Иреодул - блудник. Повесть

Иеродулы - священные слуги (рабы) в храме др. Греции,занимающиеся храмовой проституцией…
               
Иреодул - блудник.               

Повесть.

 Озеро Рица окруженное скалистым массивом Ацетук с вершинами Агепста, просыпалось от долгой зимней спячки. Гора Арихуа курилась, выделяя туманную дымку. Небольшое горное село Ауадхара, где жили и наслаждались жизнью потомки зажиточных дворян, которые обосновались ещё со времён изгнания персов.Уже чувствовалось дуновение теплого дыхания весны.Вечерами прохладный туман, опускаясь с гор на долину, смешиваясь с мерзлыми испарениями, создавал сырость воздуха, покрывая дома, деревья, молодую весеннюю траву инеем. Всё кругом начало индеветь.

 Бывший ссыльный Кутасов после  унизительных слов графини Милявской, которая, даже, не попыталась остановить его, теперь, не имея пашпорта и возможность свободно передвигаться без полицейского надзора, в состоянии глубокого уныния, в муках безнадежной «отвергнутой любви», покинул село Веселое и подался в город к своему гимназическому товарищу, тоже ссыльному, который жил с богатенькой  кралечкой, купался в неге и о своей прежней жизни не помышлял. Теперича, утопизм революционных дум его не привлекал, окончательно разрушив его веру в химерность своей мечты. По адресу, оставленному товарищем, Борис после долгих поисков, нашел-таки большой двухэтажный особнячок, утопающий в саду и, стоя у калитки, позвонил в колокольчик, на звон которого отозвался то ли садовник, то ли сторож, детина с длинной самокруткой, пыхтя густым табачным дымом, зычным голосом буркнул,- Их сиятельство не изволят сегодня принять, приходите, когда будет дозволение, - и продолжил срезать высохшие стебельки у фруктовых деревьев.

