Шри Ауробиндо. Савитри, 10-3

Книга Десятая. КНИГА ДВОЙСТВЕННОГО СУМРАКА
Песня III. СПОР ЛЮБВИ И СМЕРТИ


Губительный тяжелый голос стих;
казалось, поведёт теперь марш Жизни
в молчаньи первозданной Пустоты.
Но Савитри ответила ему:
"Нахмуренный софист вселенной, за Идеей
скрывающий Действительность, Лицо
живой Природы за бесчувственным скрывая,
и маскируя вечность танцем Смерти,
завесу из ума невежественного
соткав, Мышленье в переписчика ошибок
а чувство - из слуги ума в лжеца.
Эстет страданья мира, философии тоскливой
поборник, заслоня словами Свет
и призывая к Истине, обман чтоб утвердить.
Обман реальности – это корона лжи,
истина искаженная – в ней камень драгоценный.

Ты истину речешь, что убивает, отвечу я спасающей тебе.
Себя вновь открывая, путник сделал стартом мир
материи  жизнь – из небытия, из Ночи – вечный свет ,
Стимул бессмертия из смерти. Голову Бог спрятал
от взора в капюшон Материи, в глубины
погрузя сознанье несознания, все-Знанье
неведеньим огромным темным видя.
А Бесконечность – в форме безграничного нуля.

Его блаженства превратя в бесчувственность,
в простор пустой духовный - вечность.
Так на нет сведя первоначальное ничто,
вневременное почву в пустоте себе нашло,
нарисовав образ вселенной, чтобы дух
мог путешествовать во Времени, бороться
с Необходимостью железной, а душа –
паломничество совершить. Дух в черных
безмерностях подвинулся, и Мысль
в древнем Небытие построил;
горит душа в гигантской Бога Пустоте,
огня жар тайный разгорая. В бездне
ничто имела силу его Власть;
свои движения бесформенные с формы
направив, делала Материю как плоть
из Бестелесного. Проснулись
рождающиеся неясные Могущества. В инертной
материи дышала дремлющая Жизнь,
в Жизнь подсознательную Ум во сне залег,
и потянулся телом в пробужденье Жизни,
чтобы стряхнуть с себя оцепененье сна;
бесчувственное вещество затрепетало чувством,
начало биться Сердце мира, глаза — видеть,
в вибрациях теснящихся немых
мысль мозга шла по кругу, в поиске себя,
была открыта речь, явилось новорожденное Слово,
мост света с мировым невежеством построив.
Свое жилище Мыслящий создал в Уме.
Разумный зверь желал, планировал, искал;
среди зверей поднялся,
жизнь создавая новую,  вселенную измерив,
он противостоял судьбе, боролся
с невидимыми Силами,
он побеждал, использовал законы,
что миром правили. Желая оседлать
пространство неба и до звезд добраться
хозяином огромного пространства.
Выглядывает полубог сейчас из окон
ума, души завесом человека скрыт:
неведомое видел, неприкрытый лик Истины;
Коснулся луча солнца; молчалив, недвижен,
в предчувствования глубинах он стоит
проснувшись в Сверхприроды свете,
и видит славу крыльев поднятых,
Бога могущества в широком нисхожденье.

