Ситцевый ветер. Глава 6

          - А Вы что преподавали? – осторожно спросил Николаша, когда Винавер отложил книгу на тумбочку и прижал ее изящными очками в позолоченной оправе.
          - Я филолог, молодой человек, знаете, что такое филология?
          Николаша плечами сделал какое-то неопределенное движение, которое могло означать только одно: «В общем-то знаю, но лучше, чтобы Вы рассказали…»
          - Филология изучает культуру народа, его язык, литературное творчество.
          - А как же Вы оказались тут, в библиотеке? – Николаша сразу покраснел, поняв, что вопрос был очень нескромный, очень личный. – Извините, – почти прошептал он.
          - Вам не за что извиняться, мой друг, совершенно не за что, Вы задали очень логичный при данных обстоятельствах вопрос. Вы знаете, что такое космополитизм? Думаю, нет, и не стану Вас смущать рассуждениями на эту тему. Просто скажу, что советским обществом ему была объявлена война, и как в каждой войне, здесь тоже не обошлось без потерь. – Библиотекарь говорил о личной трагедии так спокойно, что нельзя было по какому-то малейшему признаку понять, сколько сил и боли было прежде истрачено и испытано, как горело и плавилось все внутри еще несколько лет назад. – Но ведь в принципе, все закономерно, где еще быть филологу, если не среди народа и его книг?
          Николаша искренне смутился, но решил следующим вопросом проявить свое неравнодушие и даже сопереживание человеку, делившему с ним больничные дни:
          - Вам было очень больно?
          После ожидаемой паузы, Винавер, поборовший сомнения николашиной искренность, кивнул головой:
          - Очень…  Отвечу по-библейски… Самое страшное - не когда в тебя кидает камни целая толпа людей. Намного страшнее, если ты видишь в этой толпе знакомые лица...
          - Какие красивые слова.
          - Не мои, я же цитировал… Но Вы правы – слова красивые и удивительно точные. Боль была бы куда меньше, если бы среди моих обличителей не проявилось лицо друга. Бывшего, разумеется…
          Михаил Игнатьевич посмотрел прямо Николаше в глаза, быстро оценил степень его смущения, и, не желая разгонять беседу в депрессивном направлении, увел ее в сторону:
          - А что Вы вдруг поинтересовались? Не скрою, мне приятно.
          В глазах у Винавера заиграли маленькие озорные искры.
          - Вы такой рассудительный, я думал, что именно таким и должен быть математик…
          - В чем-то Вы правы, мой юный друг, правы. Ведь многие совершенно неверно представляет себе математику и то, какие навыки получает человек, постигая эту древнейшую науку. Принято считать, что математика учит нас оперировать с цифрами, понимать формулы и изучать теоремы, которые вряд ли когда-нибудь пригодятся в дальнейшей жизни. Абсолютно ложное представление!
          - Как же так?
          - А вот так… Математика учит нас с малолетства правильно распознавать причинно-следственные связи. Самый простой пример – лодка, плывущая по реке. Если она плывет по течению, нужно к ее скорости прибавить скорость текущей воды. Если против – отнять. Весьма практичное знание, не находите? Дальше – сложнее, например, первая степень неизвестной величины – линейная функция, вторая – парабола. Следующий навык – объединение отдельных элементов в логичную систему, основанную на открытых законах. Наилучшая иллюстрация – формулы, которые связывают воедино несколько величин.
          Винавер сначала развел свои руки в стороны, а затем сложил их вместе, будто опытный иллюзионист, подводящий зрителя к апогею фокуса.
          - Вот и получается, что математика учит нас мыслить, выстраивать из информационного хаоса, проникающего в нашу жизнь, гармоничную систему. Мы овладеваем анализом, практикой собирания общего из отдельных элементов и по определенным признакам, умением вычислять недостающие звенья цепи. Мы не просто выстраиваем систему, мы еще и понимаем, как оптимально организовать сообщение между ее элементами, как заменить один элемент другим, более удобным для действий.  И все эти навыки мы транспортируем в жизненную философию! А как же! Мы даем оценку людям по совокупности их поступков, мы анализируем, насколько наши собственные поступки будут соответствовать высокой общественной зрелости, мы умеем найти, чего нам не хватает для того, чтобы нас уважали или даже любили. Математика – основа основ! Я не слишком витиевато изъясняюсь?
          Винавер чувствовал, как его ладони наливаются привычной энергией, а внутренний лектор уже выстраивает логику дальнейшего выступления. И пусть перед ним был только один ученик, - неважно, хороший учитель, соскучившийся по своей работе, мог пренебречь данным фактом в пользу самого процесса.
