Ситцевый ветер. Глава 9

          Весна в этом году случилась не ранняя и не поздняя, обычная весна, родившаяся из грязного талого снега. Серафима уже успела сменить валенки не только на синие резиновые сапожки с красной ромашкой на боку, но и на кожаные черные ботиночки, подаренные ей на день рождения. Зима уже наверняка отступила, но и весна еще не проявилась в полную силу, не было того зеленого буйства, которое символизирует начало нового цикла для всего живого.Природа, застывшая в понимании скорых перемен, словно приготовилась к прыжку, и энергия, собранная для него, звенела в смолянистом воздухе, усиливала звуки и кидала в людей свежие чувства, уснувшие было зимой.
          В один из таких дней Николаша чинил у бабки Авдотьи сарай. Работать с деревом – что может быть лучше, особенно если инструмент выверен и прекрасно отточен. «Вот уж действительно, выбери себе работу по душе, и тебе не придется работать ни одного дня в своей жизни – вспомнил он цитату из книги, недавно взятой в сельской библиотеке, - хорошо сказано, правильно, даже верно».
          - Сядь, сынок, отдохни – приговаривала бабка Авдотья, выставляя на бочку тарелку с румяными тупоськами и вареными яйцами, банку соленой черемши и кувшин, - молочка вот попей, покушай.
          - Да не устал я еще, спасибо.
          - Как же ты сам спроворился такую тяжесть наверх взгромоздить? Мы с дедом, царствие ему небесное, и вдвоем поднять не могли, а ты, вишь, сам. Богатырь прям.
          - Да ну, какой богатырь… Мне один умный человек говорил, что богатырь тот, кто ведет людей к Богу.
          - Как это?
          - Ну, помогает другим идти...
          - Так значит, ты ведешь нас к Богу? – хитро улыбнувшись, спросила старушка.
          - Да ну что ты, бабка Авдотья, какой из меня богатырь – засмущался Николаша, - да и о Боге я знаю меньше твоего.
          - Так ты, поди, комсомолец? Сколь годков-то тебе?
          - Зимой тридцать три было…
          - Так может, партейный?
          - Нет…
          - Значить можно тебе в Бога верить? – Авдотья посмотрела по сторонам, будто боялась, что их разговор будет услышан не весть откуда взявшимся партработником.
          - Так любому человеку можно верить. Да и как не верить. Вот смотри, дом твой стоит, хлев, сарай, забор с воротами. Они же не сами появились, кто-то же их построил?
          - Дед мой и строил, когда молодым был.
          - Ну вот… А теперь посмотри вокруг: лес, река, горы, звери всякие –
          Николаша перевел взгляд на спящего в свежих стружках Крючка. – Да и мы, люди… Видишь, сколько всего, сколько разного и связанного друг с другом… Не могло оно случиться само собой! Вот если бы муж твой взял и подбросил доски с гвоздями вверх, они бы, упав на землю, сложились в сарай? Нет. Так же и наш мир – он построен, кем-то построен. Одним или многими, Богом или Аллахом, но построен, и мы часть этого строения…
          Николаша продолжил тесать топором сучковатое бревно, а в это время скрипнула калитка, и во двор скользнул Пахомыч.
          - А тебя чего нечистая принесла – подперев бока руками, надвинулась Авдотья.
          - Не к тебе я, не шуми, старая, - глядя в сторону, буркнул неожиданный гость.
          - Вот те святцы, молодец нашелся! Не ко мне, так к кому же?
          - К нему - кивком головы Пахомыч указал на Николашу, - по делу, значит, поговорить мне нужно. А ты ступай куда шла, нече тебе в мужском разговоре делать.
          Авдотья выдала глазами удивление, уже было раскрыла рот для ответа на такое неслыханное нахальство, потом вдруг передумала, махнула на Пахомыча рукой, вытерла ее о подол, будто только что испачкалась, и ушла в дом.
