Ван Грюнхерц

(Стихи из неопубликованного дневника генерала С. Г. Улагая, 1944 год).
   
               
               
                «Это не он, это Tentator» -
                понимала я.
               

                Сон 1. Первый

Все началось с того, как я решил взглянуть -
Обгоны воют на пути под воды ясности зеркальной,
Решил взглянуть, что сталось на моем пути
В урочный час.
Обгоны воют на пути под воды ясности зеркальной.
Там шел посев, солдаты засевали хлеб,
Я видел их зрачки, зрачки востры, и шапки под удар.
Обгоны воют на пути под воды ясности зеркальной.

Все началось, как ты стоял в толпе…
Конфорки греются в связи под воды ясности зеркальной.
Стоял в степи, курил камыш, в урочный час.
Куда я дальше выходил –
Никто, никто не снес.
Конфорки греются в связи под воды ясности зеркальной.
Там тьмою рек сухою подпол уперся,
Алел пескарь, дорога впала в язвость.
Вливаясь в стукотную сечь –
Конфорки греются в связи под воды ясности зеркальной –
За барабаном нож, и органы тонки…

Касаемо упорства очевидца –
На постоялый двор показывал рукой
Синейший сабельник. Я здесь
Не с тем, чтоб разорвать –
Задором поездов унесся час.
Он наш.
И дальше я подался вопреки,
Обгоны воют на пути под воды ясности зеркальной.


                Сон 2. Второй

Дверь ударяет дверь.
Мойос пассеанор.
Долгий тупой вагон,
День безо дня стряс.

Я запираю Тверь
На головной запор
И выхожу вон,
Цели твои спас.

Новая дверь. Дверь.
Время ни дать стекла,
Ясменный полусрез,
Письменный фаравон.

Копи плывут здесь.
Неро, подай зла,
Я исхожу весь.
Ветер на перегон.

Я приобрел день,
Переверну час,
Верное капоте
На веретено.

Исповеди людей,
В уши дрожит газ,
Тройственное «Т»
Изобрете-но.


                Сон 3. Третий

Две акации белые. Две акации
Расцвели на пустом полуострове,
Мимо створок колышутся. Будет казаться,
Что из края до края изъятая жизнь
Будит пышносоцветные волны касаться
Грозоносной руки. Поперек, поперек…
Две акации белые. У широкой стены
Две спины оставаться
Будут скоро ль навек. Их цветенье похоже на пену.
- Широкие ль стены?
Там, у вас, в обводной эмиграции?
…Здесь, у нас, запеченные небеса,
На закатном плену руки плещут в воде,
И весеннего света не видно нигде,
Ни луча.
…Две могущественные большие акации
Воздух бьют поминутно, незнамоприютно…
Бело-красный, в полоску, лежит офицер,
Словно скатерть обеденная, между них,
В темноте без свечи осужденный,
Хочет в порт осажденный,
Белой веткой к затылку приник…
Это кажется, кажется…
В эту пору веселую будет казаться.


                Сон 4. Четвертый

По улице кривоствольной берез,
В очаге пахнет содушкой, розы
Подарил в оплетенном букете портной
Реформистке одной.
Не тоскуй.
Ах, как реки бегут, убегая,
Отчищенным прутиком сокол стегает луну,
Статуэтки ко дну –
Две, одна за другой, уцепляясь малиновым рогом,
Ложатся на скользкое ило.
Позабыла.
Но как вспомнить, как вспомнить,
Покуда волна
С этих мест не отступит,
И домик пустует,
Все комнаты полны водою,
Под трясеной мордо'ю
Отпущенным трупиком щепка свисает с причесанной люстры,
Совсем не хрусталь.
Мне так жаль.


                Сон 5. Пятый

Отходит, отступает батальон.
Приходит, наступает батальон.
Я сплю в своих лучах, я вижу сон,
И им не ухватиться за версту.
Посланники испытывают течь,
Они преобладают эту ночь,
На воле незатейливая речь
В оковах превращается в мечту.
Подслушивая трели соловья
Скрипит зубами конница моя,
Болотных солнц-костей не разжевать,
Глаза от хваткой боли не смежить.
Поставьте им солоную кровать,
Укройте их от воли воронья,
У каждой твари на земле – семья,
Они навострены далече жить.
У каждого – семья, кроме меня.
У каждого – земля, кроме меня.
Зеленая змея змеит, звеня.
Застигнуты в расплох на зоре дня.


                Сон 6. Шестой

Два шага – вперед, третий – в бок, под уклон.
Не схватка, а танец –
Мой ос пасьорон.
Их факелы целы, решительный шаг,
Томительный глаз замирает в кустах.
На вздохе – преграды сиреневый вал,
Коневые яблоки сервировал
На блюде-гранате, на блюде-айве,
Три шага на месте в густильной траве,
Рассветное солнце за немцем в пыли,
Все было не этак, как веки сочли.
Шаг – влево и выше, повторный – крестом,
Конем вышивает возврат на потом,
Не знали, не грели дорог у части,
Путей подвернуть под колено к шести,
И снова – два шага, четыре – повтор,
Я – раненный мимо,
Мой ос пасьонор.


                Сон 7. Седьмой

Я пришел и зову тебя лечь.
Полузрелые вишни в горсти.
Понапрасну не тронь, не калечь.
Без семи, без пяти, без шести.
Пересобранный голос часов,
И за муторной стенью снега,
За ковром отправных бисеров
Расстилает порога нега.
Я пришел, говорю тебе: «Встань.
Подымайся за мной, да за мной,
Как бессловная тварь». Утра рань
Вырастает ручьем из ночной
Перепаханной топи забот.
То ли вымысел, шорох зовет,
То ли срезанный вьюжный тростник,
То ли самый глубокий двойник.