          - Вот скажите мне, как понять – хороший человек Ваш знакомый или плохой?
          - Не знаю, - растерялся Николаша – наверное, почувствовать?
          - Можно и почувствовать…. А вот Лев Толстой, кстати, небывалой силы мыслитель, устами одного из своих героев предложил вполне математическое обоснование. Человек, по его теории, есть дробь, в числителе которой добрые дела, а в знаменателе – дурные. И хорош тот, у кого дробь больше единицы. Вот вам и математика в действии! Возможно, это упрощенный взгляд на нравственность, но, тем не менее, философский посыл весьма сильный: у каждого из нас есть темные пятна в биографии, но это не конечная точка, мы всегда можем увеличить числитель и стать хорошим человеком. Другими словами – наша судьба в наших руках…
          - Михаил Игнатьевич, Вы думаете, формула Толстого правильна?
          - Правильна, неправильна – все в этом мире относительно, прошу простить меня за избитый афоризм. Многое зависит от точки зрения того, кто оценивает поступок. Вот вы наверняка скажете, что лгать нехорошо, неправильно, даже позорно, так?
          - А разве нет?
          - Вопрос в Вашей нравственности. Вы решили, что хороший человек – правдивый человек. Но сколько людей готовы соврать, лишь бы получить собственную выгоду или избежать осуждения за свои неблаговидные поступки и даже противозаконные действия. С их точки зрения врать также нормально, как защищать себя или выгодно продавать. Нормально, понимаете?!?!
          - Но разве нет общих для всех правил?
          - Есть, конечно, есть… Но беда в том, что почти всегда, особенно в последний исторически обозримый период, хранителем нравственных норм является некий общественный институт, будь то волхвы, церковь, партия. И институт этот должен быть сколько-нибудь постоянным, неизменным в государственном отражении. А ведь только в нашем веке был царь, временное правительство, затем пришла советская власть, и все это в пределах жизни одного поколения! И каждый период нес на флаге отечества свою мораль. Представляете, как при таких обстоятельствах менялось мнение человека о нравственных основах общества?
         - Так что же делать? – Николаша оторвал голову от подушки и присел на кровать.
          - Мне сложно ответить Вам, юноша, но может быть, нужно сделать носителем духовных скрижалей сам народ, каждого его представителя, и научить людей передавать знания следующим поколениям.
          Винавер задумался, а Николаша не хотел его отвлекать. Он тоже погрузился в какое-то промежуточное состояние, которое было чем-то средним между размышлением и созерцанием. И даже сам не заметил, как задумчиво произнес: 
          - Вас, наверное, очень любили студенты… Вы не хотите к ним вернуться?
Не ожидал Михаил Игнатьевич такого вопроса, ох, как не ожидал!
          Пока он собирался с мыслями, в палату тихо вошла Варвара Степановна. Ее появление было ознаменовано наполнившим помещение сладким запахом столовой, словно в дом с горшком свежего борща на ухвате вошла хозяйка и все сразу стало законченным, полным тайного смысла. Измерение пульса у Винавера не вызвало её тревог, она перешла к Николаше, присела на соседнюю койку и стала возиться с тонометром. Когда груша начала уверенно накачивать воздух в аппарат, медсестра, по свойственной любой женщине простодушной любознательности, спросила:
          - Что ж родные тебя не проведывают? Или далеко они?
          - Далеко…
          - Давно виделись? Надо, конечно, чаще, особенно при сердечных болезнях. Никакие лекарства не помогут так, как забота родных. Соскучился поди?
          Николаша отвернулся к стене, ничего не ответив. Варвара Степановна поняла, что попала в какую-то нехорошую ситуацию, грустную и болезненную, и не получит того ответа, о сути которого догадалась. Медсестра в попытке искупить свою нечаянную безтактность очень осторожно стала гладить парня по голове, приговаривая «ничего, ничего….», а Николаша еще сильнее уткнулся в подушку, и всех сил стараясь прижать к ней предательскую слезу.
          Винавер в это время стоял возле окна, разглядывая в затухающем дне новые ноты. Но заглянувший в его лицо человек мог бы с легкостью заметить, что внутри библиотекарь вел какой-то напряженный диалог. Михаил Игнатьевич не хотел поворачиваться к николашиной кровати и мешать проявлению эмоций у Варвары Степановны.
          Когда медсестра ушла, он все еще молчал, до белизны сжав скрещенные за спиной руки и слушая шаги в коридоре, затем повернулся полубоком к Николаше и выдохнул вырванной из глубины памяти фразой:
          - Не всё постигнул ум надменный, не всё светло для мудреца…