***

Не дверь, а вдох. Жадно втянутая в лёгкие тишина.
Там, где всё живое перестаёт бояться света.
Привычка чтения слева направо - скифы мы, чего уж там -
смысл всё равно начнётся с белизны нетронутой страницы,
что идёт следом.

За изгибом боли - девственный расцвет того, что не могло
произрасти здесь: взгляд, свободный от глаз; прикосновение
без плоти; стекающий по крыше фландрийский кармин,
имя, не обманутое ртом. Движение не вперед, не вверх,
а вглубь.

Будто звали всё детство, но голос был слишком тонок,
как у семени, что треснуло в темноте, еще не зная, что это — рост,
и что небеса не открываются, а просто перестают быть небесами —
когда оказываешься внутри.

И рабский хрип: я не хозяин своей долговечности,
я хозяин своей верности, - никого не удивит,
и никто не спросит: зуся, ты спятил?...

И зуся пойдет дальше, не по дороге, а по самому себе,
по трещинам кинцуги, что так долго прятал, не понимая,
что именно они были его светом.
Если же кто-то позовёт его по имени, он не оглянется,
потому что впервые никому не нужно будет объяснять,
кто он.