Почти невероятно

          Антон Сергеевич Уральцев был уже в том возрасте, когда начинали раздражать резкие звуки и неприятные запахи, громко матерившаяся на улице молодежь и грязные руки молочных торговок центрального рынка. Трехкомнатная квартира в центре города, где жил Уральцев, была частью старинного дворянского особняка, построенного крепко, надежно, «на века», с высокими потолками, лепниной, кованной лестницей и мраморными ступенями парадной. Жил один – жена ушла к другому, спокойно, без скандалов и раздела имущества, сыновья, женившись, разъехались в разные концы страны, звонили отцу редко, в основном, на праздники. Раз в год Антон Сергеевич объезжал внуков, баловал их сладостями, катал на санках, и на это уходил весь положенный ему отпуск.
          Каждый вечер пятницы он проводил в шахматном клубе, не столько пытаясь победить в древнейшей игре, сколько в поисках собеседника, способного выйти за пределы диалога на бытовые темы. Получалось, надо сказать, не очень. Ну вот хотя бы вчера:
          - Ты будешь ходить? – спросил Олег Степанович, бодрый военный пенсионер, - а то всё думаешь, думаешь!
          - Скажи, Степанович, а откуда мысль берется?
          - Из головы, что тут непонятного!
          - Непонятно, откуда она в голове берется – не замечал раздражения в голосе у своего соперника Уральцев.
          - Сергеич, ты сюда играть пришел или думать?!?!?
          И так было не только в шахматном клубе. Немногочисленные друзья смыслу идей предпочитали смысл вещей, отвлекаясь разве что на политику, рассуждения о тонкостях которой всё равно сводились к личному благосостоянию. На работе тоже не удавалось найти человека, способного легко и с интересом поддерживать разговор о вере и религии, истории и её загадках, судить о морали или творчестве Гончарова.
          Отдушину Антон Сергеевич находил в ведении дневника, куда после прочтения очередной книги или просмотра фильма вносил жаркие комментарии, навеянные этими художественными произведениями. Иногда мысли возникали «в быту», но они не становились менее ценными, и в дневнике обрастали оригинальностью и даже некоторой нарочитой наивностью их автора. Чем хорош дневник – в нем не нужно «казаться перед людьми», пиши всё, что думаешь, сразу «начисто», мешай реальность и фантазию, играй прошлым и будущим, погружайся на ту глубину мыслительного процесса, которая тебе позволительна. А спорить с самим собой даже легче, всегда находишься в одном понятийном ряду с «оппонентом», выбираешь обоим интересную тему, разворачиваешь удобные горизонты обсуждения. И обижаться не на кого!!!
          Сегодня Антону Сергеевичу представилось небольшое развлечение – поездка на железнодорожный вокзал за посылкой, переданной старшим сыном через проводника транзитного поезда. Не весть какое путешествие, но для созерцательного человека, расположенного к наблюдению за движением жизни, вполне увлекательно. Уральцев выехал заранее и, спокойно припарковав машину на одной из улиц, примыкающих к вокзалу, решил немного прогуляться пешком. На автобусной остановке дама бальзаковского возраста с подозрением смотрела на большой черный чемодан и крайне упитанную сумку с несколькими боковыми карманами.
          - Вы на вокзал? – спросил Уральцев и, получив утвердительный кивок головой в ответ, добавил – давайте я помогу.
          - Спасибо, я думаю, справлюсь – спокойно ответила женщина.
          - Да Вы не смотрите, что я плохо одет, зато я хорошо воспитан, - отшутился Антон Сергеевич, - давайте, давайте.
          - Что ж, буду Вам признательна.
          Несмотря на габариты, поклажа оказалась вовсе не тяжелой, и пусть её владелица настаивала понести хотя бы сумку, Антон Сергеевич остался джентльменом до конца, решительно отвергнув такой вариант. Идти молча тоже не хотелось.
          - В гости едете?
          - Внуков проведать…
          - Знакомая картина – Антон Сергеевич с удовольствием вспомнил свои поездки, полные тревожного ожидания встречи и грусти расставания.
          - Вы на какой поезд, если не секрет?
          Услыхав номер и маршрут, Уральцев не столько удивился, сколько восхитился шаловливой непредсказуемостью случая.