   "О, Смерть, ты смотришь на незавершенный мир,
тобою измучен, в пути неуверен,
несовершенными умами населен,
существованием  невежественным, Ты
возглашаешь: Бога нет и всё напрасно.
Может ребёнок как уже мужчиной быть?
Раз он — дитя, то никогда не возмужает?
Не зная, не научится потом?
В малом зерне большое дерево таится,
в крохотном гене - мыслящее существо;
частичка маленькая в капле спермы,
растёт, став мудрецом, завоевателем.
И неужели, Смерть, ты вырвешь напрочь
мистическую Бога истину, отринув
чудо оккультное духовное? Еще
ты скажешь, что ни духа нет ни Бога?
Немая материальная Природа, проснувшись, видит;
речь изобрела и волю обнаружила. И что-то
ждёт за пределами того, к чему она стремится,
и окружает её в том, во что она растет:
дух обнаружить, превратиться снова в Бога,
и превзойти себя — вот её цель.
Мир, в Боге спрятанный, существованье начал,
он медленно идет к проявленному Богу:
несовершенство к совершенству, тело — души кокон:
конечное в ладонях бесконечности,
дорога времени в раскрывшуюся вечность.
Материя, структура Мага вечного, скрывает
тайну свою от своих глаз, как книга
священная на тайнописи, как
оккультный документ искусства Все-Чудесного.
Всё здесь несёт свидетельство его могущества,
Во всём мы чувствуем его присутствие и его силу.
Сиянье высочайшего триумфа — солнце,
месяц мерцающий златой - триумф,
триумф —  неба багряного греза его.
Кружащиеся звёзды -  марш величия.
Смех красоты его – и в зелени деревьев,
мгновенья красоты в цветах ликуют,
песнь голубого моря,  голос ручейка —
журчанье арфы Вечного. Мир – это Бог
в реализации во внешнем. Все его пути -
вызов рассудку нашему и чувству;
грубость невежественной Силы, способы
чем мы пренебрегаем (мелким, тёмным, низким),
величием в на малое опоре,
в неведающей Пустоте построил мир.
Формы слепил он из мельчайшей пыли;
чудо построено из незначительного. Если
ум искажён, невежественна жизнь,
зверские маски в ней и злоба действий,
это лишь эпизоды в разноплановом сюжете,
шаги его великой и опасной драмы;
он превращает всё в свою мистерию, игру,
при этом также не игру - глубокий план
мудрости трансцендентной, что ищет пути,
чтоб встретить Господина своего
в этой тени и Ночи: а над Ночью — звёзды;
в материи немой – реализация Божественного, зрима
лишь одинокой Бесконечностью. В умах
и жизнях – Абсолют она.
Торговец чудесами — её навык;
мышления законы создает Материи машина,
повязал себя законами железными каприз,
в мире загадочном Бога закрыл: во сне незнанья
она баюкала Всезнающего,
на спине Инерции несла Всесильного, ступая безупречно
божественными несознающими Шагами
кругом своих забот  чудесных.
Бессмертье утверждало через смерть себя;
лик Вечного через теченье Времени виднелся,
знание маскируя под Невежество, Добро
свое посеял на постели Зла,
ошибся дверью, чтобы Истину впустить,
свой саженец Блаженства поливал слезами Горя.
Указывают тысячи сторон обратно на Единого;
природа двойственная Уникального сокрыла.
На этой встрече масок Вечного в смешеньи,
Вв танце запутанном антагонизмов страстных,
скрывающие как любовники в объятьи
утерянного тождества размолвку, через
спор крайностей Могущества миллион
дорог земли тянулся к божеству.
Все спотыкались за Наставником вослед,
запинка каждая – необходимый шаг
В пути неведомом к непостижимой цели.
Всё грубо ошибалось, шло вразброд,
идя  к Единому Божественному. Словно
под заклинанием титана превратясь
могущества другой лик поимели:
Божественности искаженной идолы
носили головы животного иль тролля,
уши от фавна и копыта от сатира,
или скрывали демона во взгляде:
ум превратили в кривой лабиринт,
метаморфозе сердца подвергались,
гуляк вакхических впуская из Ночи
как в Дионисья маскарад, в святилище восторгов,
на больших дорогах, в садах мира
валялись, о своих божественных частях забыв,
как от вина Цирцеи, или как ребенок,
что ползает в луже Природы, веселясь.
И мудрость, путей Бога пионер,
стала участницей в тёмной игре:
утратив кошелёк и суму пилигрима,
не в состояньи карту прочитать, звезду увидеть.
Скудность самооправдания – сокровище её,
а прагматичный поиск рассудка наугад, или абстрактный взгляд,
или добиться преходящего успеха  — что она изучает —
как швейцар в школе практичности. Поверху океана
широкого Сознанья косяки
мыслей, но мелких, попадают в сети,
но истины великие уходят
через ячейки мелкие; и в глубине творенья
скрыто плывут они в огромных темных безднах
вдали от маленьких грузил ума, столь далеко
для слабого ныряльщика нырка.
виденье смертное глядит невежества глазами;
не проникая в суть вещей, знание ходит
с Ошибки посохом как почитатель ложных догм,
ложных богов, фанатик нетерпимых убеждений,
с сомнениями в каждой истине искатель,
скептик, встречающий Свет словом «нет»
иронией студящий сердце циник,
затаптывающий в человеке бога;
тьма на дорогах Времени лежит
иль поднимает морду звезды запятнать;
создать облако разъяснений от ума
вместо пророчеств Солнца. Всё-таки
есть Свет;  он  у дверей Природы:
держит факел, чтоб путешественника внутрь повести.
Ждёт зажиганья в наших тайных клетках;
звезда в море невежества.
Как лампа на корме, пронзающая ночь.
Знанья растут -  свет разгорается внутри:
воин сияющий в уме, Орёл мечты в интуитивном сердце,
лук Бога и Доспехи к бою.
Рассвет приходит, пышность Мудрости
проходит по неясным полям бытия;
до пиков Мысли философия восходит,
оккультные энергии Природы наука вырывает,
джинны, служа запросам карлика, детали
ее искусства демонстрируют. На высях,
что недоступны и ума полету,
слабеющего Времени на грани,
душа назад в  Высшее "Я" идет;
знания человека к Лучу Бога.
Мистическое царство как источник силы,
ее огонь горит в глазах провидца, мудреца;
зрения вспышка на ума границе:
мысль, смотрит, замолчав, в звучанье Пустоты.
Голос спускается с незримых и мистических высот:
великолепья крик
на устах шторма, это — голос,
что говорит с глубиной ночи, гром, пылающий призыв.
Над планами незнающей земли
к царству Незримого протянется рука
за грань границы сверхсознания, срывает
завес с Неведомого;
дух смотрит Вечному в глаза.
Он слышит Слово, к которому сердца были глухи,
видит сквозь пламя, там, где слепли наши мысли;
он пьёт от Истины груди,
вечности тайны познавая.
Так всё окунулось
в Ночь, говорящую загадками, Так всё
встает, чтоб встретить Солнце.
Такова мистерия, Смерть, царства твоего.
В магической сфере земли, которая несётся
в бесцельном странствии вкруг солнца, средь немых
великих марша звёзд, Тьма охватила поля Бога,
миром Материи твой образ правит. Маска
твоя лик Вечного сокрыла, в забытьи
создавшая мир Богиня.Дремлет
еще в этом Просторе: превращенья
пагубные будут еще там
с телом ее, пока оно
не осознает больше о себе.
Чрез созидающий ее сон пролетят
лишь хрупкие воспоминанья о
назначенной ей радости и красоте
под сводом голубым смеющимся
средь зелени закутанных деревьев
богатства запахов, оттенков изобилья,
на фоне золотой прогулки солнца
ночного бдения мечтательных огней
высоких звезд, среди вершин холмов
на чувственной земле, целуемой дождями
и перекатываньем моря. Но сейчас
утеряна первичная невинность,
и Смерть с Невежеством царят над смертным миром,
природа в серость облекается одежд.
Земля ещё хранит былые
очарованье с грацией,
величие и красота её доныне,
божественный же Обитатель ее скрыт.
Души людей идут дальше от Света,
и отворачивает Мать великая лицо.
Глаза Блаженства божества закрыты,
боли касание нашло её и в снах.
Она лишь повернулась, заметалась
 на своём ложе в Пустоте - она
проснуться и найти себя не может,
и форму совершенную свою
выстроить снова, положение
не замечая, позабыв свою природу
о собственном инстинкте счастья, забывая
творить мир радости, плачет она,
 глаза творенья своего слезами наполняя;
лезвием горя грудь своих детей пробуя,
мучительную роскошь горя, слёз
В надежды и труда потери лишь.
В кошмарном измененьи полусознательного сна,
терзая и себя и нас своим прикосновеньем,
она в наши сердца, тела и в наши жизни
идет в тяжелой жесткой маске боли.
Наша природа, скорчившись в досрочных родах,
искаженно дает ответы на вопросы толчков жизни,
вкус острый обретает в муках мира,
пьет едкое от горя извращенности вино.
На радость жизни здесь наложено проклятье:
восторг, сладчайший признак Бога и Прекрасного близнец,
в испуге домогательства святого и мудреца-аскета, осторожен;
опасен стал, и двойственный обман,
и хитрость инфернальной Силы подбивает душу
на вред себе, паденье.
Из удовольствия Бог-пуританец сделал плод
отравленный, наркотик с кровью
на торге Смерти, грех – дитём экстаза Природы.
Все же всякий охотится за счастьем,
покупает за боль иль вырывает силой
из слабости груди земли бездушной
блаженства хоть осколок. Даже сама радость
ядом становится; желание ее
судьбы наживкой страшной сделали.
Все средства становятся пригодны,
чтобы ухватить единственный тот луч,
вечность в жертву
приносится ради мига блаженства:
и всё ж для радости земля, а не для горя
была здесь создана, не сном
в безмерном Времени страданья. Хотя Бог
и создал мир для своего восторга,
невежественная Сила его бремя Взяла, его кажется Волей,
глубокая ложь Смерти начала здесь править Жизнью.
Всё здесь стало игрою Случая с личиною Судьбы.

