Ситцевый ветер. Глава 1

          Николаша – так жители Барсучьего Лога называли молодого парня, который жил в заброшенном доме на краю деревни. Одни полагали, что таково его родовое имя, другие настаивали на оригинальном происхождении, мол, «ни кола, ни двора», вот и Николаша...
          Он появился внезапно, нехитро обосновавшись вместе с простопородным коренастым кобельком по кличке Крючок в еще не ветхой, но пустующей избе. Первым его обнаружил бывший колхозный тракторист Иван Пархомович Белавин, дом которого стоял по соседству. Сам Иван Пархомович был человеком маленьким во всех смыслах – низкое, худое и нескладное тело, склочный и задиристый нрав, плешивая голова и писклявый голос. С утра до вечера он двигался от двора ко двору, встревал во все мало-мальски значимые события, и не было дня, чтобы он с кем-то не поскандалил. Видимо, поэтому логовчане решили, что называть его по имени-отчеству слишком много чести, и в быту за ним закрепилось лишь отчество, да и то с пропавшей доброй частью букв – Пахомыч.
          Жители села, по большей части подстрекаемые сомнениями Пахомыча, отнеслись к новому человеку, как и положено – с настороженностью. Кто такой, откуда, чего? Но и наседать не стали, мол, поживем-увидим. А когда парень устроился помощником пастуха, уже никак не поспевавшего за довольно приличным стадом по причине больных ног, решили, что так тому и быть.
          Дом Николаши хотя и был из всех деревенских дворов расположен ближе всего к лесу, но всё же являл собой часть некоего архитектурного ансамбля – закута, в котором на общей поляне воротами по кругу комфортно и дружно уживались еще несколько изб. Кроме упомянутого Пахомыча здесь жили одинокая после кончины мужа бабка Авдотья и колхозный бухгалтер Полина Семеновна с сыном-инвалидом и внучкой Серафимой, её счастьем, оставшейся с отцом после внезапного и, как постановили логовчане, подлого отъезда бывшей невестки.
          При таких обстоятельствах совершенно естественно Серафима стала общей любимицей – хрупкая, скромная и воздушная, именно воздушная, как спелый одуванчик, такая же круглощекая, вечно румяная, с густыми и сочными веснушками. Пахомыч, желая выделиться и утереть нос соседям, каждое утро, торжественно оглядываясь по сторонам, вручал ей конфету, одну из тех, которые заблаговременно приобретал в сельмаге. На стоящей посреди поляны могучей березе специально для девочки были сооружены подвесные качели, и когда Серафима с редким, но заливистым смехом раскачивалась на них, задирая ноги к солнцу, то улыбалось всё вокруг – и береза, и солнце, и одинокая сельская дорога, и поедаемые трухой деревянные избы…
          Ближе всех к деревенской улице жил старый казак Ефим Кондратьевич Шадских, «дед Ефим», как его называли в деревне. Он и был тем пастухом, к которому Николашу приставили в помощники. Судьба сильно била, но не сломала этого могучего человека. Потеряв на войне всех сыновей и дочь, вернувшись домой почти инвалидом, похоронив жену, умершую после долгой и тяжелой болезни, он всегда оставался бодрым и веселым, радуя односельчан бесконечным количеством казацких поговорок, которые у него были на все случаи жизни. Даже если его речь полностью состояла из перевязи народных мудростей, всё было гармонично, переливисто, никак не перенасыщало беседу, наоборот, давало ей хороший колорит и натуральную свежесть. Когда старика спрашивали об источнике такого неиссякаемого оптимизма, он серьезно отвечал: «Белая полоса, черная, а я так скажу – сам выбирай полосу, иди по белой и живи набело. Гляди шашку, а не зазубринки на ней». И подмигивал…