          - Вы знаете, мне тоже нужно именно к этому поезду – забрать кое-что. Только, пожалуйста, не говорите, что у Вас билет в восьмой вагон.
          Спутница на миг остановилась.
          - Не хотелось бы огорчать столь галантного мужчину, но у меня нижняя полка именно в восьмом вагоне.
          Голос женщины был тих и приятен, спокойная, неторопливая манера речи выдавал прекрасное воспитание и образование, да и вообще, весь её внешний вид подчеркивал скрытое благородство и умение поставить себя в обществе.
          - При таких обстоятельствах я просто вынужден представиться! Антон Сергеевич Уральцев, инженер и мелкий руководитель, - поставив чемодан и сумку на асфальт, Уральцев протянул вперед правую руку.
          - Анна Ильинична Гринь, преподаватель русского языка.
          Она протянула в ответ руку ладонью вниз, Уральцев, подчиняясь какому-то непонятному инстинкту, а возможно, повинуясь желанию оправдать статус галантного мужчины, едва прикоснулся губами к тонкой замшевой перчатке.
          - Очень приятно. И не стану скрывать – я немного ошеломлена встречей с Вами при таких удивительных обстоятельствах.
          Антон Сергеевич почувствовал легкое смятение, в былые годы являвшееся верным предвестником влюбленности, но чувство было воздушным, не сковывающим, наоборот, влекущим своей неизвестностью, желанием поскорее увидать раскрывшийся бутон так внезапно вырвавшегося из земли цветка.
          - Согласен, всё очень напоминает начало фантастического романа.
          Рассказывая друг другу о своих детях и внуках, о биографических мелочах и поворотах, несколько раз останавливаясь по пути, они подошли к пустой скамейке на перроне, предположив, что именно здесь или почти здесь остановится восьмой вагон нужного им поезда. Антон Сергеевич узнал, что его спутница рано овдовела, практически сама подняла на ноги двух дочерей, а просторная «однушка», в которой Анна Ильинична живет уже долгие годы, находится совсем недалеко от центра, в тихом спальном районе. «Вот и встретились два одиночества - ухмыльнулся сам себе Уральцев, - не хватало еще разжечь у дороги костёр на старости лет…»   
          Анна Ильинична присела на скамейку.
          - Вы знаете, Антон Сергеевич, я всё еще нахожусь под впечатлением. Вроде бы судьба научила – пусть каждый момент будет таким, как будет, то, чему быть суждено, придёт к нам, а то, чему нет, исчезнет. Но регулярно подводит человеческое стремление к ясности и совершенно закономерная отсюда боязнь неопределенности.
          - Полной ясности не будет никогда. Думаю, рациональный ум должен обзавестись привычкой действовать в условиях частичной неопределенности.
«Вот не забыть бы, как сказал!» - подумал Уральцев и даже пощупал куртку со стороны внутреннего кармана, где у него всегда лежал блокнот и карандаш как раз вот на такой случай, но достать их не решился. Анна Ильинична жестом предложила ему присесть рядом и продолжила:
          - Однако, не всё происходящее с нами подвластно рациональному объяснению. В нас существует нечто более мудрое, нежели голова, а самые дорогие моменты лежат как раз на эмоциональной стороне. Представьте, каким скудным был бы наш мир, не умей мы беспричинно радоваться и огорчаться, восхищаться ерундой и негодовать по пустякам. Всё же, счастье пишется красками чувств, а не расчетом ума.
          «Восхищение» было самым уместным словом из всех, приходящих Уральцеву на ум, для характеристики его отношения к женщине, случайно встреченной сегодня.
          - Вы простите мне мою смелость, наверное, граничащую с дерзостью, но я хочу признаться – мне очень легко с Вами, Анна Ильинична. В последнее время сбился с жизненного курса, что ли. Как в поезде! Сидишь, смотришь – за окном активное движение, картинки меняются, то природа, то города и села, машины стоят на переездах... а у тебя статика, ну, разве что другой пассажир пройдет мимо… Всё чаще стал ощущать одиночество, хотя почти всегда среди людей…
- Одиноким можно быть и среди людей...
