Романтики и философы

МАЛЬЧИК ЧУТКО СПАЛ

Мальчик чутко спал, а звезды пили
молодое лунное вино.
Медленные парусники плыли
чуть волос касаясь. Так давно
было это, только не со мною,
а в какой-то сказке. Я забыл.
Подойду к окну, затем открою...
Зыбкое мерцание светил
обозначит в сумраке предметы:
книжный шкаф, узорчатый ковер.
Мальчик просыпайся.
Где ты? Где ты?
Звезды начинают разговор.
Огляжу я комнату и странно –
все как в детстве дышит и живет.
Зеркала и темень под диваном,
сам диван, и кресло, и комод.
Воздух весь просеян мелко-мелко
звездно-тополиным серебром.
Тихо, только звякнула тарелка,
щелкнуло вверху под потолком.
Лунное вино течет, играет.
Парусники-мысли в нем плывут.
Даже полусгнившие сараи
за окном как сказочный приют
и мышам, и кошкам, что притихли,
чтобы всласть сразиться в поддавки.
На луне, наверно, пыль и вихри.
На земле – огни и огоньки
наполняют темное пространство.
Мчатся автолайны по шоссе.
Под луною тополей убранство
словно бубенцы. Во всей красе
двор родной, таинственные дали,
отдаленный шум и голоса,
милые, знакомые детали.
Я в окно гляжу во все глаза.
В детстве отдыхает мир усталый
и давно уставшая душа.
Мальчик спал. Но знал уже сначала,
что земля и вправду хороша...

***

Ищете мыслей особенных
и откровений заветных
в стихотворениях собственных…
и у различных поэтов?

Есть там сады акварельные
(светом заполнены дальним),
есть и совсем неподдельное
прикосновение к тайнам.

Там и оттенки рассветные,
там и шутливое скерцо.
Но не того и не этого
хочет уставшее сердце.

В сказках изящно-неистовых,
в звуках прекрасных для слуха
нам бы любви, нам бы истины,
как проявления духа.

НЕОБЯЗАТЕЛЬНЫЙ РОМАНС

Голубые огни магазина
говорят о волшебных вещах,
что послушно лежат на витринах,
но измен не желают прощать.

По какой-то особой морали
эти бывшие короли
в одночасье обычными стали,
оттого что не их предпочли.

Им не больно, но жутко и странно
за обиду свою на людей
в пальцах цепкого ониомана
костенеть умирать без затей.

Портсигар, где колосья и трактор,
бирюзовая брошь и браслет
превращаются из артефактов
в безделушку, в бездушный предмет.

А по городу кабриолеты
жмут на полную мимо нас.
И плевать им, что кто-то и где-то
пропоёт этот грустный романс.

МЕТАМОРФОЗА

Как шевроле спешит куда-то
весь в отражениях Москвы,
меняя вывески Арбата
на пыль измайловской листвы,

так и моё стихотворенье
день ото дня, день ото дня
меняет скорость, свет, движенье
само собой и без меня.

И ты средь клерков и рабочих
с авоськой, с кейсом, налегке
не хочешь этого иль хочешь –
как все спешишь в моей строке

С Гольяновской на Госпитальный
свернешь, а я уж на мосту.
И поезд мчится в город дальний,
где алыча растёт в саду.

А здесь сквозь солнце проезжает
трамвай вдоль рыже-желтых плит.
В стихотворении у края
девчонка с плеером стоит.

Стихи – лишь столбик на бумаге.
Но всё в них тайною живёт:
собаки, спящие в овраге,
и за оградою завод.

На поэтическом наречье
предметы говорят с тобой.
На гранях их весенний вечер
оставит отсвет голубой.

И шевроле покроют тени,
но даже с окончаньем дня
процесс подвижных изменений
стихи продолжат без меня.

ПУШИНКА

Сверкающий поток автомобилей:
шум, копоть, брань водителей, гудки.
А рядом тополиный пух плывущий
в вечернем зное, у окон пятиэтажек.

Одно окно открыто. В глубине
склонившись, моет девочка посуду.
Снаружи невесомая пушинка
в нагретом воздухе застыла неподвижно.

Садится солнце. Отсветы заката
в проем окна проникли и легли
на облики задумчивых предметов.

Вдруг, повернула девочка лицо
и солнце озарило лоб высокий,
красивый мягкий подбородок, нос и губы,
и взгляд ее упал на ту пушинку…

Она смотрела долго, замерев,
и темно-синюю в руках держала тряпку.
Происходил невыразимый диалог
души и мира, жизни и мгновенья.

Внизу сверкал поток автомобилей:
шум, пыль, гудки, все та же ругань…

Кто б мог за чередой дорожных знаков
хоть краешком сознанья догадаться,
что в промелькнувшем за стеклом автомобиля
пятиэтажном неприметном доме
к судьбе притронулась душа невольным взглядом,
к судьбе притронулась... и только ли к своей?