   "Воздухом тайным счастья чистого, глубоким,
как небо из сапфира, дышит дух наш;
сердца и тело ощущают его зов,
чувства наощупь его ищут и теряют.
Если это убрать, мир утонул бы в Пустоте;
если не было б этого, ничто
не в состояньи было б двигаться и жить,
блаженство скрытое лежит в корне вещей.
Глядит Немой Восторг на Времени работы:
чтоб  радость Бога поселить в вещах,
дало Пространство для эксперимента  место,
чтоб радость Бога поселить в себе,
родились наши души. Давнее очарованье
эта вселенная хранит; Её объекты —
кубки Восторга Мирового, Чьё  вино
чарующее — как напиток для души:
заполнил небеса мечтами Все-Чудесный,
пустое древнее Пространство в дом чудес
он превратил; свой дух в знаки Материи вложил:
огни великолепия его горят в великом солнце,
скользит по небу, и в луне мерцая;
он - в сферах звука красота поющая;
он строфы из Ветра од скандирует;
молчанье звёзд в ночи;
проснувшись на рассвете, зовёт с каждой ветки,
в камне лежит, в цветках с деревьями мечтает.
Даже в Невежества работе и печали
такой, при тяжести опасных почв земли,
на смерть и обстоятельства не глядя,
поддерживается воля жить и радость быть.