- Разве не тут живёт Самсонов Лазарь Иосифович, мой закадычный друг, с вашего позволения, я бы хотел с ним увидеться, - не сдавался Кутасов.
- Туточки, - ответил детина, - барин, стало быть, нынче, после обеда, почивают, а как представить-то?
- Кутасов, - коротко ответил Борис.
- Ждите, щас узнаю, - шаркая сапогами из задубевшей сыромятины, по каменной дорожке направился в сторону особняка. На крыльцо вышла миловидная девушка с голубыми глазами в простом набивном ситцевом платье, плотно обтягивающем её стройный стан.
- Пусти гостя, Акимыч, - властным голосом велела она, - негоже держать человека у калитки, как конокрада иль абрека.
- Я Кутасов Борис Леонидович, ищу своего друга, Самсонова Лазаря Ильича, с которым мне довелось учиться в гимназии и в Московском университете, - робея, выдавил из себя Кутасов.
- Я графиня Вербицкая Олеся Львовна, старшая сестра Алины, которая амурничает с вашим другом Самсоновым, - оглядывая Кутасова с головы до ног, произнесла Олеся, протягивая руку для поцелуя. Кутасов уже имел определенный опыт в общении с высокородными особами и, не замешкав, отвесил поклон, поцеловав белую, надушенную ручку графини, подумал,- диАвол вас всех прибрал бы, одни графини, да княжны, небось, все крестьянки повымирали. Олеся пригласила Кутасова в гостиную и налила ему охлажденный фруктовый напиток, услышав знакомый голос, не замедлил явиться и Самсонов,- вы, уже, познакомились, Олеся, но я его вынужден еще раз представить, философ, латынщик, знаток античности, Катулла, Овидия и других древних певцов, человек с богатым внутренним миром, пусть, даже, противоречиями, - обнимая Кутасова, вдохновенно произнес Самсонов. В гостиной появилась, очевидно, после обеда спавшая, полусонная Алина, сестра Олеси, хаха Самсонова, молодая, красивая, хромая на правую ногу.
- Вот, и у тебя появился шанс амурничать, Олеся, начинай с ним флиртовать, вишь, какой красавец, не чета нашим городским фендрикам, хотя, ты по природе стоик, сторонница стоицизма, умеешь противостоять своим желаниям и соблазну, - звонко смеясь, произнесла Алина, вынуждая покраснеть сестру.
- Только, не по природе своей, - начал, было, вмешиваться Кутасов, - а, вот, я киник, сторонник сократической школы, но не стану же я презрительно относиться к гедоническому поведению человека, стремящегося к жизненным наслаждениям, который не готов добровольно погасить в себе пневму, желания истинного блага.
- Начинается, -  смеясь, довольно сказал Самсонов, - а вы заденьте поглубже его бездонный  кладезь, вас ждет восхищение, наслаждение от диспута с ним.
- Я, вовсе, не диспутант, Лазарь, и тут уместны тютчевские слова: «а спорил в жизни только раз - на диспуте магистра», ты же знаешь о наших диспутах с самодержавием, которые обрекли нас на добровольный аскетический образ жизни, лишив всех благ и удовольствий, ты прости друг, может быть, это к тебе не относится, однако, я слишком быстро развязал язык, как никитинский мужик, но мне пора поискать дом на постой, - вставая, произнес  Кутасов.
- Я знаю поблизости хороший пустующий дом, который хозяева сдают на постой приезжим, - спохватилась быстро Олеся.
- Прекрасно, в двухэтажном особняке места для мышей и разных тварей хватает, а моего друга к кому-то на постой? Подожди меня, Борис, я, только, соберу вещи, их не ахти уж как много, и мы вместе пойдем, тут, кроме нас, фартовых фендриков хватает, а этим особам, кроме похотливых желаний, удовлетворения полового влечения ничего не потреба, что касается любви, то она у этих жеманниц на последнем месте, они еще не в состоянии любить, - серчая, в спешке, выпалил Самсонов и ушел собирать вещи.
- Ты что, Олеся с ума сошла? сколько, комнат пустует, а ты его на постой, просто как-то не гостеприимно и невежественно, он, все-таки, друг Лазаря, - укоризненно с досадой в голосе, чуть ли не выкрикнула Алина. Но Кутасов был горделивым человеком, гордость считал достоинством, которая порой ему подгадила и не собирался воспользоваться советом Достоевского: «смирись, гордый человек, и прежде всего смири свою гордость» и поспешил покинуть оный особняк. На улице у духана его догнал запыхавшийся Лазарь, как бы, с огорчением, извиняясь перед другом, обиженно молвил:
- Вишь, какие у них нравы, Борис, смазливые, мужелюбивые, но до крайности у них развита врожденная алчба, при таком-то богатстве, приобретенном то ли наследством, то ли ворожбою, - отдышавшись, произнес Лазарь. Оглядываясь назад, Самсонов увидел Алину, идущую за ними, прямо в домашнем халате босой, хромая. Прохожие, кто с восторгом, кто с удивлением смотрели на эту молодую, красивую сударку в дорогом бархатном халате с бахромой, которая почти бежала за двумя предыдущими молодыми ребятами.
