Подводные камни для русского рока

На фото: Алла Соловей и Виктор Сударушкин


В начале 80-х годов я вела дневник, который назвала «Страницы из летописи русского рока». На этот момент уже год как существовал Ленинградский рок-клуб. Некоторые моменты из жизни рок-групп мне захотелось зафиксировать в памяти.


По мере того как мы, звукорежиссёры, Игорь Свердлов и я, а также Майк и музыканты «Аквариума» входили во вкус и хватались за любую возможность провести запись в студии Большого театра кукол, над нашими головами всё больше сгущались тучи и надвигалась гроза. По театру ходил слух, что мы совершаем некие запрещённые записи. До открытия Ленинградского рок-клуба оставалось несколько месяцев. За это время был подготовлен материал для демонстрации творческих возможностей музыкантов и как следствие необходимость создания концертной площадки на основе рок-клуба. Именно наши записи, сделанные, что называется, на коленке, но достаточно профессионально, были предъявлены комиссии и высокому начальству, включая органы надзора за безопасностью государства. После этого ни у кого не оставалось сомнения, что рок-клуб музыкантам просто необходим позарез.

А пока идея создания первого в стране рок-клуба ещё витала в воздухе, мы сражались на нашем поле битвы. И ведущие роли в этой битве принадлежали тем, кто был на передовой и принимал весь огонь на себя.


Комментарий из 2022 года

Любое историческое событие имеет свою подоплёку, о которой историки порой не догадываются, если их не ткнуть носом. Я попытаюсь вскрыть подоплёку того, почему в принципе стало возможным писать в нашей студии «Аквариум» и Майка, когда ещё ни один звукорежиссёр ни в какой студии страны не брался за столь опасное мероприятие.

Каким образом Майк, проработав в Большом театре кукол почти год, так и не осмелился признаться мне, своей коллеге, а по сути начальнице, что он музыкант, играет рок-н-ролл, пишет песни и не прочь был бы записать их в нашей студии? Что мешало Майку сказать мне об этом? Природная застенчивость? Отсутствие находчивости? Почему этот исторический шаг сделал за него Игорь Свердлов, пришедший в наш радиоцех на место уволившегося Науменко? Да, пробивных способностей Птеродактилю-Свердлову было не занимать. Первым делом он постарался подружиться со мной, насколько это было возможно, работая бок о бок. Ухаживал Игорь красиво, как полагается настоящему, с его точки зрения, мужчине: мог во время спектакля принести мне на пульт банку чёрной икры и кормить с ложечки, потому что руки у меня были заняты микшированием музыки. Он узнавал о моих музыкальных вкусах, что сделать было несложно, ведь мы работали с музыкой. Игорь приносил разные записи своих любимых рок-групп, среди которых главной была «Led Zeppelin». Наши вкусы совпадали. Тогда Игорь познакомил меня с питерской рок-группой «Россияне», с музыкантами которой был дружен, стал приносить записи их концертов. Так я узнала чарующий голос Жоры Ордановского. Моё знакомство с членами группы состоялось только через год. Выждав подходящий момент, Свердлов предложил сделать запись Майка в нашей студии. Конечно, на такой эксперимент я с  любопытством согласилась и не разочаровалась. А дальше понеслось!..

О том, что главный режиссёр театра Виктор Сударушкин давал мне письменные разрешения на «экспериментальные» записи, известно и документально подтверждено в альбоме Майка «Сладкая N». Где-то в интернете я прочла слова некоего журналиста, несущего отсебятину, что, мол, Сударушкин, разрешил Майку записываться в студии как бывшему работнику театра. Чушь собачья! Главреж понятия не имел, кто такой Науменко и что он уже год не работает в театре. Сударушкину, вообще, было до фени, кого я там собираюсь записывать и с какой целью. Только моя личная просьба, в которой главреж никогда не смел мне отказать по причине большой личной симпатии, сыграла здесь единственно возможную роль.

Вот такие подводные течения часто делают историю, о которой эта самая история умалчивает. Точно так же межличностные отношения повлияли на то, что впоследствии нам стали ставить палки в колёса и срывать продолжение записи рок-групп.

В театре, как и в любом коллективе, всегда находятся осведомители, которые спешат с докладом как минимум в дирекцию. Первым доносчиком стал мой бывший муж и начальник радиоцеха в одном лице, которому было мучительно больно видеть, как его бывшая занимается творчеством в окружении десятка молодых симпатичных музыкантов. Пусть даже на это имелось разрешение худрука, всё равно надо запретить! С этим он явился к директору Ксении Фадеевне Орловой, чьё имя не стоило бы упоминать, но пусть знают все, кто был противником становления русского рока. Эта чиновница от культуры всю жизнь работала сама на себя, то есть дрожала за собственную шкуру в первую очередь, дабы ей не подмочили репутацию. Именно частного определения, которое ей как директору могли бы прислать из суда, она более всего боялась. Эта причина была ею озвучена лично мне. Но было ещё одно подводное течение, сильно повлиявшее на запрещение записи. Это банальная женская ревность Сударушкина, в которого, по признанию бывшей жены главного режиссёра Любови Донсковой, директриса была влюблена, как кошка. Ревновала Орлова Сударушкина конечно же в первую очередь к той, которой всё разрешалось.

После  последней записи «Аквариума» 14 октября 1980 года в кабинете директора был проведён серьёзный разговор сначала со мной, где Орлова пригрозила мне, что если я буду продолжать делать запрещённые записи и снимать копии, то «они будут искать способ со мной расстаться». Затем был разговор с главным, после которого Сударушкину, и так страдавшему манией преследования, запретили давать мне письменные разрешения. Худрук пошёл на попятную, и с этого момента ни письменных разрешений, ни устных больше не было, несмотря на его глубокие чувства ко мне, а всё потому что инстинкт самосохранения сильнее любых других. Во всей этой вакханалии неизменным участником и стукачом был мой бывший муж. Вот такая интрига!

В нескольких экземплярах был издан приказ директора о запрещении пользоваться студией не для нужд театра, в случае нарушения приказа были обещаны строгие административные меры. Приказ был роздан на все охранные посты театра, чтобы с этого момента ни одна рок-муха не пролетела в здание театра.
 
Если раньше, по просьбе Гребенщикова, я снимала копии с наших записей и безвозмездно (а как иначе?) отдавала ему для распространения и они разлеталась по всем уголкам необъятной родины, то теперь настали чёрные дни и снимать копии стало делом запрещённым и опасным. Если меня заставали за этим занятием соглядатаи директрисы, тотчас докладывали ей, и на квартальную премию уже можно было не рассчитывать.

Несмотря на угрозы, я искала способы для новых записей, потому что желающих записываться рок-групп прибавлялось. Работа звукорежиссёра по проведению кукольных спектаклей теперь казалась мне унылой и бесцветной. Я познала новый кайф от работы с рок-группой высшего пилотажа, о которой совсем скоро узнает страна и весь мир.

«Скоро сбудется наша мечта,
И наши люди займут места…
И если мы доживём до седин,
Нам покажут и «Пёпл», и «Цеппелин»!
Это не беда!
В поле ягода навсегда!»

С этой верой мы продолжали любить, жить и действовать.


                Продолжение следует