Она утонула, сгорела, пропала...

Она утонула, сгорела, пропала.
Ей было под сорок, а это немало
Для жизни тюремной, кислотных заплывов,
Сплошных авантюр при отсутствии мира.

Ей было лишь девять, когда он облапал
В подъезде её и представился папой,
Сказав, что не стоит потворствовать шлюхам,
Которым нельзя смерть мужей ловко втюхать.

Она подросла на два года, и газом
Её отравил он. Очнувшись, не сразу
Припомнила адрес любимого дома,
Вернулась — а там спящих тайно хоронят.

Ей было двенадцать, когда взрывом в школе
Её он спасал, как синицу от воли,
И, гордый собой, демонстрировал миру
Лицо одноглазое родины милой.

Ей было семнадцать, и он решил: хватит
Сидеть ей без дела, пора расширяться.
Сациви с хинкали пришлись не по вкусу,
Но шею связали кровавые бусы.

А дальше движуха пошла как по маслу:
Кровавые кольца под сладкие басни,
В сортире иконы, монеты в карманах...
И смерть окружающих строго по плану.

Но что-то случилось: в глазах потемнело,
Приказов не слышит обмякшее тело.
Она спотыкается, падает, стонет...
На помощь никто не придёт: миллионы

Живущих внутри этой адской машины
Хотят одного: вместе с нею не сгинуть.