Запоздалое признание

Как странен и жесток удел:
Мне часто женщины твердили,
Что я один, кто душу их согрел,
Кого они взаправду полюбили.

Но говорили не тогда,
Когда я ждал, надеждой полный,
Когда в глазах цвела весна,
И мир казался мне огромный.

Не в час, когда я был готов
Им всё отдать – и жизнь, и душу,
И мир из самых сладких снов
К ногам сложить и не нарушить

Ничем их трепетный покой...
Нет, не тогда звучали речи.
А после, за чертой глухой,
Когда уже остыли свечи.

Когда, устав от пустоты,
От недомолвок и сомнений,
Я уходил, сжигая все мосты,
Из плена горьких унижений.

Когда захлопывалась дверь,
И отзвук шага затихал в тумане,
Вдруг приходило им теперь
Прозренье в том самообмане.

И я читал в письме чужом
Иль слышал в голосе дрожащем:
«Я поняла, но лишь потом...»,
«Как я жила ненастоящим...»,

«Ты был тот самый, видит Бог...»,
«Прости, я поздно осознала...».
А я стоял, пустой, как слог,
Что с губ безжизненно слетало.

Какой же вывод сделать мне
Из этих драм, из этих судеб?
Любовь боится тишины?
И ценит то, чего не будет?

Быть может, людям нужен срок,
Чтоб разглядеть чужое сердце?
Или потеря – тот порог,
За коим в прошлое им дверца

Открыта? Или просто страх
Мешает им сказать три слова,
Пока горит огонь в глазах,
И всё начать возможно снова?

Не знаю. Вывод мой жесток
И прост, как лезвие кинжала:
Любовь, что сказана «потом» –
Скорей всего, и не бывала.

То просто жалость, просто тень,
Прощальный вздох тому, что было.
А настоящий, светлый день
Беззвучно скупость жизни скрыла.