Ситцевый ветер. Глава 11

          Гражданскую панихиду на кладбище возглавил председатель колхоза Степан Кузьмич Холмогоров. Он же стал и единственным человеком, сказавшим надмогильную речь.
          - Когда Николаша пришел наниматься помощником к деду Ефиму, я не хотел его брать, вот не хотел. Решил проверить паспортные данные. Оказалось, наш участковый его знает, уже наводил справки… Он из соседнего района… Когда служил в армии, сгорел родительский дом и погибли все, кто в нем был: мать с отцом, бабушка и младшая сестра… Вот так – ушел в солдаты, а вернулся полным сиротой…
          Председатель говорил громко, но неуютный плотный ветер вырывал его слова и уносил в тайгу. Шумели и трещали кладбищенские деревья, поднявшаяся пыль прилипала к мокрым глазам и ладоням. Мир в границах одной маленькой деревни противился происходящему, пытаясь отобрать у него бесчеловечность внезапной утраты.
          - Мог ли я отказать ему при всех обстоятельствах? Бывают случаи, когда необходимо поддержать человека просто так, от сердца, чтобы он один не сломался от боли… Тогда я верил, что помогаю ему, но если бы я знал, если бы мог увидеть…
          Тяжелая волна осознанного горя придавила кладбище, придавила, словно огромная океанская мощь маленькую рыбацкую лодку, пригнув еще ближе к земле скупые старушечьи тела и облезлые оградки.
          - Вот как так..? Люди тихие, скромные, жившие в тени других, люди, которые чаще всего прощали и дольше всего терпели, обычно уходят неожиданно и навсегда – Степан Кузьмич мял в руке свою фуражку, заставляя ее взять на себя хоть малую часть тех страданий, которые испытывает отец на похоронах сына. – По дороге я все думал, что можно сказать о нем, о Николаше… Помните первый теплый весенний ветер, уже пахнущий травами и цветами? Он укутывает каждого и объединяет всех, находящихся на улице, в одно целое! Он дарит весну потому, что она должна быть у людей… без её тепла наши души могут замерзнуть… Он будто говорит – теперь всё будет иным, и мы все будем другими… Вот кем был этот парень…
          Председатель обернулся, сделав вид, что собирается уходить, и вытер слезы. Потом повернулся, словно забыл сказать:
          - И еще… Мне, партийному, вроде как не положено говорить такие слова, но я всё же скажу, иначе не буду честен ни перед вами, ни перед собой. Он, наверное, уже там, там… - Степан Кузьмич поднял руку с мятой кепкой к небу, - может, встретил своих и ему сейчас лучше, чем было здесь. Но и мы все были для него семьей, он относился к нам, как к родным людям. Посмотрите, посмотрите кругом, люди добрые, все село здесь, когда такое было… Вот почему человек боится смерти – она разлучает с теми, кто его любит и кого любит он сам.
          Председатель повернулся к гробу, осторожно поправил простынь на николашиных ногах, прижал руку к его груди и тихо, едва слышно произнес:
          - Покойся с миром, сынок…
          Заплакали сразу со всех сторон. Заплакали тихо и осмысленно, всхлипы были похожи на отчаянные попытки схватить остатки того ветра, о котором говорил председатель, и который теперь уйдет безвозвратно в землю. Когда каждый из логовчан бросил в могилу щепотку земли и к работе приступили копачи, на куче возник Пахомыч, именно возник, потому что в его виде было нечто чужое этому миру, дикое и пугающее.
          Спокойно, с каменным лицом, не допускающим возражения, он забрал лопату у бригадира, отогнал ею остальных и принялся за работу, кидал, не останавливаясь, только изредка поглядывая, не собирается ли кто помешать его воле. Когда над могилой сформировался холмик, Пахомыч отер рукой лезвие лопаты и вернул ее бригадиру. Начался мелкий дождь, копачи ушли, а старик уселся возле могилы на табурет и стал равнодушно смотреть, как Авдотья складывает на свежую землю самодельные еловые венки.
          - Видать, у бога для каждого свои дороги, и кто кого будет вести к нему – неизвестно – шептала старушка. - Пойдем, помянем…
Но Пахомыч отрешенно смотрел на грубый некрашеный крест, никак не реагируя на заботливую соседку.
          - Пойдем, пойдем – Авдотья попыталась потянуть его за рукав, старик же одернул руку, даже не оборачиваясь. Дождь заливал его жирное, почерневшее лицо, и нельзя было понять, это капли воды или слёзы. Мокрый Крючок забрался сидящему сгорбленному Пахомычу в ноги, как под козырек, и дрожал, растерянно поглядывая по сторонам. Старик равнодушно стал его гладить, пес немного успокоился и, выгоняя остатки волнения, даже начал дремать под теплой шершавой рукой…
          Авдотья похлопала старика по плечу, обняла его со спины и ушла. Пахомыч оглянулся, и убедившись, что остался один, завыл, широко расправил перепачканные руки и рухнул лицом в мокрую землю могилы…