          Пахомыч уселся на ближайшую чурку и по-хозяйски оглядел двор.
          - Давай что ли твоего табачку покурим...?
          Николаша не стал отвечать, просто посмотрел на старика и вернулся к своей работе.
          - Да не куришь ты, не куришь… Эх-ех-ех – вздохнул Пахомыч, будто курить свой табак есть распоследнее дело, и он вынужден пойти на такой шаг только по крайним обстоятельствам.
          Задымила заранее размятая папироска, Крючок, втянув воздух, чихнул и недовольно оглядываясь, перешел спать в другую кучу свежих опилок.
          - Вот гляжу я на тебя, парень, и диву даюсь – тихий голос Пахомыча с трудом пробивался сквозь облако едкого дыма, - другим строишь, стараешься пуще пущего. И денег, я слышал, ни с кого не берешь?
          - Не беру.
          - Вот-вот, а мог бы! Понакупил бы всего.
          - Чего всего?
          - А чего люди на деньги покупают?! Телевизор купил бы, вон у Авдотьи, на которую ты тут горбатишься, и то есть… И изба у нее о трех комнат, а сам живешь в завалюхе с одной.
          - А было бы у меня пять комнат – так и что? Нам с Крючком и одной хватает, стол есть и кровать, печь хорошая… Скарбы? Так скарбы мы не нажили, да и зачем они нам, правда, Крючок?
          Пес глянул на хозяина, потом внимательно, с ефрейторской старательностью и азартом принялся чесать задней лапой у себя за ухом, как бы говоря: «Какие такие скарбы, блох бы потравить!»
          - Бесишь ты меня иногда, парень! Всем нужны, а ему, видите ли, не нужны!!!
          Пахомыч, как бы желая подтвердить свою принципиальную позицию в данном вопросе, подобрал с земли полено и с выдохом бросил его в кучу березовых дров.
          - Вот ты мне скажи, – спокойно отвечал Николаша – что самое ценное в жизни? Я думаю так – то, без чего человек меньше всего прожить сможет. Сколько можно прожить без телевизора? Да хоть сколько. Без одежды меньше, но и за модой гонятся – последнее дело. А без еды сколько проживем? Дней двадцать? Без воды – и того меньше. А без воздуха вообще минуты, очень тяжелые минуты. Вот и получается – лес нам нужен, чтобы воздуха вдоволь, солнце, вода в реке чистая… Люди говорят: была бы рыба в реке да зёрна в мешке – будет тебе и уха, и хлеба два куска.
          - Люди ему говорят, - бухтел Пахомыч, - а еще они говорят, что запас карман не тянет, разве не слыхал?
          - Так то нужного запас, скажем, зерна на случай неурожая. А вовсе не о том, что надо-ненадо по сундукам да лавкам накидывать. Есть такое слово – достаточно. Очень правильное для человека слово. Не стоит тратить жизнь на то, чтобы захламить свой дом ненужными тебе при жизни вещами. Еще глупее набить матрас деньгами и переживать, что лихой человек узнает, да и выкрадет их. Многие люди очень бедны, ведь всё, что у них есть, – это деньги....
          - Ты сам-то понял, что сказал?!?! – Пахомыч сделался похожим на индюка, раскрывшегося перед неминуемой опасностью.
          Николаша поднял глаза, и не было в этом взгляде ни насмешки, ни укора, ни высокомерия, только грусть и благодарность. И Пахомыч понял, как он соскучился по такому взгляду, как долго его жизнь была давно заброшенной таежной тропой, заросшей упрямым кизильником и жимолостью, по которой много лет не ступала нога человека.
          Он поднялся с колоды, и чтобы скрыть свою растерянность, прошелся к крыльцу, зачем-то проверил прочность крепления перил, вернулся к куче опилок, подобрал ее в угол нечищеным кирзачом, и, снова опустившись на колоду, достал следующую папиросу. Когда её осталось меньше половины, Николаша услышал осторожный и непривычно искренний вопрос:
          - А что же тогда еще нужно для богатства?
