Критика. Благой промысл и эстетика откровения

.



#школа_сонета_критика_2025


Валерия КИРСАНОВА


НАЧАЛО ВЕЛИКОГО ПОСТА

«Дух праздности, уныния не даждь ми».
День тянется как медленный обоз…
Куда я ехал, что с собою вёз?
«Дух праздности, уныния не даждь ми».

Один стою, один потоки слез
Здесь проливаю, с целым миром в тяжбе…
«Дух праздности, уныния не даждь ми».
День тянется как медленный обоз –

По скользким кочкам сдавшейся зимы,
Где темный лёд до мая в землю врос,
Закат с обеда, по обед светает…
А Дух Святой терпенья и любви,
Как бабочка, присевшая на нос,
Едва коснувшись, тут же улетает.


КРЕСТОПОКЛОННАЯ НЕДЕЛЯ

Отчаянье, неверие, унынье
Посередине трудного пути,
Когда осталось столько же пройти,
Но всюду миражи, ожог пустыни...

Что делал я? Без масла кашу ел.
Чью душу отогрел, в чём преуспел?
И медлит признаваться злое сердце,
Что ничего не изменилось в нём –
Всё тех же мыслей чёрный окаем,
Всё те же страсти запятые чертят,

Как диокриты в греческом письме...
Крест вдалеке, покорно ждёт Голгофа,
Адамов череп пряча в глубине.
Плывут псалмов нагруженные строфы...


БЛАГОВЕЩЕНИЕ

Художник может разукрасить чудо,
Создав картину с сотней мелочей:
Архангел с веткой, за окном ручей,
Колонны, мебель, полочки, посуда,
Мария отстраненно смотрит в пол...

Как долго это длилось? Он ушёл,
Верней, исчез, растаяв лёгкой дымкой,
Неуловимый, словно вздох в золе...
Что стало с Ней, узнавшей о себе?
Судьба тихонько тренькает сурдинкой...

Но не увидеть, только помечтать,
Дополнив потаённые детали –
Что испытала будущая Мать,
Когда ей крест впервые предсказали.




ТЕОДИЦЕЯ. БЛАГОЙ ПРОМЫСЛ И ЭСТЕТИКА ОТКРОВЕНИЯ
в поэзии Валерии Кирсановой

Автор: Марк МОШКОВИЧ

Всякое подлинное искусство есть отражение Логоса, пронизывающего ткань мироздания, и потому поэзия, даже в своих, казалось бы, сугубо лирических проявлениях, неизбежно становится исповедью души перед лицом Божественного Замысла. Современная поэзия, утратившая, по мнению многих, сакральную вертикаль, тем не менее, продолжает являть нам примеры глубочайшего проникновения в тайну Промысла – не через прямые богословские формулы, а через эстетическое переживание, через ритмическую и образную ткань стиха. В этом отношении творчество Валерии Кирсановой представляет собой редкий синтез: её стихи – не просто размышления о вере, но сама вера, воплощённая в слове, где каждая строфа становится ступенью восхождения к Истине. Рассматривая три её стихотворения – «Начало Великого Поста», «Крестопоклонная Неделя» и «Благовещение» – мы обнаруживаем не только традиционные мотивы покаяния и боговоплощения, но и современное прочтение теодицеи, где Божественная воля раскрывается не как абстрактная догма, а как живое, трепетное присутствие в мире, преображающее даже самые тёмные уголки человеческого существования.

Стихотворение «Начало Великого Поста» являет собою не просто лирический фрагмент, а строго выверенную духовную топографию. Повторяющаяся молитва «Дух праздности, уныния не даждь ми» образует структурный каркас, напоминающий триолетно-октавный сонет Фёдора Сологуба, где каждый рефрен высекает искру осознания. Здесь время – «медленный обоз» – движется не линейно, а циклически, как в древних литургических кругах, где каждый день возвращает подвижника к исходной точке испытания. «Куда я ехал, что с собою вёз?» – вопрос не географический, а онтологический: что несёт душа в своём странствии, если не груз собственной немощи? Божественная воля проявляется не в явном вмешательстве, а в едва уловимом касании: «Как бабочка, присевшая на нос, / Едва коснувшись, тут же улетает». Божественное здесь не подавляет своей мощью, а являет себя в хрупком, почти неуловимом касании – благодать не насилует волю, но ждёт отклика. Это и есть суть теодицеи: мир страдает не от отсутствия Бога, а от того, что человек слишком часто не замечает Его присутствия, слишком редко поднимает взор от «потоков слез». Мир скользит, зима «сдаётся», но не отступает – и в этом «скользкие кочки» бытия раскрывается парадокс Промысла: Бог не устраняет борьбу, а претворяет её в школу смирения.

Второе стихотворение – «Крестопоклонная неделя» – выстроено по принципу киммерийско-крымской строфики (4-3-3-4), где чередование длинных и коротких строк имитирует дыхание усталого путника. «Посередине трудного пути» – это точная координата духовной битвы: момент, когда пройденное равно оставшемуся, а надежда меркнет в «ожоге пустыни». Здесь теодицея раскрывается через арифметику греха: «Что делал я? Без масла кашу ел. / Чью душу отогрел, в чём преуспел?» Вопросы эти – не риторические, а исповедальные, ибо злое сердце «медлит признаваться». Но даже в этой немоте – «плывут псалмов нагруженные строфы», ибо Божественный Логос не оставляет творение без свидетельства. Крест в стихотворении – не символ страдания, а знак равновесия: «Крест вдалеке, покорно ждёт Голгофа, / Адамов череп пряча в глубине». Это намёк на искупление как на изначально заложенную в мироздание формулу: даже грех Адама включён в геометрию спасения.

Третье стихотворение – «Благовещение» – написано плотными, почти иконописными мазками, напоминающими смоленско-двинскую школу, где каждый штрих несёт символическую нагрузку. Бытовые детали здесь не случайны – они подчёркивают, что Боговоплощение происходит не в абстрактном пространстве, а в самой гуще жизни. Но главное – это не явление Ангела, а его исчезновение: Он ушёл, / Верней, исчез, растаяв лёгкой дымкой». Божественная воля здесь – не громовая сила, а тихий голос, переворачивающий судьбу: «Судьба тихонько тренькает сурдинкой...» намёк на будущие страдания, которые уже присутствуют в момент Благовещения. Здесь теодицея раскрывается в полной мере: Божественный Промысл не отменяет креста, а преображает его, делая частью великой тайны спасения. Мария ещё не знает всей полноты предстоящего, но уже несёт в себе крест предсказания. В этом – ключ теодицеи: Промысл не объясняется, а принимается, как принимает художник невозможность до конца передать чудо.

Таким образом, в стихах Кирсановой мы видим не просто размышления о вере, а саму веру, воплощённую в слове. Её поэзия – это современное понимание идеи «благого» и «разумного» божественного управления миром. Эстетика откровения в её стихах выбирает между унынием и надеждой, между отчаянием и благодатью. Но именно в этом борении и выборе проявляется Промысл: не как принудительная сила, а как «бабочка, присевшая на нос» – лёгкая, почти неуловимая, но способная преобразить всё.

Стихи Кирсановой – знаки божественного устроения. В них нет прямых ответов, зато есть намёки: на триолетную цикличность, на киммерийский ритм, на смоленско-двинскую пластику. Через эти формы раскрывается главное: мир управляется не слепым роком, а разумной и благой волей, которая даже в унынии оставляет место для бабочки благодати, даже в пустыне – для псалмовых строф, даже в немоте – для сурдинки предвечного решения. Так поэзия становится современной теодицеей – не системой доказательств, но опытом переживания тайны.