          Как же просто и повседневно преподаватель русского языка сказала то, в чем Уральцев давно боялся признаться самому себе! Нет, он не лишний человек на обломовском диване, но ощущение отдаленности, не физической, а эмоциональной оторванности от окружавших его людей и событий, теперь сформировалось в точную и емкую философскую фразу. Отношения с миром сразу приобрели другой угол зрения, картина проявилась и выровнялась, исчезли патогенные оттенки страдания по общению, и на их место вышел поиск новой, правильной связи между осознанием и действием.
          - Раньше жизнь виделась иначе. Большой дом, полный детского смеха, безграничный круг друзей… На него, как бусины на нить, нанизываются веселые встречи и философские беседы, ночевки в палатке и песни у костра, походы в театры, на стадион, грибная охота или рыбалка… В общем, энергичный жизненный круговорот. Но он получился какой-то мелкий, вялый, события больше похожи на констатацию фактов, чем на творчество процесса. Судьба вошла в монотонный период, радость сменилась необходимостью, а это грустно, очень грустно… 
          - Я правильно поняла – всё не так, как Вы хотели бы? – Анна Ильинична сложила руки, обняв одной ладонью другую, опустила голову и сразу же подняла её, одарив собеседника теплым и слегка загадочным взглядом. – Значит, Вы хотели вовсе не так, как всё должно быть! Мироздание предложило Вам лучший вариант, возможно, он еще не раскрылся полностью, Вы не видите перспективу, не можете её оценить, поэтому и недовольны…
          Антон Сергеевич аккуратно возразил:
          - Очевидно, я был неточен. Моя благодарность судьбе за то, что уже имею, никуда не делась, она вполне объективна и искренна. Да и вообще, нелогично роптать на достигнутое!
          - Почему?
          - А где тогда гарантия, что мы будем благодарны, достигнув большего??? По-моему, мы, человеки, слишком напряжены и торопливы в желании оценить, вернее, дать критические замечания к промежуточному итогу. А иногда нужно просто расслабиться и верить в то, что жизнь всё расставит по своим местам. Отпустить немного и просто позволить жизни быть…
          - Разумно - кивнула головой Анна Ильинична, - даже мудро. Всё всегда заканчивается хорошо. И если сейчас нехорошо, значит, это еще не конец!
          Антон Сергеевич почувствовал, что настало время задать вопрос, заставляющий любого собеседника раскрыть свою глубину:
          - Вы верите в Бога или Богов?
          - А как бы Вам хотелось?
          - Честно! – быстро выпалил Уральцев.
          - Если честно, то не очень – призналась Анна Ильинична, - крестик не ношу и в церковь не хожу. Но в последнее время начала понимать, что не права, слишком уж сложен мир для простых рефлексов, слишком непредсказуем в своей гармонии парадокса, чтобы быть набором примитивных биологических случайностей. Да взять хотя бы явную мистику нашей с Вами встречи – как такое можно было предположить, а тем более предугадать? Думаю, что всё происходящее вокруг, внутри нас и с нами самими не что иное, как проявление невидимых нам закономерных связей, природа которых кем-то управляема. Но называть организующее начало Богом мне непривычно, выбрала более щадящую для себя формулировку – Мироздание.
          - Ну… Чтобы верить в Бога, необязательно куда-то ходить и что-то носить. Вы же сами прекрасно сформулировали – есть организующая сила более высокого порядка, её власть над жизнью безупречна и непререкаема. Как называть такую силу? Религия выбрала для себя одно определение, научное сообщество тяготеет к иным трактовкам, но их лингвистическая дискуссия, как мне кажется, не имеет никакого значения. Дело в сути процесса, и Вы очень хорошо её распаковали!
          - Вы мне откровенно льстите, Антон Сергеевич.
          - Возможно, вполне возможно – рассмеялся Уральцев, - как возможно и другое: наши мнения категорически совпадают, и мне самому непредвиденная схожесть немного льстит. А еще может быть, я соскучился по таким вот темам и благодарен Вам пусть за немного спешную, но ценную для меня беседу под общим названием «О смыслах жизни».
          - Да Вы интриган, батенька – Анна Ильинична тоже рассмеялась и в шутку погрозила изящным пальчиком – с Вами нужно всё время быть настороже.
          - Недолго осталось – Антон Сергеевич посмотрел на большие круглые часы, секундной стрелкой потрескивающие на ближнем фонаре.
