Рождённый ползать - взлетел

Никогда не думал о своём будущем, но нёсся к нему, сев в кроссовер. 
Я задумывал построить священные храмы, но взял и ментально помер. 
Воскресивший меня шаман лишь любит воблу. 
Думал, что погибну и попаду в Вальгалу, но выжил и попал в Житомир. 
Я вышел из храма, что бил в колокола и попал мне по лбу, 
И отправился в полёте в далёкий путь по жизни. 
Как по течению реки, все мои желания чересчур капризны. 
Моя прежняя жизнь ностальгическая, как детство миллиниала. 
У меня не осталось никого — я освободился, лишь её голос — Диана. 
За год духовно вырос — мне вручили Гиперборею. 
Я читал Ницше, Кастанеду, пока гнали ковчеем. 
Я кочую, как цыган, моя реальность параллельна. 
Система не так проста, как вещают нам плебеи. 
Все ваши стихи и басни словно написаны в колыбельной. 
А я создал структуру в своём сознании, выстроил целые миры. 
Я писал до того, пока не заметил, что уже лето, умирая от жары. 

Я прошёл долгий путь, что не снилось никому из вас. 
Было тяжело, как работа у негров, что придумали джаз. 
Но я не жалуюсь, ведь за моей жизнью не следила Фемида. 
Я дошёл до сегодня через слёзы, пот, кровь, чтение и суицида. 
Но я жив и сделал из своего тела лишь кобальт. 
Я стал писать, чтоб мой голос прорвал этот холод. 
Я стал писать, чтобы каждый читатель стал мною доволен. 

Я избавился от всего — за спиной лишь сумка и долги. 
За мной следует чёрная фигура с ржавой косой. 
Я мог оставаться тупым, но захотел и стал другим. 
Мой разум очистился, я гуляю по своим мирам босой. 
Пока ты говоришь, я возьму свои стихи и буду их читать наперебой. 
Не читаю рецензии на свои стихи, для меня они все ле;сны. 
Я живу в своих мирах, моя жизнь мне не интересна. 
Я такой сам по себе, ни на кого не накладываю вину. 
Каждый раз ложусь и ухожу в себя, 
Но отчётливо чувствую, как старуха в чёрном дышит в спину. 
У нас любовь взаимна, и я обнимаю её, любя. 
Освободившись от иллюзий, что меня здесь кто-то любит, 
Я стал писать, что захочу — пусть в этой жизни лишь Фемида меня осудит. 
Мои стихи нужны, чтобы людям пополнять словарный запас, 
Который до сих пор так беден, как в девяностые средний класс. 

Я прошёл долгий путь, что не снилось никому из вас. 
Было тяжело, как работа у негров, что придумали джаз. 
Но я не жалуюсь, ведь за моей жизнью не следила Фемида. 
Я дошёл до сегодня через слёзы, пот, кровь, чтение и суицида. 
Но я жив и сделал из своего тела лишь кобальт. 
Я стал писать, чтоб мой голос прорвал этот холод. 
Я стал писать, чтобы каждый читатель стал мною доволен. 

Мне вечно твердят, чтобы перестал витать в облаках и стал серьёзнее. 
Но я вас не слышу и такое в своей жизни не приемлю. 
А мне всё продолжают: «Спустись с небес на землю!» 
Но мои строки с каждым разом всё больнее и серознее. 
А я всё вынужден выслушивать ваши нарративы. 
Я живу в своих фантазиях, а стихи — моя терапия. 
Я не хотел бы откровенно врать, говоря, что у меня всё в порядке. 
В этой игре я — корешки, вы же вершки на грядке. 
Мои тексты сжигают, как большевики церквей. 
Я весь горю, хоть и продолжаю гулять в потёмках. 
Пока мы, хоть судорожно, и всё ж держались корней, 
Мы тогда были людьми, хотя это понятие ёмкое. 
Спустя два года всё изменилось, пусть и самую малость. 
Кому-то милость оказана, другому тяжёлая судьба досталась. 
И лишь я продолжаю путешествовать, смотря всю эту сюиту. 
Зачем им я, наверх глядящий, как сквозь модную элиту? 
Я закрыл уши, ушёл в себя и продолжил витать. 
Мои строки — гнойники на теле вашей морали. 
Я — диагноз, который вы боитесь прочитать. 
Ты не умеешь писать, так что хватит тратить своё время впустую. 
Я не враг народа, не дезертир, не нонконформист и не изгой. 
Я вбиваю пальцами текст, а значит — существую.