- Не поспешай за нами напрасно, Алина, вы все скупердяи, а не тороватые, видимо, скупость от богатства, как говорил великий словесник, именно, поэтому вы страдаете муками одиночества, даже, не смотря на ваше богатство, никто не желает с вами женихаться-то, - «Зла, в девках век», в таких случаях говорил Грибоедов, - не сдержался, добавив Кутасов.
- Олеся глупа, все время живёт в своих химерных мечтах, призрачных желаниях, потому-то она не терпима к набитым знаниями фендрикам, вроде Кутасова, но теперича жалеет о своих словах насчет постоя, и я вас прошу обоих вернуться в особняк и забыть о ее вздорном предложении, - с мольбой в голосе произнесла Алина. У Кутасова в кармане лежала измятая десятка, и эта десятка не сулила ему возможности найма дома на постой и сытой жизни кота графини Милявской.
- В отличие от вашей сестры Олеси, «я полон весь мечтами о будущем», говорил молодой Лермонтов, вернемся Лазарь, может, какой-нибудь Гимер осчастливит Олесю, и она, находясь в плену сладострастия, станет добрее, а? - начал открывать свой кладезь Кутасов.
- Я очень сожалею о своем негостеприимном отношениям к вам, Борис, пойдемте, покажу вам ванную комнату, а затем, все вместе пообедаем, - доброжелательно, как бы, извиняясь, встретила его Олеся. Ага, - подумал Кутасов, - неужели мои чары, чары искусителя, начинают действовать, а? В гостиной, за обильным обедом, Борис, одетый в барский халат, обшитый чудной шелковой тесьмой и бахромой, решил-таки, не откладывая, уязвить самолюбие Олеси.
- Этот халат, который вы мне дали, наверняка, уже был надеван каким-то фендриком, так как от него несет одеколоном, по-моему, цветочным, или «кёльнская водица», стало быть, надевают оный халат поочередно, что ли? - с иронией произнес Кутасов, выпивая коньяк, налитый в хрустальную рюмку.
- Да ты успокойся, Борис, надевал его всего один раз наперсник Олеси, поручик Чемезов, который побыл-то недолго и отбыл по делам службы в Россию, - нечаянно ляпнула Алина, давая повод Кутасову продолжить свое ехидство.
- Тут уместно повторить грибоедовские слова, - «какие низости!», допускаю, что этот поручик уловлял вас к своему похотливому желанию, да, Олеся? И что вы вовсе не склонны расстаться с этим халатом, а я не люблю, когда тело чешется, - продолжал язвить Кутасов. Но она, как окаменевшая Ниоба продолжала, молча, есть, только, неодобрительно посмотрев на сестру.
- На днях, Борис, мы с тобой пойдем на охоту, и я тебе покажу природу-девственницу, а сколько дичи, кабанихи с кабанятами, и никто на них не охотится, - решил разрядить обстановку Лазарь, чтоб утихомирить Кутасова.
- У них же домашний скот, и они охотятся на марала, джейрана, а в горах, кроме кабанов, еще водится и ирбис, с которым боролся лермонтовский мцыри, и мне не захотелось бы умереть от его когтей, как Гиас, сын Атланта, - недовольно с иронией произнёс Кутасов. Наконец-то, Олеся не выдержала ехидные выходки  Кутасова, нервно доедая обед, и, заметив её состояние, Кутасов не медлил
добавить еще ложку дегтя в её бочонок с мёдом:- «и всё ведь это в вас ехидство действует», говорил Островский, - спокойно продолжал злобствовать он, и Олеся, оттолкнув от себя блюдо с недоеденным кушаньем, покинула гостиную.
Кутасов со своим сарказмом в адрес Олеси во время обеда, кажись, переборщил и горел желанием извиниться перед ней, ведь, в отношении этой гордячки у него созревала иная фабула поведения, в основу которой лягут побочные обстоятельства, которые должны ошеломить графиню Олесю, взбудоражить её спокойствие, ведь, он намерен влюблять её в себя и, когда, она поймет, что без него жить не сможет, он тихо исчезнет. Ты становишься циником, коварным, бесстыдно наглым, Борис, некрасовским «лихим сердцеедом», и тут не лишне вспомнить герценовские слова: «женщины страшились его наглых преследований». Он не понимал, когда и откуда в его философской башке родился гнусный цинизм - мстить женщинам таким вот бесстыжим образом, неужели, из-за графини Милявской, которая зажгла в его крови искринку давно потухших чувств, влюбив его в себя, а? "Ай да Борис, ай да сукин сын", революционная спесь у тебя пошла на убыль, появилась кичливость, презрение к женщинам, точно, печоринский типаж, и тут ничего не поделаешь, пока, сам не обломается на этом поприще. Он осторожно, с трепетом постучался в дверь комнаты Олеси.