Радость во всём здесь, что встречает чувство,
Радость в любом переживании души,
во зле, в добре, в грехе и добродетели: к угрозе
закона Кармы безразличная, она
осмеливается расти на этой почве,
соком бежит в растениях и Боли цветах:
в драме судьбы трепещет,
пищу у горя и экстаза вырывая,
силу на трудности, опасности растит;
с рептилией барахтается, с червяком,
равная звездам, главу поднимает;
и в танце фей участвует она, в обеде с гномом:
светом и жаром наслаждаясь многих солнц,
солнца Могущества и Красоты ласкают
её лучами золотыми; и растёт к Титану, к Богу.
Нескора на земле, сполна познав ее глубины,
чрез символ её наслаждения и боли,
цветы Пучины, виноград Небес,
удары пламени, уменье мучить Ада,
Великолепья Рая тусклые осколки.
В маленьких жалких удовольствиях
здесь жизни человека,
в радостях пустяковых и страстях она находит вкус,
в мучении сердец разбитых и в слезах,
в златой короне и в венце терновом,
в нектаре жизни сладости, в её горьком вине.
Познанье бытия во имя нового блаженства,
во имя необычного весь опыт. Вносит в дни
творения земного – язык Славы из боле ярких сфер:
в творения раздумья и Искусство погрузясь,
в восторге от вдруг найденного слова,
в решениях ликует, в делах благородных,
блуждает в заблуждениях, бросает вызов бездне,
в его подъемах поднимается, качается в паденьи.
Ангел и демон, как семья в его палате,
кто сердцем жизни овладел или в борьбе за это.
Для наслаждающегося космической игрой,
творения величье и ничтожность — равны,
краски величья и убожества его
наброшены на холст богов нейтральный:
Наметивший всё это восхищен Художника искусством.
Но не вечно он терпит ту опасную игру:
вне земли этой, но в предназначеньи
земле освобождённой, Мудрость, радость
свою корону совершенства там готовят;
сверхчеловека истина взывает к людскому мыслящему.
Наконец, душа к вечному поворачивается,
ища в каждой часовне объятья Бога.
Там затем разыгрывается венец Мистерий,
чудо долгожданное приходит. Блаженства
бессмертная богиня свой небесный взгляд
на звезды обращает, вздрагивает телом;
в сафических строфах песни её любви
трепещет время, наполняется Пространство
чистым блаженством.
Затем, оставляя сердце человека его горю,
покинув речь и именованные царства,
через мерцанье неба бессловесной мысли,
через нагие абсолютного виденья небеса,
она восходит до вершин, где нерождённая Идея,
помня то будущее, что только предстоит,
вниз на работы Силы смотрит, стоя
неизмеримо выше созданного мира.
В прекрасном смехе солнца Истины, подобно
огромной птице над недвижным морем,
радости созидающей парит ее крылатый пыл
над тихой глубиной покоя Вечного.
И это было целью, Законом высочайшим,
той Задачей, что задали Природе там, когда
пропитанное красотой в неясных водах
сна бессознательного, из той Пустоты
поднялось грандиозное творенье, —
для  этого вошёл в Пучину Дух,
силу Материи энергией наполнил
в скудном служеньи Ночи Свету
соборному, здесь, в царстве Смерти —
вернуть на родину бессмертие. Идёт
преображение мистическое долго.
Земное все восходит с грязи в небеса,
любовь была желанием животным,
затем безумием восторженного сердца,
пылкостью дружбы в счастливом уме -
в поле широкого духовного томленья.
К Единому пылает страстью одинокая душа,
сердце любило человека - любит Бога,
и храмом и жилищем его тело
становится. Так наше бытие
 от разделённости уходит; Всё самим собой
становится, заново ощущаясь в Боге:
и Любящий, из-за порога своего уединенья,
вберёт весь мир в единственную грудь.
Тогда конец Ночи и Смерти делу:
единство завоёвано, конец сражению,
всё познано, и все в Любви объятьях;
назад, к невежеству и боли, кто пойдет?

