Родина как диагноз
глядят на север, будто ждут подмогу
от самих себя, от этой вот землицы,
где мысль сама боится прошептать и крикнуть.
И отвращение – не гневное, не злое,
но тихое, как плесень на обоях,
проступает сквозь привычный серый колер,
как соль на сапогах, на вытертом подоле.
Здесь воздух сам пропитан испареньем
какой-то вечной, серой канители,
где подвиг – лишь забыться, а смиренье –
единственный талант из колыбели.
И ложь, густая, как смола на ели,
стекает по стволам официальных хроник,
и даже колокол, звонящий по неделе,
звучит фальшиво, будто бы со стоном.
Империя, что вечно в позе сфинкса,
глядит на мир с презреньем и тоской,
не в силах ни родить, ни раствориться,
лишь множит пустоту сама собой.
И хочется бежать, не обернуться,
от этих лиц, застывших в полусне,
где свет погас, и нечему проснуться,
и даже эхо тонет в тишине.
Но связь, увы, прочней стального троса,
язык, пейзаж – ты ими перевит.
И отвращенье – это форма спроса
с того, что кровь твою же и язвит.
Не вырвать с мясом то, что стало частью,
хоть эта часть и есть источник бед.
И смотришь вдаль, где за полярным счастьем
маячит только северный хребет.
Свидетельство о публикации №125061201325