Воспоминания

Врезался я в повозку
со своей дряблой памятью,
как из нее — такой громоздкой —
начали чопорно пялиться
букашки припоминаний
и глыбы недолгой истории:
где-то — пассионарий,
когда-то — субъект застойный;
в чем-то — хвостик заячий,
в другом — львиная грива;
один отрезок шел гуляючи,
второй — быстро, третий — криво.
Напомнили чувства гранитные,
излияния ширпотреба.
Зеленоватые ланиты мне
вытирала и шлюха, и Феба.
Напомнили чувства мраморные,
орфические мистерии.
Прижигала раны мне
и потаскуха, и мать Астерии.
Заполнили мозг слезами
злополучные оказии.
Слезы с глаз не слезали —
зажурчали веками казни им.
Заполнили легкие смехом
гордость и стыд;
но праздник в рот не ехал:
варолиевы мосты
сугробами завалило,
напала подло пурга,
не то смех я направил мимо,
не то он себя — под курган.
Заплелись голоса кого,
заструился запах чей
из злато-сребро-полосатого
узора старых парчей.
Дни былого разрисовали,
когда краски нагрели.
Ave atque vale! —
высохшей акварели.
Замерцали лица, тела,
органы, вещи, природа.
Пища для мысли вылетела
из трубки пищевода
и переварилась притом
в субстанцию похвалы и жалоб,
закутав в свой хитон
воспоминаний жало.
И заржала кобыла,
в непогоду повозку тянувшая.
Память лошадку накрыла:
“Ты из нас — лучшая!”
И покатили они погодя,
переходя в туманные дали.
Не стоял я на месте, хотя
и за ними бежать не дали.


Ave atque vale! — Hail and farewell! (лат.)