   "О Смерть, я торжествую над тобой внутри;
я больше не дрожу от нападений горя;
могучее спокойствие внутри: тело, и чувства:
взяв горе мира, превращает его в силу,
а радость мира Бога общей радостью творит.
На троне тишины божественной моя
извечная любовь; Любовь должна
дальше самих небес подняться и найти
чувство своё невыразимое и тайное;
должна в пути божественные превратить свои
 дороги человеческие, сохранить
при этом власть и над земным блаженством.
Смерть, не для остроты сердечной сладости,
не для блаженства тела моего лишь
потребовала у тебя живого Сатьявана,
но для его работы и моей, для общего предназначения.
Две жизни — Бога посланники под звёздами; пришли
под тенью смерти жить,
свет Бога призывая на землю для невежественной расы,
его любовь — наполнить пустоту людских сердец,
блаженство — исцелить несчастье мира.
Ибо я, женщина — я сила Бога, он — душа,
посланник в человеке Вечного.
И моя воля выше твоего закона, Смерть,
моя любовь сильнее, чем Судьбы оковы:
наша любовь — небесная Всевышнего печать.
От твоих рук ее я берегу.
Любовь угаснуть на земле не может;
Ибо любовь — звено между землёй и небом,
ангел далёкого и Трансцендентного  здесь;
человека право на Абсолют."

Но женщине бог Смерти отвечал
с тем смехом ироничным, что лишает
мужества труд звёзд:
      "Вот людской обман
Истины мыслями объемными. Найми
обманщика известнейшего — Ум,
чтобы соткать из атмосферы Идеала
одежду для нагих желаний тела,
для страсти сердца твоего! Не крась
цветами магии ты паутину жизни:
но сделай мысль правдивым зеркалом,
материя и смертность в отраженье,
тогда поймёшь, душа — лишь продукт плоти,
«Я» составное в сконструированном мире.
Несвязность в сне мистическом – слова.
Как в грязном сердце человека смогло б жить
великолепие построенного грёзой Бога,
кто сможет видеть лик божественного, образ
в голом двуногом черве - человеке?
Лик человеческий, сбрось маски от ума:
животным будь, червём, как все в Природе;
рождение пустое, ограниченную жизнь.
Правда гола как камень, тяжела как смерть;
живи нагая в обнажённости, под весом правды."

Но Савитри ответила:
"Да, человек я. Но поскольку
в людском  ждёт часа своего Всевышний сам,
тебя растопчет, чтоб достичь высот бессмертия,
пройдя горе и боль, смерть и судьбу.
Да, человечность — это маска Бога:
живёт во мне, он - движитель меня,
своей космической работы колесо он поворачивает.
Тело его света, Я — инструмент его могущества,
я — Мудрость воплощенная его в земной груди,
я — его побеждающая воля. Дух без формы
во мне свой образ начертал; во мне —
и Безымянный, и тайное Имя."

