Как рок-музыканты праздновали кончину Брежнева

В ноябре 1982 года ушёл из жизни Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. Основная масса советских людей спокойно приняла его кончину, но очень многие переживали, в основном те, кто сумел встроиться в бюрократическую систему коммунистического правления Брежнева: приспособленцы, карьеристы, казнокрады и разного рода воришки и несуны. Им было страшно: что теперь станет с их благополучием, а вдруг прижмут, а вдруг выгонят или посадят.

Другая часть народа: пятая колонна, диссиденты, недовольные, неустроенные, а чаще просто честные люди из числа творческой интеллигенции ждала перемен, надеясь, что после смерти партийного вождя придёт другая власть и они наконец-то вздохнут свободно.

В день похорон Брежнева в СССР объявили пять минут молчания. Была остановлена работа абсолютно всех предприятий и учреждений в стране.
 
В этот момент мы с дочерью прогуливались по Невскому проспекту. Картинка выглядела так: остановился транспорт, замерли, словно восковые фигуры, пешеходы, мёртвый город скорбел или делал вид, что скорбит. Такое притворство было мне не по душе, и я, держа свою дочурку за руку, продолжала спокойно вышагивать в нужном направлении. Какая-то баба, обернувшись и сверкнув гневом, зашипела чего-то там про плохое воспитание. Да, именно такое воспитание я дала своему ребёнку: не лгать, не притворяться, идти наперекор общественному мнению, если оно не совпадает с твоим. И никогда не пожалела о результатах такого воспитания. Сейчас у меня с дочерью нет никаких противоречий, в том числе в политических взглядах.
 
Как-то раз, ещё в 80-м, Гребенщиков забежал ко мне на работу в театр поболтать и заодно показал, какие книжки купил для своей дочки Алисы. Я, помню, призналась ему, что моя дочь растёт вольнодумкой. Боб с улыбкой одобрения кивнул в ответ. Похоже, наши методы воспитания совпадали.

Покуда пипл неподвижно стоял на тротуарах Невского, мы с дочкой продвигались к своему дому. Я тогда жила на улице Марии Ульяновой, дом 7, рядом с Владимирской площадью, посередине между рок-клубом на улице Рубинштейна и Сайгоном, где  ежедневно пила кофе. Лучшего чёрного двойного в Питере нигде не варили. Мы зашли в Сайгон и там встретили Гребенщикова. Он пригласил меня на вечерний сейшн в Доме Достоевского, который находился также рядом с моим домом.

Вечером я отправилась на сходку. Учитывая, что все увеселительные мероприятия в стране в день траура, как водится, были отменены, то, что питерские музыканты наперекор устоям устроили закрытый увеселительный сейшн, вызывало и любопытство, и восхищение, и удовлетворение от сознания причастности к свободомыслящей молодёжи.

Вход, разумеется, был возможен только для доверенных лиц. Меня в лицо знали хорошо, ибо в рок-клубе я была авторитетом. В фойе и в зале я увидела много знакомых – весь цвет андеграунда и рок-клуба. Среди прочих фланировал Сергей Курёхин. В зале свободных мест не было. Действо началось с развесёлых шутовских плясок. На сцене в колпаках прыгали и играли на инструментах Гребенщиков и Чекасин. Зал стонал от восторга, папиросный дым расползался вдоль рядов, никто не запрещал курить, как это часто бывает на рок-концертах. Милиции не было и следа. Ну, да! Они же в трауре поминали генсека…

Как закончился этот день, сейчас с трудом вспоминаю, но что хорошо закончился, это точно.
Спустя шесть лет я по памяти нарисовала эту картину дня траура.

Застыла в трауре страна,
Болото затянуло тиной.
Хоронит Брежнева она,
Ужасно скорбная картина.

Застыли транспорт и народ,
Трансляция умолкла тоже,
У кой-кого кривится рот,
У кой-кого сырые рожи.

Вздыхает бюрократ о нём,
И замерла в цехах работа,
А мы по Невскому идём,
Стоять нам как-то неохота.

Как будто движет что-то мной
И не даёт застынуть стоя:
Не пой о нём за упокой,
Беги из этого застоя!

И нам во след шипит бабец
Чего-то там про воспитание,
Как будто помер наш отец,
А мы с дочуркой ноль внимания.

Мы, как всегда, идём в «Сайгон»,
Там кофе пьём с подругой Леной.
А дома свой магнитофон
Включаю — нам поёт Джон Леннон:

“Back in the U.S.S.R.!”

А вечером того же дня,
Не скрою факта очень веского,
Как пригласил БГ меня
На праздник в Доме Достоевского.

С Чекасиным по сцене Боб
Прикольно скоморохом скачет.
Оплакивать с генсеком гроб
Мы можем так и не иначе!

Визжит и стонет саксофон,
И в зале просветлели лица.
И этот праздник похорон
Прошёл без доблестной милиции.


1988 год