Не зарекайся 88

                Всякий путь человека прям в глазах его;
                но Господь  взвешивает сердца.

                Притчи Соломона  21:2


  88:  НЕ ЗАРЕКАЙСЯ…


Итак, Евгения «закрыли»,
Судебное решенье совершили.
Поехал по этапу он
В далёкий снежный регион,
На Крайний Север, в холода,
Куда не ходят поезда.

И пять часов (совсем не много),
Лететь ему прямой дорогой 
В Норильск, на север мира,
Где ждёт тюремная квартира
Но зоне строгой, но не очень -
«Пятнашкой» называют впрочем.

Весьма приличная тюряга,
Осколок жалкий «Норильлага».
Про зону ту написано немало,
Одна мне женщина сказала,
Что черных правил нету там давно,
Там, по понятиям, красно*.

Рискну я написать про нравы
Далёкой зоны, про забавы
Там местных завсегдатаев,
Наушных всяких соглядатаев,
Рискованных пацанов,
И сплошь заблудших мужиков…

Тюремные порядки просты,
Как геморройные наросты,
Для человека с воли странны,
И часто непостоянны;

Порою уморительно смешны,
Порочны, мерзки и подлы;
Зависят от статуса колонии,
Формального беззакония.

Конкретный некий человек,
Лютой «хозяин», может зэк,
Здесь властелин всего, решала,
И вытворяет что попало.

Иной раз, я не разберу,
Как будто всё похоже на игру…

Там на кону судьба твоя,
Где сам себе ты не судья:
Там мы играем с Сатаной,
Пытаем символ веры* свой.

В тюрьму попавший человек,
Теряет облик свой навек,
Он в жизнь людей навряд вернётся,
Всё навсегда перевернётся.

Там нравы древних жителей,
Тех наших прародителей,
Косматых проточеловеков,
Совсем из каменного века.

Ведь первобытное начало,
Заложено у нас с начала:
Оно в глубинах наших, в генах,
Его не старят перемены,
Лишь корректируют слегка,
Через года, через века…
А если попадёшь на дно,
Оно всплывёт как то г…но.

Тюрьма – пещера с вожаком,
Авторитетным паханом.

Из ближней челяди воры,
И зубы точат до поры,
Чтобы подставить вожака,
И власть подмять наверняка.

А в жизни разве же не так?
Чем выше власть, тем жестче враг.

Потом идут блатняк - жиганы,
И в основном тупняк, бараны:
На цырлах* ходят, будь здоров -
Они опора паханов.

На самом дне петушья каста,
Опущенные педерасты;
Их за людей там не считают,
Как говорится, «опускают».

Немало париев таких,
Средь слабых духом и больных.

Тут скажут мол, виновны сами,
Что глупы, жалки временами,
И силы воли лишены,
И потому обречены.
Их зона не щадит, не лечит,
Ещё сильней она калечит.

Ужасная без меры участь,
Но есть и там ещё живучесть.

Одни из низких – это «суки»,
Или «козлы», как по науке,
Иль ссученные активисты,
И «вставшие на путь» артисты.

И с ними лучше не якшаться,
И даже не пересекаться.

Вот им я не завидую ничуть.
«Замочат» их когда-нибудь,
Когда оценят их работу
(Но их судить мне неохота);

На волю выйдут, так и там,
Ответить могут по годам.

На зоне «масти» есть такие:
Воры, бродяги, шерстяные,
Бобры, муфлоны, мужики,
И гвардия воров «быки»…

Там есть шныри, чушки, форшмаки,
Обиженные и стремяги...
А с девяностых и «братва»
Вступила в новые права.

Кто там внизу, а кто в почёте,
Вы в Википедии прочтете,
А я вернусь к своей борьбе,
К лихой Евгения судьбе.

Как я писал, его «закрыли»,
И беззаконие совершили.

Попал он в камеру к убийцам,
Мокрушникам-кровопийцам;
Его спросили про статью,
И шконку дали на краю.


       Томск     Москва 

          1994     2021