          - Вообще-то по возрасту это я у тебя должен спросить.
          - Ну, я-то знаю, - опомнился Пахомыч, - мне твое мнение интересно.
Николаша перестал тесать, посмотрел на кучу опилок, на Крючка, потягивающегося во сне сдвинутыми и загнутыми передними лапами.
          - Да немного… Работа нужна, чтобы руки не скучали и душа не томилась. Друзья нужны, любого роду-племени – Николаша кивнул в сторону пса. - Любовь нужна людская и благодарность.
          - Ну и на кой?
          - Она подтверждает, что ты не зря живешь. Ты нужен другим людям. И без тебя у них не случилось бы много хорошего, что случилось. Жизнь приобретает смысл тогда, когда она проявляется в судьбах других людей. Это как дерево, где каждый корешок с другим корешком соединен, а тот с третьим. Глубоко ушли корни, и какой бы силы ветер не пытался вырвать дерево из земли, да оно сильнее, скрипит, но держится. А перекатиполе даже легкий ветер вырвал и унес в болото… Сегодня бабка Авдотья помогла мне стать сильнее, а ты хочешь, чтобы она еще и заплатила за это? – улыбнулся Николаша, отложил инструмент в сторону, поставил перед соседом две колоды и накрыл их сверху обрезком широкой доски.
          - Какая-то хитрая логика получается, - Пахомыч снял кепку и погладил рукой плешивую голову, - будто это не ты ей помог, а она тебе.
          - Да не велика хитрость… Она получила то, что хотела, и я получил то, что для меня ценно, всё справедливо и все довольны. Тебя смущает, что я взял не деньги, поэтому и понять не можешь… Садись-ка лучше, угостись.
          Николаша поставил на крупную колоду принесенную Авдотьей еду.
          - Ты заработал, вот и налягай, а я, стало быть, и не при чем – Пахомыч с трудом оторвал взгляд от аппетитных оладий.
          - Ну так и ты мне помогал, значит имеешь полное право отобедать.
          - Чем это, интересно, я помогал?
          - Ты помог мне понять, что как только перестаешь гнаться за неправильными вещами, сможешь нагнать правильные. А это намного дороже пары яиц и пирожка…
          Пахомыч решил, что не нужно сопротивляться приглашению, а сказанное Николашей лучше всего обдумать за неожиданным обедом. Ели молча, в некоторой задумчивости. Пахомыч настолько увлекся размышлениями, что и не заметил, как стал кормить тупоськой Крючка и гладить его по голове, припорошенной свежими опилками.
          Николаша закончил раньше, взял оселок и стал править топор. Пахомыч еще долго и с удовольствием пил молоко, облизывая губы, потом прикрыл кувшин тарелкой, повернувшись к крыльцу дома проронил «Ну…бывай», и ушел.
          Работа еще не была окончена, когда снова подошла Авдотья.
          - Чего ты возишься с этим лешим?
          - С каким лешим?
          - Так с Пахомычем, нечистая его забери. Вот уж едкий мужик, ни с кем он языка найти не может и никого, кроме тебя, он и не слушает…
          Николаша перестал тесать, хотя топор из рук все же не выпустил. Он был еще молод для мудрости, но вся его искренность, все стремление быть честным с людьми вселяли уважение и доверие к его словам.
          - В каждом человеке есть что-то хорошее…
          Лицо бабки Авдотьи стало грустным и одновременно сосредоточенным, видимо, мысль, крутившаяся в голове, была для нее очень важной. Она смотрела на Николашу и вроде сквозь него, в свою небогатую на события биографию. К старушке подбежал Крючок, опёрся о ее ногу передними лапами, она стала его гладить, и, не отрывая взгляд от собаки, тихо произнесла:
          - Старая я уже, помирать скоро. Вот ты и отведешь меня к Богу…
          И не дав опешившему Николаше ответить, развернулась и ушла.