          - А жаль… - поняв, что интонация сказанных слов была излишне откровенной, Анна Ильинична наклонилась к сумке, расстегнула один из боковых карманов и стала искать билет.
          Как бы банально это не звучало, но Уральцев поймал себя на мысли, что провожает сейчас очень близкого ему человека, настолько близкого, что момент расставания может стать невероятно горьким, ведь, скорее всего, это прощание навсегда. «Что происходит? Еще час назад я бесцельно слонялся по миру и никого не боялся потерять. Не вышло бы какого конфуза…»
          Вдруг Антону Сергеевичу захотелось быть откровенным, до конца открытым, как взгляд маленького французского бульдога.
          - Вы знаете, Анна Ильинична, а я веду дневник. Вот такая унылая старомодность. И сегодня Вы будете героиней моей повести.
          - Так уж и героиней?
          - Безусловно!
          - Тогда всё хуже, чем я думала!
          - Отчего же?
          - Оттого, что череда совпадений становится просто пугающей! Иногда вечером, поздно, когда уже стих шум на улице, а в комнате слышен только ход часов с маятником, я завариваю чай, удобно усаживаюсь за дубовый письменный стол, включаю старинную настольную лампу с абажуром из цветного стекла, подаренную мне дедушкой, и открываю дневник…
          Уральцев не хотел перебивать, каждое сказанное его собеседницей слово удобно ложилось в ход собственных мыслей и ощущений.
          - Вообще-то, честный разговор с самим собой – очень хорошая и нужная практика. – Анна Ильинична сняла перчатку с правой руки, осторожно поправила и без того аккуратно лежащую под шляпкой прическу. - Человек не может быть честным с другими, если он лжет себе, предает собственные принципы и совершает дурные поступки вдали от сторонних взглядов, не находите? Так что ободритесь, Вы не одиноки, в городе как минимум два старомодных мемуариста.
К перрону шумно подкатил поезд, и дверь вагона № 8 оказалась как раз напротив скамейки, с которой только что поднялась Анна Ильинична. «Ничего удивительного, сегодня просто какой-то волшебный день!» - Антон Сергеевич подхватил чемодан с сумкой и направился к молодой круглощекой проводнице, опустившей уже ступени и протирающей поручни. Когда багаж был в рундуке, а Анна Ильинична опустилась на полку у окна, Уральцев слегка вздохнул и абсолютно нелепо помахал рукой:
          - Ну что же, счастливого Вам пути, приятного отдыха, да и вообще – всего самого хорошего. Рад был познакомиться…
          - Мне тоже очень приятно – смущенно ответила Анна Ильинична. – Благодарю за помощь и интересный разговор. Всего и Вам наилучшего, Антон Сергеевич, может еще свидимся – судя по сегодняшнему дню, исключить такую встречу просто невозможно…
          - Я буду её с нетерпением ждать – Уральцев поклонился, забрал передачу у проводницы, вышел из вагона и опустил сумку на опустевшую скамейку. Пару минут Антон Сергеевич рассеяно смотрел по сторонам, собираясь с мыслями, потом резко залез во внутренний карман, достал блокнот и карандаш, сделал какую-то запись, вырвал страницу и на бегу засовывая блокнот назад, рывком запрыгнул в вагон.
          - Вы куда, гражданин – строго крикнула проводница, - мы через минуту отправляемся!
          - Мне хватит! – огрызнулся Уральцев.
          Он подбежал к Анне Ильиничне, положил перед ней на стол свежевырванную страничку:
          - Вот номер моего телефона, позвоните, когда будете возвращаться домой – я Вас встречу!
          В ответ Антон Сергеевич получил взгляд, искреннее волнение которого превзошли все его ожидания:
          - Но только при одном условии – Вы прочитаете мне сегодняшнюю запись из Вашего дневника…
          - Прочитаю, даю Вам слово – Уральцев, не сдерживая радости, приложил правую руку к сердцу и пулей выскочил из вагона.   
         
          Через полгода в кабинете трехкомнатной квартиры старинного дворянского особняка с высокими потолками, лепниной, кованной лестницей и мраморными ступенями парадной стоял дубовый письменный стол, на нем красовалась старинная настольная лампа с абажуром из цветного стекла, подаренная дедушкой, а сверху на стене мерно тикали часы с маятником…