- Ваше сиятельство графиня Олеся Львовна, я прошу простить мои необоснованные хамские выходки в ваш адрес, вы глубоко ошибетесь, приняв меня за невоспитанного, грубого, подлого человека, и это будет несправедливо, я вас прошу принять мои извинения. Ведь, я вернулся из-за того, что вы мне нравитесь, давайте, все сказанное примем за шутку, вы красивая, ваши чары сразу же заворожили меня, - несмело начал, было, Кутасов, свои слова, тщательно замаскировав лестью. Олеся отложила книгу, не вставая с дивана, внимательно, изучающее посмотрела на Кутасова, очевидно, желая уловить в его словах иронию, ведь, давно никто не говорил ей такие теплые, нежные слова, и сердце её начало трепетать.
- Что-то сегодня очень уж марный день, душновато, не помешало бы сходить на речку искупнуться, вы не против? - вставая, спокойно произнесла Олеся.
- Я бы с удовольствием, но в трусах по колени, как-то неудобно, а коротких трусиков, для купания, у меня нет, - огорченно произнес Кутасов.
- Не огорчаетесь, Борис, это дело поправимое, мы сначала зайдем в магазей и купим вам короткие трусики, а потом в речку, идёт? Увидев их вместе, уходящими, Алина, даже, ахнула, толкая в бок Лазаря.
- Он, твой друг, как быстро, будто ворожбою, Олесю очаровал, просто, неслыханное дело, растопил лёд-таки в её сердце, теперь-то она, точно, не грибоедовская злая девка – «зла, в девках век», - удивленно произнесла Алина.
- Очарованием, Алина, только, очарованием,  - кивая головой, утверждал Лазарь, - это притягательная, волшебная сила, вызванная вожделением, зажигающая кровь, что есть та искринка, которая является предвестием великого, никому не подвластного чувства - любви. Пусть она пылает страстью, чувственным влечением к нему, сгорает в огне любви, пусть это чувство заполнить её кровь, душу, ум, вот тогда, она, даже, дня не проживет без него, - вдохновенно проговорил Лазарь, лежа в горячих, мужелюбивых объятиях похотливой двадцатилетней Алины.
- Лазарь, может, твой друг вообще без денег, а? ты открой мой сейф и дай ему, пожалуйста, денег на расходы, это будет удобна, ведь, ты ему друг, и этот жест он примет, как должное, а я очень хочу, чтоб у них сладились отношения, - целуя своего возлюбленного, доброжелательно произнесла Алина.
- Магазей-то тут недалече, Борис, оттуда выйдем прямо к реке, ты посмотри еще, что тебе необходимо, и сразу закупаться, - взяв его под руку, ласково произнесла Олеся.
- У меня ничего нет, Олеся, кроме того, что на мне, кроме военного вещмешка и измятой десятки в кармане, давай, оставим эту затею и поторопимся к воде, - ломаясь, с ханжеством произнес Кутасов.
- Ладно, завтра я тебя отведу в мастерскую « Мадам Элиз», они с тебя снимут мерку, сошьют несколько костюмов и несколько пар туфель по европейскому фасону, - не сдавалась Олеся. А что, я снова наскочил на «колесо Фортуны»? хорошо, что у нее завязаны глаза, иначе, она узнала бы меня и не представила бы этот случайный рог изобилия, догадайся она о моих гнусных, коварных помыслах, - подумал Кутасов, ныряя в мутные воды Псоу. Двадцатипятилетней, с белокурыми волосами, прекрасно образованной Олесе, сердцеед Кутасов нравился, она была счастлива, что, наконец-то, вместо надоедливых фендриков, которых интересовало, только, их похотливое желание, как бы ублажать ей, появился красивый, образованный молодой человек, пусть, с необычайным мышлением, пусть, у него «эзопов язык», но она намерена терпеть его и влюбить его в себя, хватит с нее чахнуть в одиночестве, при таком богатстве-то, и родить от него много детей, как Ниоба, - лежа на берегу на зеленной травке, подумала она, с наслаждением смотря на его атлетическую фигуру. Да и фатуму было любопытно, что их желания влюблять друг друга в себя совпадают, и это ему нравилось, но он был терпелив, пока, не торопился определить их дальнейшую  судьбу, ждал и наблюдал. -
- Боже мой, - воскликнул Борис, ложась рядом с Олесей, - какая чудная родинка на твоей шее, а как мне неудержимо хочется коснуться её, просто, сил нет, - начал было лукавить Кутасов.
- Ну, коснись, - вытягивая шею, разрешила Олеся и с трепетом стала ждать его прикосновения. Кутасов уже имел такой опыт со сладострастной графиней Милявской, он осторожно положил руку на жабо - кисейную оборку, которая покрывала её грудь после купания, губами нежно коснулся сначала шеи, а затем и родинки, при этом, не спешил, будто застыл в таком приятном положении, и уловил, едва слышимый, вздох чувственного наслажденья, издаваемый Олесей.
- Олеся, у тебя давно никого не было, я имею в виду мужчин? - вдруг, спросил он, интуитивно почувствовав, что она находится в состоянии неги, и все, что угодно ему может быть дозволено, глупо было бы выпустить такую благоприятную инициативу из рук. Кутасов, не отрываясь от родинки, рукой осторожно приподнял кисейную оборку, оголив её стоячие груди с темными сосками, положив руку на грудь, начал пальцами тискать её, иногда, покусывая соски, приводя Олесю к грани исступления, чувствуя, как  она теряет самообладание. Она уже готова, прямо тут и сейчас же, не откладывая, - промелькнула шальная мысль в его философской башке. Олеся тоже его чувствовала, он сильно возбудился, опустив вниз свои мокрые короткие трусики её руку подвел к своему...

