Степь да воля

1523 год. Устье Дона.
Гаврила Сколот, казак с непреклонным лицом и мечтами романтичными, как у барышни на смотринах, основал первую сторожевую башню. Не из мрамора, конечно, а из сыромятных жердей — зато с душой! На верху — часовой, дремлющий на солнце, словно курортник на привале, а вокруг — балаганы, похожие на раскиданные мешки с мукой, в которых уютно пряталась новая жизнь.

Под дерюжными крышами — женщины с Волги, статные, как купеческие дочки, только с ружьями наперевес и взглядом, способным свалить волка. Рядом — дети, пугливо-любопытные, будто котята, впервые увидевшие огонь.

А всё это — среди степей донских, где ветер гуляет вольно, как старый казак после ярмарки. Здесь, у самой Мечётки, что извивается между холмов, как лукавый змей с добрым сердцем, жизнь начиналась заново. Река эта — не Дон, конечно, не та, чтоб сразу ах! — но с характером. Тихая, но не простая, с отмелями, где журавли собирались на пересуды, и омутами, в которых отражались закаты такие алые, что любая девица бледнела от зависти.
Здесь, у одного из донских рукавов, что тихо струятся сквозь камыши, будто прислушиваясь к шороху сабель и к голосам тех, кто пришёл сюда за свободой, где целебная трава, где удача в рыбалке, а где и место для первого поцелуя под луной. В воде плескались утки, а над ней — синели стрекозы, такие грациозные, что им только балет на воде танцевать.

И стояла башня — пусть и из жердей, но важная, как царь на приёме. А вокруг — балаганы, запах дыма, пирогов и свободы. И всё это — на земле, где у каждой травинки есть история, а у каждой женщины — план на случай нападения или свадьбы. Впрочем, чаще и то, и другое.
По утрам стан утопал в молочном тумане, как в пуховом платке заботливой бабки. Башня в этот час выглядела загадочной — то ли дозорная, то ли сказочная, как в старых былинах. А днём степь жила в солнечных бликах, в стрекозе с крыльями-хрусталями, в щебете полевых птах, в щекочущем душу запахе ковылей.
И всё это — было не просто бастион. Это было сердце. Сердце нового мира, где не стены, а воля становилась крепостью. Где сковородка — оружие, а пирог — дипломатия.
— Неужто ты думаешь, что здесь можно жить, как в городе? — спросила Настасья, вдова стрельца, протирая ружьё.
— Нет, милая, не жить — стоять. Как за крепостной стеной. Только стена у нас — воля. — Стоять, говоришь… Настасья на минутку оторвалась от ружья и прищурилась, как будто всматривалась в даль, но на самом деле просто соображала, куда запропастился её мешочек с табаком. — А если ноги затекут?
— Тогда — сидеть, — философски отозвался Гаврила, у которого в голове давно поселился порядок, но с мебелью было туговато. Он вечно что-то мастерил — то башню, то саблю, то укромное место, где можно спрятать вино, добытое у ногайцев.

Настасья вздохнула и снова принялась натирать ствол. Не ружья, а своего боевого характера.
— Вот скажи мне, Сколот, ты чего всё «стена да воля»? Я, между прочим, тоже вольная. Сама вдова, сама с Волги, сама себе голова, сама сковородку свою мою!
— Так-то оно так, — Гаврила знал, что спорить с Настасьей — всё равно что гусей учить вязать. — Но ты ведь знаешь: без башни — нет стана. Без стана — нет жизни. А без тебя, Настасья, и башня как-то уныло стоит.

Она, конечно, не подала виду, но улыбнулась уголками глаз.
— Ох, Гаврюшка ты мой недобитый, — сказала она, вешая ружьё на плечо. — Ну пошли тогда. Башню твою осматривать. А то вдруг твой «часовой» опять заснул, как в прошлый раз, с котом на голове.

Они пошли по зыбкой тропинке между балаганами. В балагане тетушки Параски шумела капуста, варилась рыба, кричал грудной казачок по имени Митька-Шестипалый — потому что был шестым ребёнком у отца, но пальцев имел, как и положено, пять.
Башня же стояла гордо, чуть накренившись, как бабка на весенней ярмарке, на один бок. Часовой наверху в этот момент действительно дремал, а кот Васька, мурлыча, нежно умывал его ухо.

— Я же говорила, — Настасья подбоченилась. — Гаврила, ты глянь, это ж стратегическая ошибка! Кота надо на башню ставить, он бодрее!

— Не томи, Настасья, — вздохнул Сколот. — Пойдём лучше к костру. Там Варвара пироги печёт, а мы им заслуженною казачьей песней приправим.

— Скажешь тоже — песней! Ты вчера три куплета забыл, зато как зевал! Уж лучше я. Я, между прочим, пела в девичестве при волжской церкви. Хотя там больше гуси слушали…
Так они и пошли — вдова стрельца и казачий самородок, сквозь ветер и гудение вечернего донского стана, где башни были кривые, дети — шумные, а воля — такая, что никакие стены не заменят.

А завтра… завтра будет новая вылазка. Или базар. А может, свадьба. Потому что если уж судьба поселила тебя в казачьем стане, то скучать ты точно не будешь.
Продолжение следует.......
                23 мая 2025 год.