 Смерти Бог
из Тьмы скептической опять послал свой крик:
"Воображенья дома жрица, убеди законы жесткие, незыблемые. Сделай
трудом своим то невозможное. Как сможешь принудить к браку двух вечных врагов?
Непримиримые в своём объятьи, великолепье чистых крайностей своих
они погасят: сей несчастный брак зачахшую их силу искалечит.
Как ты соединишь в одно и истину, и ложь?
Где всё - Материя, Дух — сон:
если всё — Дух, то ложь Материя тогда,
кто был тот лгун, подделавший вселенную? Не может
реальное вступить в брак с нереальным.
Кто повернулся к Богу – тем покинуть мир;
кто хочет в Духе жить, отдать жизнь должен;
высшее "Я" встретив, откажись от малого.
Пройдя ума миллион маршрутов,
через Существование вплоть до его конца,
просторы океана мира мудрецы исследующие нашли:
уход – это единственная гавань.
К спасению две двери у людей:
смерть тела — дверь Материи к покою,
души Смерть  — счастие последнее. Во мне
убежище находят все - Я, Смерть, я Бог."

Но Савитри ответила ему:
"Сердце мудрей Рассудка мыслей,
сильнее, чем твои оковы, Смерть.
Оно видит и чувствует - во всем едино-Сердце,
чувствует руки
высокого и Трансцендентного,
 как солнца,
видит космический Дух за работой;

Средь Ночи неясной лежит оно наедине с Создателем.
А сила сердца моего перенесет горе вселенной
и не сойдёт с сверкающего курса,
своей чистой орбиты через покой Бога.
Может море Всеобщего Восторга выпить
не потеряв духовного прикосновенья,
спокойствия, что размышляет в глубинах Бесконечности."

   Ответил он:
"Ты в самом деле так сильна, о сердце,
душа, и так свободна? Можешь ты срывать тогда
яркие удовольствия с моих ветвей цветущих придорожных,
не сходя от цели путешествия, встречать
опасное касанье мира, никогда не падать?
Яви мне свою силу и свободу от моих законов."

Но Савитри ответила: "Конечно, я найду
среди зелёных шепчущих лесов
жизни близкие сердцу наслаждения, но только
мои — теперь еще его, или мои — ему:
едина наша радость .
Если я медлю - Время так же  наше и Бога, если падаю,
то разве не его рука рядом с моей?
Всё — замысел единый; углубляет
отклик души всё, несёт ближе к цели."

Нечто презрительное, Смерти Бог, ответил:
"Так силу докажи мудрым богам, радость земную предпочтя!
Ты хочешь свое "я",
при этом жить свободной от себя и от своих вульгарных масок.
Тогда дам  тебе всё, что душа желает,
все радости недолгие, те, что земля
для смертных бережет. Одно
желание единственное, дорогое, что перевешивает всё,
законы запрещают и судьба.
Моя воля едина: Сатьяван никогда не сможет снова быть твоим."

Но Савитри ответила неясной Силе:
"Если
глаза Тьмы в состоянии на Истину взглянуть,
смотри в сердце моё и, зная, кто я,
дай мне, что можешь иль что должен, Смерти Бог.
Ничто не требую - лишь только Сатьявана."

Спустилась тишина, как от сомнения судьбы.
Словно с пренебреженьем тихим, уступая,
бог Смерти голову высокомерную склонил
в согласии холодном:
"Дам тебе,
спасённой от горечи судьбы и смерти,
всё, что когда-то Сатьяван живой
желал в своём сердце для Савитри.
Полудни яркие даю тебе, зори без ран,
и дочерей, таких же как и ты, умом и сердцем,
прекрасных сыновей-героев, сладость единенья
 с мужем твоим. И в своём доме,
 ты счастья будешь пожинать плоды.
Любовь круг свяжет тобой собравшихся рядом сердец.
Сладость твоя, напротив, встретит в твоих днях
служенье нежное тому, что твоей жизни
желанно; любящее царствование
над всеми, кого любишь, так соедини в одно
Два полюса блаженства и вернись, дитя, на землю."

   "Твои дары отвергну.
Земля не сможет расцвести, если вернусь одна."

Издал Бог Смерти новый злобный клич,
подобный рыку льва, на ускользающую жертву:
"Что знаешь о земном богатстве и меняющейся жизни,
думая, раз человек мёртв - радость прекратится?
Пока конец не наступил, не стоит быть несчастной:
горе слабеет быстро в сердце человека;
другие гости скоро обживутся в  пустых покоях.
Недолговечной росписью на праздника полу,
набросанной для красоты мгновенья, создана любовь.
Иль как у путешественника на вечной тропе,
цели меняются в её объятьях плавно,
как волны для пловца по бесконечным водам".

