Про бессердчных чревоугодников

1. ПРО МАЛЬЧИКА С ВОЛКАМИ

Один мальчик пас овец. Вдруг видят: несутся на перегонки к стаду двое волков, белый и чёрный. Испугался он и закричал громко-прегромко: «Волки! Волки!» - да так широко рот в крике раскрыл, что оба волка с разбегу к нему в глотку влетели.

Прибежали старшие пастухи, смотрят: нет волков. Подумали они, будто мальчик над ними шутить вздумал, рассердились и отколотили его, чтобы неповадно было впустую на помощь звать. А волки у мальчика в утробе сперва притихли, но от ударов по животу снова расходились, заворчали и стали опять бегать да кувыркаться.

Ещё больше испугался мальчик, но немного погодя вспомнил, как деревенских собак утихомиривал и быстро, не прожёвывая, бросил себе в желудок большую лепёшку, которую на обед брал из дома. Поделили волки лепёшку и затихли – но ненадолго.

С тех пор стал мальчик постоянно пропитания искать за троих – для себя и двух внутренних зверей. Съедал он сначала свои припасы, потом чужие, потом объедки, потом стал у лошадей и кур пшено и сено отбирать, наконец и сам домашний скот стал убивать и жрать по ночам. Выгнали мальчика из деревни за такое чревоугодие и пошёл он куда глаза глядят. Встретился ему дорогой один мудрец и посоветовал: «Ты голода не насыщай, а наоборот – попостись во славу Божию. Волки у тебя во чреве ослабнут и высохнут как черви, и можно их будет слабительным питьём выгнать. Так спасёшься». А мальчик не послушал – растерзал мудреца и даже ничего не почувствовал, потому что собственное сердце к тому времени давно волкам скормил.

Пришло время уже не шёл ногами, а катился, как огромный мясной колобок, и пространство по кускам внутрь собственного тела затягивал. Но вот добрался он до конца своей дороги и лопнул от обжорства, а из живота у него выпали две громоздкие зубастые морды. На тот свет мальчика не пустили, поскольку стал он не зверем, не человеком, не живым и не мёртвым. И устроился он у ворот ада трёхголовым цербером. Сидит и пожирает всех нерадивых и злых, которые ангела-хранителя с собой не привели для защиты. Может быть, скоро подавится, второй смертью умрёт – и будем мы между мирами свободнее ходить.

2. ПРО БОГАТЫРЯ

Всех врагов одолел богатырь.
Кощея иглой к жизни намертво приколол.
Змея горыныча в недрах земли запёк.
Бабу Ягу костяной ногой в ступе истолок.
Лиху одноглазому глаз внутрь повернул, так что глянуло оно себе в душу и от ужаса погибло.

Очистил от ада до рая все миры, на очищенном просторе расстелил скатерть белую, доставал бочки мёда-пива – сел сам с собой пировать, сладкоголосые песни петь.

Сидит, пьёт, поёт – вдруг бац: вклинивается в песню чёрная мошка вроде запятой, нос и лапки к бочке с мёдом тянет, а песне то ли подпевает-подплясывает, то ли перечит: ЖЖЖЖЖЖЖЖ! ЗЗЗЗЗЗЗЗ!

Прихлопнул богатырь мошку – неча на чужие песни да сласти зариться! Только  поздно: за ней уже другие букашки потянулись: мухи лапки потирают и в песню вклиниваются, пчёлы к мёду льнут. Даже пауки и гусеницы явились новые узоры в богатырскую скатерть вплетать да комары налетели богатырской сладкой кровью угоститься.

Рассердился богатырь:

– Эй вы, ничтожные! Вы разве со мной заодно подвиги совершали, чтобы теперь пировать? А ну, убирайтесь прочь!

Вскочил и принялся по незваным гостям булавой молотить. Но тщетно.

Как солнца красного в краску не вгонишь, не обожжёщь,
как пыли дорожной в муку не смолотишь,
как ночи не очернишь, не ослепишь,
как грязи не запачкаешь, не запятнаешь
как океан-моря не перетопишь, не засолишь,
так и ничтожества не уничтожишь.

Много побеждал богатырь великих чудовищ, колдунов да силачей – а против козявок ничего не может поделать. Где десяток пришибёт, там сотня от удара увернётся, тысяча ничего не заметит и новая тьма-тьмущая на гульбу придёт.

Многое множество мелюзги поубивал богатырь – а они всё пляшут, трубят, хохочут, мельтешат, будто за себя не боятся, и погибших товарищей не жалеют, и никакую силу не уважают.

Тридцать три дня и тридцать три ночи махал богатырь палицей – наконец потемнело у него в глазах, рухнул он с размаху на землю, и побежала дуща их тела, не разбирая куда.

Тогда завладела мелюзга пиром, сперва весь хозяйский мёд-пиво оприходовали, всю скатерть узорами разрисовала, а потом и к хозяину подошла. Комары ему кровь выпили, черви мясо и внутренности выели – и стал богатырь твёрдым, сухим, пустым внутри, словно кокон. А от сердца в нём и зачатка не видали, потому что откуда у такого неприветливого сердце?
Потом доскреблись самые назойливые мухи до богатырского горла, где сладкая песня хранилась. Песню скушали, а вместо неё свой зудящий благовест вставили. В пустом теле стали мелкие твари себе гнёзда сооружать и личинок растить. Пауки вместо мышц прочные паутины к рукам и ногам протянули, а в глазницы битых мутных стёклышек насовали.

И однажды встал богатырь, загудел, поднялся, пошёл, не видя и не чувствуя, владения дозором обходить. Так сделался он мушиным царём. Кому расскажешь, все почему-то со страху чуть не седеют, а нам такой царь – лучше прежнего. Сердца ведь в богатыре и раньше не было, ума – тоже не шибко, зато в мушином царе и гордыни сверх того нет. Наставим мы ему чуть поодаль от домов побольше кадушек со всяким вареньем, мёдом и сахаром – а он нам за то без обиды служит и наши мир дозором обходит без устали от кадушки к кадушке. Только земля и небо подрагивают, будто щекочутся, да слышно: жжжжж! ззззз! А так сходу и не скажешь, что не человек идёт, особенно, когда он броневым панцирем до макушки покрыт.

Зато теперь все злодеи царя боятся, так что даже духу их здесь нет. Ни одной букашки, мошки или гада тоже на пути не встретишь – все в царёво тело перешли на работу. И мертвечина да грязь теперь будто сама пропадает – ею царь лакомится, когда у него внутри падальщики над сластолюбцами верх берут.

Один словом, прошло горе-срамота, жизнь настала чистая, сладкая, безопасная!