К ОТЦУ

Я паморки себе не заморочу.
К себе – себя былого приурочу.
     Отца – давно – весь день с работы ждал,
     Пока он вечером не возникал,
Открыв калитку, с криком: «"Iсти хочу!»

Его отец, нотариус (мой дед),
Носил – с цепочкой от часов – жилет.
     Однако же, приобретённый где-то,
     В одном из двух карманчиков жилета
Держал миниатюрный пистолет.

В селе малороссийском выла вьюга.
Нотариус, священник, врач, – их круга
     Уже ничто не властно разорвать, –
     Съезжались, чтобы праздники встречать
Всегда в привычном обществе друг друга.

Там – без меня – моя рождалась жизнь,
Пока история в одну из тех кривизн
     Не забрела, откуда нет возврата,
     Покамест брат не уничтожит брата.
И не дано нам выбирать своих отчизн.

Но всё это произошло не сразу –
Гнев, боль и кровь сложили эту фразу…
     Австрийцы входят в Елисаветград –
     Своё оружие сдать, рад или не рад,
Обязан каждый, следуя приказу.

Игрушка-пистолет, австрийский Offizier,
Комендатуру превративши в тир, –
     Стал, видимо, по недоразуменью (?!),
     Нотариус единственной мишенью, –
Нажал курок, убил, не запятнав мундир.

Сестра, два брата, мал мала. Вдовою
Оставшаяся мать. Стране судьбою
     Своей отца вольно было связать.
     Гимназию оставил, чтобы стать
Прилежным винтиком с привычною резьбою.

Я на отца тех лет смотрю издалека.
Он слесарем стоял у верстака.
     Портянки, сапоги, косоворотки…
     Тем – туже зажимали глотки,
Те – поступали на рабфак и в РККА…

Благой пример вождя: не жить – стремиться!
Учиться! Ещё раз: учиться и учиться!
     Чему-нибудь и как-нибудь.
     Но сколько успевало их блеснуть!
Какие были удивительные лица!

Да разве было что им не в подым?!
Урал, Полярный круг, такыр, кандым…
     В безумном, бешеном, бездумном ралли
     Они – кто их считал? – сгорали.
Дым-м-м…

Страна росла, от голода редея.
Москва цвела, плакатами алея.
     Усами щекотавший Мамлакат*,
     Собою осенял Верховный гад
По праздникам трибуну Мавзолея.

Росло это незримое родство.
Вожди всех стран крепили ремесло
     Натужного слияния всех истых
     Носителей извилин мускулистых.
И зло степенно по миру ползло.

Но выросшие «до» себя хранили
Тем, что себя в себе же хоронили.
     Как видно, навсегда была печать.
     Не им присущего – не замечать
Товарищей средь: или-или.

А что отец? Со сломанной ногой
В 37-ом году лежал – витал нагой
     Его фантом в цеху его завода:
     «Он, – по фамилии кричали, – враг народа!»
Судьба едва не сделалась другой…

То был счастливый год, поистине подарок
Для слесарей, шахтёров и доярок.
     За ним последовал 38-ой:
     Кого-то, не добив, отправили домой –
Усваивать полученный приварок.

А в 41-ом к нам пришла она,
Та всё и вся вобравшая война,
     Где так или иначе все мы были.
     Когда же всех, кого смогли, убили,
Казалось, чаша выпита до дна.

Но век не мог забыть своих привычек,
И было вдоволь пороха и спичек.
     Ну как не чиркнуть, как не посмотреть,
     Как полыхнёт и пустится гореть.
В военных планах прибавлялось птичек.

Былое промелькнуло вдалеке…
А я черчу узоры на песке.
     И снова, в ожидании солдата,
     Перед которым вечно виновата,
История висит на волоске.

Словами словно окрыляя плечи,
Я трачу что досталось русской речи.
     К врачу, что всей планеты впереди,
     Бессмысленно взывать: «Не навреди!»
И от художника хотеть: «Не искалечи!»

Война в крови не претворялась в мир
И на живую нитку сотканной из дыр
     Нас наделяла общею судьбою,
     Где в каждом подвизался сам собою,
И в нём самом, возникший конвоир.

Притом рождались и воспитывались дети.
Дороже было что на этом свете?
     Спасала их Авраамова овца?
     И к ним любовь, и страх за них отца,
Сливаясь, превращались в плети.

Два слова, схожие: любить и бить –
Незримая соединяет нить.
     Они и были той двухвостой плетью,
     Навязанной немому лихолетью,
В котором довелось нам жить.

Отцы не подменяли правду ложью.
Их правда колосилась рожью,
     Которую губила спорынья,
     Пока страна обилием сырья
Платила дань родному бездорожью.

Негоже уподобиться истцу,
Во ржи той жизни своему ловцу
     Слать бесконечные упрёки.
     Успев понять, насколько одиноки,
Мы возвратимся к своему ОТЦУ.

Май-июнь 2025
__________________
* В 1936 г. была массово растиражирована фотография Сталина с девочкой на руках – вручившей букет цветов вождю восьмилетней Гелей Маркизовой (1928-2004). В 1938 г. её отец, нарком земледелия Бурят-Монгольской АССР Ардан Маркизов, был расстрелян. После этого «девочкой на руках у Сталина» на всем известной фотографии официально стала побившая все рекорды по сбору хлопка и посетившая в 1935 г. Москву Мамлакат Нахангова (1924-2003).