Воспоминания Часть2. Германия

Германия, Гота, Райхенбах

Мне пять, шесть лет,
помню совсем немногое.
Родители рассказали, что несколько дней мы жили в Берлине. Из окна гостиницы смотрели салют Победы восьмого, именно восьмого мая.
Казалось бы, яркое зрелище, должна была запомнить, но сие в памяти не зафиксировалось.
Не знаю, сколько, быть может, не так долго, но первое время папа служил в
Целла-Мелисе, мы, естественно, жили вместе с ним.  Затем переехали в Готу. Это Тюрингия. Очень хорошо помню вид от дома, где даже из окна виден плавный спуск в долину внизу, будто в большую чашу, под небом. И кажется, будто две сферы земная и небесная  составляют единое целое!
А папа рассказывал, как в этой долине, на лугах по утрам сидели перепёлки, их было так много, что из открытого окна дома папа и его младший брат, мой любимый девятнадцатилетний дядя Петя, приехавший вместе с нами из России, стреляли сразу из двух ружей по этим перепёлкам, а нашу собаку, Дамку, выпускали из дома собирать и приносить домой подбитых птиц. Мама сердилась, так как не любила общипывать перья, обрабатывать птиц для готовки, ведь их было не две, а пять, шесть штук. В итоге, готовить к жарке птичек приходилось самим горе-охотникам. Эти моменты я, к удивлению своему, не помню и думаю теперь, что все не очень красиво.
А следующее, что хорошо помню, путь в гору (однако, немного сомневаюсь, было ли это в Готе, быть может, уже в Райхенбахе, надо как-то выяснить). Сестра заканчивала второй класс в Райхенбахе, быть может, мы в Готе прожили всего одно лето, до начала учебного года.
Дорога все время шла в гору, и кажется, что я могла даже одна идти по ней в бывшую типографию с множеством красивых открыток, где располагался военный штаб, в котором работал папа.    
Помню, что шла медленно, мне было тяжело идти и никого не помню рядом с собою. А уже там - праздник, разглядывание чудесных немецких открыток, картинок...
 И, наконец, помню почему-то фарфоровые белые ночные горшки под кроватью, и - только!

Мне, пятилетней, город Гота
оставил для воспоминаний
три небольшие эпизода
моих волнений и деяний.

Картина первая:
                из дома
я выхожу, должно быть, в полдень.
Долины вогнутой огромность
ошеломляет…     и  уводит
мой взгляд всё дальше,
                к горизонту.
Вдруг ощущаю боль укола:
себя – беспомощным ребёнком
у входа
                в шар небес и дола.
Войти нет сил!
                Но я – на стыке
двух сфер и, замерев, вбираю
объёмность мира.
                Эти пики
самопознания   у края
                запали в память.
И – подробность: –
                гора за долом, за лугами.
Гора покоя – взгляду вровень.
Гора меж сферами-кругами.
Вторым воспоминаньем –
                тяжесть
подъёма в гору по-над речкой,
что в детском подсознанье ляжет
прямой из точки в бесконечность.
Но третьим –
                что в конце концов
дорога приводила в замок
(быть может, дом, где штаб отцов,
но для меня – подобье храма)
где все сокровища хранят.
Была ль то типография,
или какой-то книжный склад.
Но мне:
                то география,
то жизнь цветов,
                то праздники –
в открытках, фотографиях –
их множество, все разные:
волшебный мир – игра моя.
Увижу ль я мою окраину,
вид из окна, мою дорогу?
Узнает Гота или ранит
седую гостью у порога?

    Жизнь и квартиру в Райхенбахе представляю лишь по рассказам папы. В большой комнате иногда обедали вместе с хозяйкой немкой, и по комнате летала её птица, то ли попугай, то ли кенар, не знаю, не спросила во-время. А на фотографиях многих я с сестрой,  с Женькой Лукьяновым, с семьей которого дружили родители, но в памяти ничего не осталось.
Нет, вспомнился один эпизод из жизни именно в Райхенбахе. Сестра не любила, когда я увязывалась за ней гулять. Она сердилась, убегала от меня, Но я догоняла, и она, не выдержав, стукнула меня по голове какими-то тяжеленькими ключами. Попала в висок, и по моей щеке потекла кровь. Сестра испугалась и бросилась к няне на кухню за помощью. Что было дальше, не помню. Но отлично помню, как бежали с ней из комнаты в комнату, в двери были высокие и белого цвета, в последней двери торчал ключ, который сестра выдернула и замахнулась... Вот то, что было несколько комнат и белые двух-створчатые двери, это, как сейчас, вижу.
В памяти ещё есть эпизод пребывания моего у какого-то немецкого врача, распух глаз, возможно, был просто ячмень. Но казалось, долгое время сидела в тёмной комнате под железной огромной тарелкой с вкрученной в неё большою синею лампой. Необычное, потому запомнилось.  И еще, поили меня рыбьим жиром, от которого тошнило, если сразу же  из приготовленной банки не заедать одной за другой ягодами клубники, видимо, после войны печень не справлялась с жирными продуктами, так как помню, что ненавидела пирожные, особенно эклеры, и сливочное масло, которыми пичкала нас мама.

Так жаль, что не вела дневников в младших классах, быть может, тогда ещё многое помнилось, а со временем забылось.