Июньский сон

Литинститут. Вечер поэзии, музыки. Слова — в мелодии, мелодия — в словах. Их единение рождает музыку, гармонии тональностей, красоту звуков.

Читаю и пою на сцене актового зала. Играю на гитаре. Он – на рояле. Лица его не вижу, но знаю – он. А лицо его засвечено то ли солнцем, то ли душой. Скорее – и тем и другим. Свет и душа — одна на двоих — играют в рождаемой нами музыке, купаются в воздухе ласточками.

Но что это? Белые колонны по бокам сцены беззвучно раздвигаются, тянутся вверх. Сцена становится объёмней. Стены и потолок исчезают, как будто растворяются. Это голос и музыка расширяют пространство. И я уже не стою на сцене – парю. И пою.

Я с гитарой парю. Он парит вместе с роялем. Парят поэзия, музыка, голос и свет. Всё – едино. Проникает одно в другое. Длится. Меня обнимает (или принимает) невероятная благодать. Это было всегда. Это длится сейчас. Это будет и после нас. И мы – после нас – будем в этом.

В огромном зале – лица, лица. Всматриваюсь. Они светятся улыбками и засвечиваются льющимся из окон солнцем. Простенки между окнами сужаются, и стены по периметру зала превращаются в одно огромное окно. Но и оно исчезает.

Мы парим в космосе. Поэзия. Музыка. Слова – в мелодии, мелодия – в словах.

Вдруг музыка замирает на доминанте, зависает на неоконченном такте. Свет по-прежнему льётся, но я умолкаю. Из глубины сцены слышу его тихий ласковый голос:
- Пора. Метро скоро закроется.
Противоречу:
- Никуда не хочу. Здесь так хорошо.
Он настаивает:
- Скоро закроется... а тебе важно отдохнуть, чтобы завтра – снова…
Убедил.

Идём к метро. Он – рядом, чуть впереди. Больше никого. Осматриваюсь. Не узнаю города. Дороги перерыты, кругом замершие в стройке дома, отчего выглядят развалинами. Ни одного знакомого фасада. Ни одного целого здания. Серый сумеречный свет.
- Где же метро? – спрашиваю.
- Где-то – там, – машет правой рукой, показывая, а левой хватает и крепко сжимает мою правую ладонь. – Идём.

Я успокаиваюсь, но ненадолго. Он отпускает руку. Пытаюсь ухватить его ладонь. Но он исчез.

Ушёл вперёд? Не заметил, что отдалился — так бывает.
Обязательно оглянется. Подождёт. Догоню.

Наваливается темнота.

Иду одна. Долго иду. Ищу его. Может, у метро ждёт? Но где метро? Только недостроенные бетонные, чёрными тенями стены. Только разрытая в ухабах дорога. Я готова кричать, звать его. Но увидела впереди просвет – вход в метро. Он – там, я уверена, ждёт.

Вхожу. Его нет. Мгновенно оказываюсь под землёй. Здесь достаточно светло, чтобы разглядеть рыжий, будто ржавый, глинистый туннель. Наверное, когда-то его проложила подземная река. Но откуда-то слышится шум идущего поезда. Значит, всё же я – в метро, просто оно здесь не достроено. Пока — шахта.

Спешу на звук поезда: вдруг последний, надо успеть. Если ходят поезда, значит, где-то должны быть станции. Бегу по твёрдой неровной глине. Протискиваюсь между каменными простенками, карабкаюсь на земляные валы, обхожу чёрные ямы, но никак не нахожу выхода на станцию.

Заблудилась. И поезда уже не слышу. Куда теперь?.. Куда ни гляну, – подземелье. Я – не я. Эвридика. Мой Орфей меня здесь не найдёт. Душа замирает. Тоска – мелодией Глюка – в сердце. Оно – голос одинокой виолончели. Ржавые стены – органные трубы, они звучат пронзительно трагично. Свод над головой – тихий плачущий хор ангелов. Но у меня нет слёз. Только тоска разрывает сердце. Ритм его сбивается. Шахта наполняется сплошным низким гудом. Вибрирует глина под стопами. Я задыхаюсь в огромной иерихонской трубе подземелья.

Гуд нарастает. Это же поезд! Здесь, за ближайшей стеной!

Бегу. Протискиваюсь в простенок. Оказываюсь на краю обрыва. Стою, прижавшись к стене. Ещё шаг – сорвусь. А поезд предупреждающе гудит. Шум колёс нарастает. Приближается.

Осторожно смотрю вниз. Глубина огромна. Да, там на дне – рельсы, из-за невидимого поворота стремительно приближается состав.

Врывается в поворот. Меня обдаёт жаром. Удерживаюсь. Всматриваюсь, готовясь прыгнуть хотя бы на крышу вагона – он куда-нибудь да вывезет. Но… вагонов нет. Мчатся одна за другой платформы, на них узкими рядами – стулья. Плотно друг за другом, как в зрительном зале. Будто спаянные. Будто впаянные в платформы пустые чёрные стулья. Одна платформа, вторая, третья, четвертая… десятая…

Теперь в бесконечном строе стульев мерещится строй солдат. Один, второй, третий... Лиц не вижу. Только чёрные головы-каски. Не шевелятся, плечом к плечу спаянные. Живые ли?

Пустота устрашает. Чернота накрывает. Срываюсь. То ли падаю, то ли лечу. Сердце замерло.

Проснулась.
Плачу.

04.06.2025