раз, в качестве помощи администратору театра, наносил такие вот даты и названия тысяч на пять билетов на разные спектакли. На самом деле, мне просто было скучно ждать, пока главный художник Театра Давид Львович Боровский-Бродский, (а для нас – просто дядя Дава) оформит для нашей школы, опять же в порядке оказания шефской помощи, задник актового зала в виде красивой двуязычной афиши, извещавшей о вечере баллад на стихи Бертольда Брехта. Оказалось, не такая это была легкая работенка, как я наивно полагал: от меня потребовалось особое внимание при наборе, а потом, после этого небольшого подвига, я полчаса отмывал руки от трудно смываемых синих и фиолетовых чернильных пятен. За это дядя Коля Дупак (тогда не только популярный актер, но и директор Театра на Таганке) распорядился выдать нам билеты на спектакль по поэме Есенина «Пугачев» не как обычно, на откидные места, а прям в партере! Это было, как в лотерею автомобиль представительского класса вроде «Чайки» выиграть! Жаль только, что после выпускного вечера в 1970 году это счастье для меня лично закончилось. И в следующий раз я комфортно побывал в Театре на Таганке только в 1980 году – на открытии нового здания Театра. Это было легче легкого – я ведь тогда уже работал в аппарате Главного архитектора г.Москвы, и двери практически всех важных и нужных московских кабинетов распахивались для работников нашей службы легко, широко и радостно… Сейчас это именуют административным ресурсом, а тогда говорили по-простому: по блату.  В принципе, в целом ничто не изменилось за все эти годы – разве что, административный ресурс сейчас приобретается куда легче, чем в годы моей молодости, т.е. тупо покупается. Правда, за большие деньги. Хмм…Я теперь даже и не вспомню, какой был спектакль. Мы вместе с моей покойной мамочкой сидели на хороших местах, по ходу спектакля стена за правой боковой сценой опускалась в трюм, открывая зрителям вид на улицу. Помню, в тот вечер шел легкий снежок. И в тот самый момент, когда стена открыла вид на Земляной вал и выезд из туннеля, снежинки внезапно осветились снаружи уличными фонарями, а изнутри – театральными софитами. От этого создавалось впечатление, что снег идет прямо в зрительном зале…А больше я в этот театр ни разу не попал. Любимова лишили советского гражданства, пригласили А.Эфроса, таганские «сукины дети» (по терминологии Л.Филатова) его невзлюбили и практически сожрали - а ведь он был такой талантище!! Театр разбился надвое… Они из-за своих мелких кухонных дрязг и великого Н.Л.Дупака потеряли, он не захотел продолжать работать в расколотом театре. А ведь это он, по сути, и создал этот самый Театр на Таганке (и эмблему его, кстати, тоже Николай Лукьянович придумал). Потом, правда, приглашали его, но он поставил условие: восстановите единство труппы, тогда вернусь. Щас! Не для того они делились… А потом пошли перестройки, перестрелки, и мне стало не до искусства, шкурку бы не попортили. Хотя шкурку-то мне все-таки слегка попортили, т.е. её с меня почти содрали, хе-хе… 
Но все это было потом, а в 1970-м для меня наступил особый этап в моей жизни: я стал студентом ИН’ЯЗа, который теперь именуется МГЛУ, а тогда его полное название звучало так:  Московский Государственный Педагогический Институт иностранных языков им. М.Тореза.