                Сон 8. Восьмой

Константинополь. Выходящим со двора
Застала изгородь задетым за живое,
Воздыблен виселицей штоф, и их там двое,
И прямоходом взглядом птичьего пера.
Мотоциклеты с пассажирами стоят,
В немые вечности щелей прозрело лето,
Дневальным чудищем, раздетым до скелета,
Висит «Колхида», бережет заглавный яд.
А мне пройти левей не стоило ничуть,
Быть стало, дрогнуть под напутствующим светом,
Пристало лампе досветить до очага.
Стоим на привязи, у каждого в долгах,
Спекторным зонтиком вверху всецело лето,
Все началось с того, как я решил взглянуть.


                Сон 9. Девятый

Шествуйте, гордые.
Месопотам, барабан
С разноцветными мордами,
Площадь поделена
Птичными клиньями,
Глиненки с свистом,
Излеплены с виньями,
Долго нас не было здесь,
Полуизбранных,
Строго надставленных,
Действуй карнизами,
Кошки лохматые под ноги ломятся,
Мы победили, нас жаждут, нам молятся.
Шествуйте, гордые,
Шествуйте, гордые,
Шествуйте, гордые…


                Сон 10. Десятый

Рассеянным полем, в урочное время,
Дня или ночи, дня или ночи,
Ты выходила, пить попросила,
С теми и с теми, с теми и с теми.
С теми – по краю красного часа,
Лентой дремотной, солью зловонной,
С нами – слезами дикого спаса,
Ролью покатой, в конце раздвоенной.
Игравшийся солнцем взирает над лесом,
Он тебя выше, он тебя выше,
Проводы чище, чем они старше,
Кровь награждает виющимся креслом.
Из анфилады, хриплой прохлады,
Три дорогие, три дорогие,
Мы насорили, весны простили,
Вечность награда, вечность награда.
               


                Сон 11. Одиннадцатый

- Прикажете ехать?
Взирают на чемоданы
Глазницы пустые,
Права у предела ночи.
- Да, ехать, ли ехать.
Тетка моя Психея
Хвать со стола иголку.
Где щупальцы сои,
Рост у травы изрядный,
Там пес мой упрям, всклокочен.
- Но точно мне ехать?
- Точно, мой филин тихий.
Смотрю на свою двуколку.


                Сон 12. Двенадцатый

Строгими отражениями в зеркалах
Превосходные падальщики,
Небеса-опрокидыватели
Стояли и провожали нас в дорогу.
От стенки к стенке приволокли каркас.
Я видел, мой зорок медвяный сшивающий пропасть.

Маскотиньи белели, угол двигался врозь,
И запавший от сухости голос оповещал
На фронтоны уехавший лад,
Прилегали низины.
Я видел, мой зорок медвяный сшивающий пропасть.

Не таков оказался уход восьмигрозого поезда,
Как его ожидали. Где город городу
Так кивал неспешно каймой
Поправленной башни.

Я видел, мой зорок медвяный сшивающий пропасть.


                Сон 13. Тринадцатый

Исток тройного сада воскрешен.
Дошел, живой, до давних инкарнаций.
Поют ли птицы, недостача наций
На праздничном засилии, крюшон

Напомнил голос дома, отперта
Сарая перекладчатая крыша,
Сложу крест накрест стороги, и вышел
Лучист, как лебедь, выверток у рта.

Моя заименована молва,
Я путь прошел счастливого умельца,
И сон беру и комкаю, осмелься
Сменить его за давностью сперва.


                Сон 14. Четырнадцатый

Сменить его за давностью сперва.
Двинь клетку с червогривыми курями,
Страна обзавелася лагерями,
Империи достигнувши едва.

Ключом от водосточных желобов
Пустых, ключом от всех переплетений
Пусть станет светлый маг, угрюмый гений,
Вверяющий нам нужную любовь.

Как прожил я, в траве мои сердца,
Всю эту четверть века без уловки,
Цветов декоративные головки,
На воле воля, сорок без конца.


                Сон 15. Пятнадцатый

На воле воля, сорок без конца.
Как лютый атеист, застыл незрячий
Сей отрок на болоте, раскорячив
Седельные гнетущие дельца.

Из тыла привезенные, глядят,
Глядят замаскированные башни
Орудий, убеленные рубашки
Солдат на обелиски городят.

Но отбыл многостременный плавун,
Из отсвета доструганная крынка,
Голов полна смеющихся косынка,
Повязана на сонную главу.


                Сон 16. Шестнадцатый

Повязана на сонную главу,
Зубная оморока до рассвета,
Щепотку расточительного лета
Еще до перегона проживу.

Навеянная складками ковра
Летит по свету пыль от вышних конниц,
Белесых вылупляющихся сонниц
Настала неспокойная пора.

Я город пал, ревущая толпа
Бежит стремглав на крыши пароходов,
Чернильно море нераскрытых кодов,
Брезента хлад мне на лицо упал.


                Сон 17. Семнадцатый

Брезента хлад мне на лицо упал.
Я жил, чтоб наверстать, и наверстал же.
Я сам едва ли очутился старше,
Но лета долгие мучительно проспал.

Переводной, почти что дикий антураж,
Сменившись долгими досужими ночами,
Одел нас белыми склоненными врачами.
Кому я друг, и доскончальный страж

Не бойся, тени полосатые к земле
Уткнулись роем, мы единожды клянулись.
Песком посыпанные, руки шевельнулись,
И шахта выступила на густом челе.





(Орфография и пунктуация сохранены авторские)