- Кругом народ, Борис, прошу, остановись,- взмолилась Олеся.

  Алина сразу же почувствовала перемену в настроении и в поведении Олеси, слишком уж она была восторженном состоянии, крайне возбуждена.
- А мы ходили купаться, боже мой, какое наслаждение, теперь, мы очень проголодались, Алина скажи служанке, чтобы накрыла на стол в столовой, а ты, Борис, надевай новый легкий халат, который мы купили, и тело твое не будет «чесаться» от чужих халатов, - весело произнесла Олеся, загадочно посмотрев на Алину, которая, переглянувшись с Лазарем, пожала плечами.
- А у нас марит, деться никуда, нет спасения ни в доме, ни в саду, а тебе, Лазарь лень было идти купаться, - завидуя сестре, недовольно сказала Алина. После ужина Алина предложила играть в покер, но Кутасов отказался.
- Мне жаль мою измятую десятку, играйте без меня.
- Тут же не большие деньги, Борис, а только ради забавы,  - начал, было, Лазарь. - Играй, Борис, на тебе сороковку, а измятую десятку оставь мне на память, - азартно произнесла Олеся, доставая из ридикюля деньги.
- Ладно, пусть, по-вашему, «делу время, потехе час», гласит пословица. Олеся не могла оторвать свой взор от Бориса, и похоть начала зажигать её кровь, напоминая строки уважаемого Некрасова: . Кровь-то молодая: закипит — не шутка! в спальной она разденется и, как восточная жрица, покажет ему всё свое искусство полового акта и доведёт его до исступления, до потери самообладания, как он это сделал на берегу с ней. А Кутасов надолго застрянет здесь, благо, пока миска с едой полна.
Кутасову жалко было отдавать свою измятую десятку Олесе, эту десятку дал ему его друг Алим на счастье, а он, даже, поленился, зайти к нему и попрощаться. Он, почти, бежал из села после лице неприятных слов графини Милявской, конечно, его грызла совесть. - Нет, Олеся, эта десятка для меня, как оберег, расстаться с ней, значит, навлечь на себя нищету, а я и без того беден, и ради какой-то дурацкой забавы, потехи, не намерен рисковать, играйте без меня, - не поддавался уговорам Борис.
- Да я тебе сошью мешочек с ладаном, который будет тебя охранять, как талисман, и тебе, Борис, со мною нищенская жизнь не грозит,- продолжала упрашивать его Олеся.
- Его «упрямства дух нам всем подгадил», как говорил великий русский Поэт, а теперь, я не могу, жара меня марит и ко сну клонит, проводи меня в сад, Лазарь,- вставая, недовольно произнесла Алина.
- Олеся, а что с её ногой, что она так сильно хромает? - следуя за ней в сад, тихо спросил Кутасов.
- Да еще в детстве её сбил фаэтон, кучер был пьян, вот, с тех пор и хромает. С  гор дул прохладный сильный ветер, принося  с собой черные облака, которые за считанные минуты обволокли вечернее небо, начал моросить дождь, постепенно превращаясь в ливень с ураганным ветром.
- Наверное, в море началась чамра, шквальный ветер с гор, бывает, даже со снегом, это скоротечное явление природы, хоть, немного вытеснит мару, которая измучила Алину, - начал свои «шутки» Кутасов. Все вернулись в гостиную, где, уже служанка зажгла лампы, и Кутасов взял одну из ламп, направился к фортепиано, начал бегло играть разные мелодии из классических произведений, переходя на сарабанду Генделя.
- Не поймешь, что за музыка, типа репетиции, что ли, Борис? - не сдержалась Алина.
- Это для тебя витиевато, Алина, как витийство, и позволь тебе напомнить пушкинские слова: «не дан мне в удел витийства грозный дар», это так замысловато, что ты, вряд ли поймешь, тебе давно следовало бы интеллектуализороваться, - с иронией заметил Кутасов. Олесе нравилась ирония в адрес Алины, которая часто её доставала своими язвительными шуточками насчет её возраста и называла её грибоедовской злой девкой, но теперь- то она не одна, мыслительной способностью ей с Борисом не сравниться, какой интеллектуалист, среди нас нет ему равных, вот и все. Ей не терпелось уединиться в спальную, похоть, которая так нетерпимо воспламеняла её кровь, не давала покоя, она жаждала сладострастия, упоения, купаться в неге.

 Кутасов, же успевший истосковаться по женской плоти, денно и нощно услаждал графиню Олесю, купаясь в сладострастии, неге, удовлетворяя свою похоть, лежа в мужелюбивых объятиях своей хахи.
- Я чувствую Борис, ты начинаешь влюблять меня в себя, и мы с тобой живём в любе, а как ты смотришь на то, если мы свяжем себя «узами Гименея», обвенчаемся, а? - после полного полового удовлетворения прошамкала Олеся. Все повторяется, - подумал Кутасов, - скоро начнёт напоминать о миске с полной едой.
- Это не любовь, Олеся, а любодеянья, и я вовсе не любвеобилен, боюсь, как бы супружество не стало нам невыносимым, томительным испытанием, - освобождаясь из объятия Олеси, недовольно заметил Кутасов. Нет, он не будет торопиться покинуть эти райские условия, покамест не добьется задуманного, окончательно не запутает её в сетях коварства, не насладившись её падением. Он сам порой не понимал, откуда этот цинизм, такая жестокая мстительность, мания преследования по отношению к женщинам, почему рассудок престал контролировать его поведение, в результате, произошел сбой, и он приобрел такие извращенные, маниакальные черты характера, по манию небес, что ли? Или, как у уважаемого Достоевского: разум – подлец, оправдает что угодно? Может, это проклятие графини Милявской и месть её покровительницы Эриннии за поруганную честь, а? Я стал пушкинским «красногубым вурдалаком», упырем, безжалостно сосущим кровь, питающимся плотью несчастных вдов, таких доверчивых особ, как Олеся, мечтающих о любви и счастье. Может, у меня начинается душевная болезнь, психоз, который разрушает мой духовный мир, божественное начало, вложенное самим богом, а? Итак, можно определенно признавать, что у меня начинает меняться умонастроение на фоне умопомешательства, а я противостоять предначертанию фатума, пока что, не могу.
 Графиня Алина Львовна, назло своей сестре Олесе, то ли от ревности, то ли от зависти к знаниям Кутасова, его бездонному кладезю, часто вздорила с ним, вступая в словесную дуэль, несмотря на замечания Олеси и своего наперсника Лазаря.
- Незнамо от чего твоя сестра, Олеся, так вдруг возненавидела меня, может, в правду идти  на постой, чем терпеть её злоехидные насмешки, а? - недоумевал Кутасов. Пришел огорченный Лазарь, показывая письмо, полученное на почте о кончине матери и собирался ехать в Россию, но для этого нужно было получить разрешение властей.
- Алина, прошу тебя, поедем со мной, мы можем  некоторое время пожить там, а потом можно вернуться обратно сюда, - чуть ли не слезно молил её Лазарь, но она была непреклонна к его мольбам.
- Куда мне с такой ногой-то тащиться, Лазарь, поезжай один, сладив свои дела, вернешься, а я тебя буду ждать, - успокаивала его Алина. После отъезда, Алину будто подменили, она стала не только лояльна по отношению к Кутасову, а в отсутствии Олеси позволяла себе даже флиртовать с ним.
- Вобче я не против, Алина, иногда ублажать и тебя, но только, как бы Олеся не догадывалась об этом, - с сардонической улыбкой заметил Кутасов.
- А ты не ходи с ней вместе по магазеям, скажи, что тебе нездоровится, и мы останемся вдвоем, - наставляла его Алина. Так и случилось, эта очень хитроумная девица хитроумными замыслами, обаянием, своими волшебными чарами втянула-таки Кутасова в свою ловушку. - Я с первого взгляда влюбилась в тебе, Боренька, - с восхищением поглаживая его, как в бреду, пела Алина, - а у твоего друга, незнамо по какой-то причине, развивается половое бессилие, -  стонала Алина. Вот это подарок судьбы, - подумал Кутасов, после сладострастных минут полового удовлетворения, смотря на расслабленную Алину, будто летающую над островом блаженных, - надо же, как подфартило-то мне, жестокому искусителю, пожирателю женских сердец, а?

