Холод у стоп Большого Будды

Daibutsu no / ashimoto ni neru / yosamu kana

У стоп Большого Будды сплю –
Как же ночь холодна, ах!

– Масаока Сики

Металл Большого Будды – воплощение неподвижности, вечного покоя, безмолвия нирваны. Он возвышается, безучастный к суете мира, к смене дня и ночи, тепла и стужи. У его гигантских стоп, символизирующих опору и прибежище, находит ночлег странник, поэт, ищущая душа.

И вот, в этой благоговейной близости к Просветленному, в тени его вселенского сострадания, приходит не божественное тепло, не экстатическое видение, а острое, почти обыденное ощущение: ночь холодна. "Ёсаму кана!" – выдыхает поэт, и в этом "ах!" вся беззащитность маленького человека перед стихией, перед беспристрастностью мироздания.

Что это – ирония? Или глубокое прозрение? Священное место не отменяет физических законов. Величие Будды не превращает холод в тепло. Реальность остается реальностью: ветер пронизывает, тело зябнет.

Но комментарий проницательно уводит нас от простого описания к сути: "Все дело в уме". Холодная ночь – это внешнее. Страх перед ней, страдание от нее – это внутреннее, это реакция ума, не постигшего своей истинной природы.

Для просветленного, для того, чей ум успокоен и ясен, холод – это просто холод, а зной – просто зной. Это не хорошо и не плохо, это лишь еще одно проявление непостоянного мира явлений. Он не ищет в близости к Будде магической защиты от холода, ибо знает, что истинное прибежище – не в бронзовом изваянии, сколь бы оно ни было священно, а в собственном необусловленном сознании.

Холод может стать испытанием, проверкой на внутреннюю устойчивость. Если ум цепляется за комфорт, за ожидания, то ночь у стоп Будды покажется мучительной. Если же ум спокоен, наблюдателен, не отождествляется с ощущениями тела, то эта ночь может стать глубочайшей медитацией. Холод есть, но "меня, страдающего от холода" – нет. Есть лишь чистое восприятие, подобное зеркалу, отражающему все, что есть, не окрашивая своим отношением.

Масаока Сики, быть может, запечатлел именно этот момент: столкновение человеческой хрупкости с вечным идеалом и проблеск понимания, что путь к состоянию Будды лежит не через изменение внешних обстоятельств, а через трансформацию внутреннего мира. Эта холодная ночь у подножия бронзового гиганта становится не проклятием, а учителем, указывающим, что истинное тепло или холод – не снаружи, а внутри. И когда ум становится подобен пространству, безграничному и вмещающему, тогда и холодная ночь, и знойный полдень теряют свою власть, оставаясь лишь проходящими тенями на невозмутимой глади Бытия.