Шестьдесят седьмая

Больничка эта располагалась рядом с зоопарком – там так романтично слоны трубили по утрам. А попал я туда по причине острой необходимости проведения операции -  тонзиллэктомии. Это такая хирургическая операция по полному удалению нёбных миндалин вместе с соединительно-тканной капсулой. Выполняется в те годы при рецидивах острого тонзиллита, аденоидах и прочих носовых обструкциях дыхательных путей. Почему-то доктора перед самым учебным годом вдруг настояли, чтобы я под ножик лёг. Точнее, сел – эту операцию тогда делали в хирургическом кресле. По сути, это была довольно простая, даже элементарная и недолгая по времени операция, после которой  людей выписывали дней через пять-семь. Но со мной возникли непонятные непредвиденные осложнения. Сначала не могли остановить горловое кровотечение из ран, образовавшихся на месте удаленных миндалин. Потом, когда удалось кровотечение остановить, у меня резко поднялось артериальное давление, которое доктора не решились резко сбивать, чтобы не вызвать инсульта. Ну, обследовать начали всерьез, так  и пробыл я там почти месяц. В этой больничке я и познакомился с милой девочкой Наташей, роман с которой продолжался у меня лет пять. Правда, с перерывами: у нее – на других парней, а у меня – на других девчонок. Потом мы даже подали заявление в ЗАГС (это я уже был на третьем курсе ИН’ЯЗа), но все разладилось. Я писал об этом в капельках 22-23. 
Нашу маленькую таганскую школу много раз «реформировали». Здание было изначально невелико, построено оно было в 1927 году как начальная школа № 12, и так она и просуществовала в этом качестве до 1936 г. Потом, с 1936 по 1939 год ее преобразовали в восьмилетнюю школу № 495. Впоследствии, когда в Москве ввели раздельное обучение для мальчиков и девочек (т. е. школы разделились на мужские и женские — правда, это было не повсеместно, но в Москве, в порядке эксперимента, в некоторых районах это раздельное обучение ввели), и  в 1939 году ее преобразовали в мужскую школу № 504. А в начале 1943 года СССР повсеместно вернулся к раздельному обучению мальчиков и девочек по классам в каждой средней школе. Разделение происходило с 5-го класса и было сделано для того, чтобы улучшить обучение. Существовало мнение, что подобный подход учитывает физиологические и психологические особенности полов и способствует более качественному усвоению знаний. Впрочем, при идиоте Хрущове (уже с 1954 года) опять ввели совместное обучение. И вот, наша школа с 1960 и вплоть до 1987 года была известна как спецшкола № 8 (с преподаванием ряда предметов на немецком языке). Потом ей присвоили  номер 1271, который она носила до 2014 года с подзаголовком – «с углубленным изучением немецкого языка». А вот теперь у нее номер 2104, и она не существует сама по себе, а является частью какой-то огромной школы о трех зданиях. Наше – самое маленькое. Дело в том, что лет десять назад молодые, дерзкие, мало профессиональные и туповатые «реформаторы» укрупнили московские школы так, чтобы количество учащихся было непременно не менее тысячи. Чем эти персонажи руководствовались, кроме вульгарной жадности, не знаю. Нет в этом ни логики, ни педагогического расчета, ни экономической целесообразности. Но есть такая примитивная чисто бухгалтерская мечта: если мало тратить (а лучше – вообще ничего не тратить), то сохраненные средства можно будет употребить на нечто более важное, чем подготовка умных, всесторонне развитых и творчески мыслящих молодых людей. То есть – на нужды тех, кто присосался к бюджету страны, и считает его своим собственным, а не общенациональным, ресурсом. Надеюсь, в ближайшее время такие подходы будут отменены, хотя пока ничего положительного у нас ни в области образования, ни в области здравоохранения не происходит: вместо образования — оказание образовательных услуг, а вместо здравоохранения — оказания медицинских услуг, увы!..
  Проучился я в этой школе все 10 лет - с 1960 по 1970 гг., мы тогда жили в старинном особнячке высотою в полтора этажа: один этаж был нормальный, а другой (как раз тот, где мы жили) – полуподвальный, т.е. нижняя кромка окон была примерно на 30 см выше уровня грунта. Это называлось «переселенческий фонд», потому что папе с мамой в их конторе пообещали «улучшение  жилищных условий», но надо было немного подождать. Домик этот был забавный, жильцы в нем (в этой, полуподвальной части) менялись довольно часто, потому что все мы жили там временно, в ожидании обещанного «улучшения жилищных условий». И только две квартиры, расположенные на «нормальном» уровне, жильцы занимали  десятки лет — вплоть до сноса домика в конце 60-х годов. Вот мы там лет пять и прожили. В ожидании, так сказать...
  Потом, когда родилась моя младшая сестричка, отец буквально заставил маму пойти в партком, местком и стенгазету (это сарказм, если что!), и нам дали половину четырехкомнатной квартиры. Но это уже совсем другая история.