 Кутасов продолжал услаждать обеих сестёр Вербицких, тренируя свой фаллос, но он все-таки предпочтение отдавал Алине, её плоть была слаще, нежнее, и это необычайное, открытое влечение не могло остаться незамеченным Олесей.
- Ты, Боренька, что-то стал охладевать ко мне, незнамо по какой же причине, или после отъезда Лазаря ты стал приударять за Алиной, услаждая её молодую плоть, а? - недовольно начала Олеся после очередного полового удовлетворения. Тут, конечно, Кутасов, обнаглевший до бесстыдства, уродливым извращенным вкусом, что привили ему те же женщины, которые ублажали его, не сдержался и с присущим ему сарказмом, усмехаясь, с сардоническим смехом спокойно произнес: ну и что из этого, Олеся, ты же тоже купаешься в неге, а она молода, мужелюбива, горячая, должна страдать, что ли?
- Значит, стало быть, ты услаждаешь нас обеих сестер, да, Боренька? «какие низости», какое бесчестие, а ведь это есть грехопадение, ты, как похотливый мужлан, начал греховодничать, растоптав все морально - этические нормы человеческого поведения и нравственности, ну и ну, ну и как же теперь мы будем уживаться вместе, или ты будешь услаждать нас поочередно, что ли? - с негодованием, задыхаясь от злобы, произнесла Олеся. - А что тут такого зазорного, - вышел из себя Кутасов, - я как иеродул - раб в вашем «храме», будем заниматься священной проституцией, или ты сомневаешься в моей мужской силе, что я не смогу удовлетворить ваши похотливые желания, а? - продолжая насмехаться, цинично ответил он. Сбылось желание знатока фаллического культа, который символ мужского фалла рассматривал, как орган размножения, и тут в его философской башке зародилась новая извращенная форма цинизма: вы обе детородные, а почему бы вам не родить от меня смещенные кровью племена с прекрасным умственным началом - от ссыльного, без титулов и титулованных особ, а не полоумных фендриков, а? вот тогда зависть сведёт завистников до умопомешательства, нам дан уникальный шанс, создать оный прецедент на этом поприще, тогда я останусь с вами, выбор за вами, а я подожду до утра.  И это мое решение.
Кутасов, не поверив в свои бредовые, извращенные и безнравственные идеи, чтоб ублажать обеих сестер Вербицких, ночь проводил в мужелюбивых горячих объятиях Алины, когда в полночь, рядом увидев нагое тело Олеси, тут же понял, что его любовный авантюрный план с противоестественными наклонностями в нарушение всяческих этических норм, сработал, и он облегчено вздохнул, кажись, сёстры меж собой договорились, что его вполне устраивало.
- Если, Боренька, вдруг, мы забеременеем от тебя, и ты ударишься в бега, мы наймем абреков, чтоб они нашли тебя и принесли твою набитую дурью башку или сами отравим тебя, ты, Алина, готова? тогда приступаем, - произнесла Олеся и бросила на Кутасова заранее приготовленную мережу, сплетенную из толстого конского волоса без обручей, основательно запутав его.
- Теперь, Алина, принеси кандалы и цепь, - велела Олеся. Когда одна нога и рука Кутасова были закованы в кандалы, и цепь, пропущенная через кандалы, была прикреплена замком к металлической стойке в недосягаемости от Кутасова, он от отчаяния завопил.
- Теперь-то уж не сбежишь, Боренька, не боись! мы тебя похороним в этих же кандалах, чтоб не возвращался, - сардонически улыбаясь, заметила Олеся.
- Ты, Боренька, вынужден будешь поочередно услаждать нас тут же, в противном случае, мы кормить тебя не намерены, теперь ты наш раб, если будешь кричать, браниться, засунем в рот кляп, и все будешь делать молча, усёк?- снимая с него мережу, проговорила Алина. Вот таким коварным, хитроумным замыслом, изящно продуманное противодействие сестёр оказалось не менее изобретательным, чем кутасовский утопический бред, и вынудили их своими хитросплетениями заманить его в кабальные условия, обрекая на страдания. Наглость, дерзкое неслыханное бесстыдство, чрезмерный успех у женщин, которые лелеяли этого взбалмошного, сытого блудника, который продолжал свои гнусные измышления, не давая себе отчёт своим поступкам, так и не сумевший осмыслять свое поведение, наконец-то, престал колобродить и причинять страдания доверчивым женщинам, став жертвой своей же глупости, теперь томился  в кандалах, вспоминая те же грибоедовские слова,
которыми он завоевывал разбитые женские сердца: «я глупостей не чтец, а пуще образцовых».