Но Савитри богу неясному ответ:
"Отдай назад мне Сатьявана моего.
Мысли твои напрасны для моей
души, что в преходящем чувствует
истину вечную, глубокую."

Бог Смерти ей ответил:
 "Вернись, и  свою душу испытай!
Довольно быстро с облегчением поймёшь, что и другие люди
на полной щедрости земле — верны, сильны, красивы,
когда забудешь ты наполовину, то один из них
вокруг твоего сердца обовьется,
чтоб было отвечающее сердце;
кто смертный  радостно бы жил один?
Тогда Сатьяван плавно заскользит в минувшее,
нежная память станет вытесняться из тебя
новой любовью и руками, ласками детей,
пока ты вдруг не удивишься, а была ль любовь вообще.
Таким задуман был тяжёлый труд жизни земли,
поток, что никогда не остаётся прежним."

Могущественному Богу Смерти был ответ:
"О мрачный ироничный критик труда Бога,
над поиском ума и тела ты глумишься
того, чем в час предвидения обладает сердце,
а дух бессмертный сделает своим.
Покинутая, преклоняюсь пред бога образом,
и в восхищеньи от любви; в огне сгорела,
чтоб следовать его шагами. Разве мы не те,
кто одиночество широкое несёт, что над холмами
с Богом наедине раскинуто?
Зачем напрасно борешься со мной, Бог Смерти,
освободившись от неточных представлений, ум,
кому богов секреты очевидны?
Сейчас узнала без сомнений я,
звёзды великие моим огнем пылают,
из его топлива горят и жизнь и смерть.
Жизнь была моей слепой любить попыткой:
то, как я боролась, видела Земля, как побеждала - небеса;
достигнуто, превзойдено все будет;
поцелуй, перед брачным огнем, сбросив покровы,
невесты вечной с вечным женихом.
И примут небеса, вконец, наши полёты.
У судна жизни на носу,
что рассекает волны Времени, надежды
огней сигнальных нет, горели чтоб напрасно».

Она договорила; как в экстазе тайном.
Этого бога части тела без границ вздрагивали в тишине, 
неясному движенью Равнин туманных океана, уступающих луне,
подобны. Как с порыва ветра, поднялись
сумерки в трепетании вокруг неё в мире мерцающем,
подобно рвущейся вуали.

Противников великих спор. Вкруг этих душ
во мгле сверкающей на крыльев жемчугах
сгущающиеся сумерки летели,
словно стараясь дотянуть до некоего утра вдалеке.
Её очерченные мысли проносились
через туман просвечивающий,
смесь, ярко-оперённые, с огнями его и пеленой,
и все её слова, как драгоценности, улавливались жаром
таинственного мира, или украшали
радужным переливом всех своих цветов
как эхо, тающее в отзвуке далеком.

Всё изреченное, всякое настроение должно
там стать недолговечной тканью, сотканной умом,
чтоб одеяние тончайшее создать  прекрасных изменений.
На своей безмолвной воле сосредоточенная, шла она
травой туманных нереальных равнин неясных,
перед ней была видения плывущая вуаль,
вслед за стопами - одеянье грез.
От сладости бесплотной уходя,
огонь силы сознанья ее духа
звал её мысли из речи назад,
осесть внутри в глубоком зале
для медитации. Поскольку только там
существовать способна истина души:
незыблемое жертвенное пламя,
Она пылала, негасимая в  камине,
в нем для высокого хозяина с супругой
усадьбы наблюдающий огонь,
чтобы дать пламя алтарям богов.

Все продолжали вынужденно путь,
 скользя и не меняясь, сохраняя
миров порядок свой обратный:
Смертный вёл, бог с духом подчинялись,
и она в конце была  в их марше главной,
а они следовали её воле впереди.
Шли дальше по дорогам уходящим,
мерцаюший туман их провожал.
Но всё быстрее все вокруг летело
как потревоженное, убегая от чистоты её души.
Небесной птицей
на крыльях ветра в драгоценностях,
несли огнем, к груди прижатым, разноцветным
духом ведомое в пещеру жемчуга оттенков,
сквозь сумрак очарованный душа
ее шла. Перед ней - Бог Смерти.
И Сатьяван, Во тьме, пред Богом Смерти,
слабеющей звездой. Над ними –
незримые весы его судьбы.