 Кутасов, который томился в одиночестве с надеждой, что он будет услаждать сестёр поочередно, нервно ждал появления этих кралечек, - моя месть будет безжалостной,- думал он, - кто-то из жалости все равно освободит меня, хотя бы для полового удовлетворения, я же не могу этим заниматься в кандалах, вот и мне подфартило быть пленником каких-то смазливых кокоток, как только они от меня забеременеют, и я освобожусь из заточения, тут же вернусь к графине Милявской с мольбой, чтоб она меня простила и приняла.

- Ну, как, Боренька, не жмут кандалы? я принесла тебе выпить и поесть, только с исполнением наших уговоров, ты не забыл? - зайдя в свою спальную, полураздетая Алина с издевкой спросила Кутасова.
- Нет, не забыл, Алина, есть я могу и в кандалах, а вот удовлетворить твою похоть в кандалах не смогу, - сразу наливая полный бокал коньяка и пододвинув к себе поближе поднос с жареными цыплятами, - произнес проголодавшийся Кутасов.
- Значит, кандалы защемляют твой мужской член, и ты предлагаешь заниматься этим, как и всегда, свободно в постели, так?- язвительным тоном произнесла Алина. Кутасов кивнул головой, хотел было выпить и взяться за еду, но Алина отодвинула поднос подальше от него и не заметила, как Кутасов взял вилку с подноса и засунул под себя, так как был голый.
- Нет, видать ты еще не начал шалеть от голода и жажды, выбор за тобой, Боренька, пока Олеси нет, ты мог бы усладить меня, раз так, придерживаясь нашего уговора, ты еду не получаешь, - цинично, чуть ли не криком, напомнила Алина.
- Тогда я отказываюсь от всяческих уговоров и лучше подохнуть в кандалах, чем услаждать таких вонючих, циничных шлюх, как вы, - злобно ответил Кутасов и отвернулся к стене. Он за эти дни придумал способ, как освободиться из плена, правда, это был жестокий, вероломный вариант, но верный, просто следует выждать.

- Говорят, ты, Боренька, тут своим мятежным духом вздумал взбунтовать и замутил недоброе дело, как хлябь, стремнина, отказываясь от наших уговоров, а? -  хищным взглядом обводя его, с негодованием спросила Олеся.
- Для тебя, Олеся, я своей ласки не пожалею, потому что ты мне люба, но Алина решила меня голодом смаривать, и я испытываю чрезмерное утомление, пожалуйста, раздевайся, иди ко мне, я тебя так услажу, что ты будешь в восторге, долго будешь находиться в плену необузданного сладострастия, только, пододвинь ближе поднос с едой и выпивкой, - начал осуществлять свои вероломные задумки Кутасов.
- Ты обещаешь, что потом  и Алину будешь ублажать? - пододвинув к нему поднос, наивно спросила Олеся.
- Конечно, а щас пусть уходит, - выпив уже налитый коньяк, слукавил философ. Доверчивая Олеся разделась догола, ждала, когда Боренька закончит  трапезу. Поглаживая её грудки, он одновременно, незаметно для нее, обведя вокруг её шеи цепью, затягивая туго - натуго, до удушья.
- Лежи и не рыпайся, Олеся, подождем Алину, и ты, улыбаясь, прикажешь ей снять замок с цепи, подойти к тебе, иначе, задушу и проткну горло вилкой насквозь, так как мне нечего терять, - приложив к её горлу вилку, злобно прошипел Кутасов, чувствуя удачу.
- Ага, вы еще не устали услаждать друг друга, - с завистью прошамкала Алина, подойдя к ним ближе.
- Ты, Алинушка, сними, пожалуйста, замок с цепи, а то Бореньке несподручно услаждать нас в кандалах, а после, как только насладимся им, снова на цепь наденем замок, и веди себя с ним повежливее, - по наущению Кутасова, запела Олеся. Алина, ничего не подозревая, достала ключ от замка, открыла его и, вместе цепью, бросила на пол, почти у ног Кутасова, и улеглась рядом с Олесей, чтоб лобызать его, и Боренька, долго не думая, ловко накинув, опутал шею Алины остатком цепи с замком, услышав её удушливый хрип. Обе сёстры, теперь вместе, пытались освободиться из этой смертельной ловушки, но тщетно, Кутасов, еще сильнее затягивая цепь, продолжал опутывать их основательно, потом, прямо в кандалах, дотянул остаток цепи до стойки, замкнув на замок. Сняв с себя кандалы, поочередно надел на ноги сестер, которые, истоурившись, смотрели на него, как он пропускает через кандалы цепь.
- Теперь «лобзай меня: твои лобзанья мне слаще мирра и вина», как говорил великий русский Поэт, - цинично произнес, он, сардонически улыбаясь. Закончив задуманное, он, не торопясь, начал одеваться, затем вышел из комнаты и направился в комнату Олеси. Кутасов знал, где Олеся хранит ключ от потайного сейфа и, легко открыв его, выгреб содержимое, деньги, банковские билеты, все драгоценности, аккуратно уложив в свой наплечный вещмешок, когда-то подаренный его гимназическим товарищем. Он вышел на улицу, остановил извозчика, велев подождать его у особняка, вернулся, подойдя к садовнику, повелительным тоном произнес:
- Тебя вызывают Их сиятельства в спальную графини Алины, - чем очень удивил садовника, а затем, открыв калитку, сел в поджидавший его в фаэтон и велел отвезти его в центр  города. Выйдя в центре города, Кутасов отпустил извозчика, сидя на берегу быстроводной реки, заглянул в содержимое вещмешка и, увидев блеск бриллиантов, пощупав новенькие банкноты, довольно усмехнулся, мысленно воскликнув:
- Вот это улов, - и направился на стоянку дремавших извозчиков, заранее солидно заплатив одному из них, велел отвезти его в село Веселое на берегу реки Псоу.

Поздно вечером фаэтон с Кутасовым остановился у особняка графини Веры Ивановны Милявской, расплатившись с лихвой с фаэтонщиком, Кутасов, как тать, идущий на татьбу, оглядываясь по сторонам, нерешительно позвонил в колокольчик у калитки. Тут же у калитки появился сторож, в темноте не узнав того сытого кота Бориса, спросил:
- Кого вам надобно, сударь, Их сиятельство нонче решили почивать и в такое позднее время никого не принимают.
- А ты доложи графине, что, мол. латынщик Кутасов просит Их сиятельство принять его по неотложному делу, ибо, находится здесь проездом, - в присущей ему манере слукавил Боренька. Через минуту наперсник Фортуны, которая благоволила ему, неотступно тяготела над ним, определяя его долю в жизни, никогда не отказывала ему в удаче, увидел, бегущую сломя голову к калитке, графиню Веру Ивановну, которая, обняв его за шею, впала в обморочное состояние.
- Да, полно, Ваше сиятельство Вера Ивановна, так горевать-то, или это от радости? проезжая мимо вашего прекрасного особнячка, где мы провели много сладострастных дней, я, по воле фатума, посетил вас, поддаваясь искушению, в глубине моей души, на её маленьком островке, еще продолжают расти те всходы чувства, любви, привязанности, которые вы посеяли, и я не смог предать забвению сияющий отрадой ваш милый взор и с мучительным, терзающим меня нетерпением, стремился к своей возлюбленной, и вот, я вознагражден, держа её в своих объятиях, - с прикрытой иронией, с идиллическим мотивом, как Вергилий, воспевал Кутасов. Служанка Фекла, дородная женщина средних лет, открыв рот, с восторгом смотрела на эту влюбленную пару.
- Фекла, скажи кухарке, чтоб приготовила праздничный ужин, и накрыть стол в гостиной, сама лично проследи, чтоб все на столе было, - на радостях велела графиня Вера Ивановна. Наконец-то, Кутасов сидел за столом, прекрасно сервированным, заставленным разными яствами, на своем привычном месте в хорошем настроении и, наливая искрящийся от света лампы коньяка из хрустального графинчика, теперь в стиле Назона Овидия, снова воспел: со свиданьицем, люба моя, заковавшая мое сердце в оковы рабства, любви и хранившая ключик в своем недоступном тайнике, долой кровоточащих стрел его, - и, выпив, недоуменно посмотрел на графиню.
- Мне нельзя, Боренька, я беременна от тебя, - робея, произнесла Вера Ивановна. - Надеюсь, теперича ты приехал не с дурными намерениями ко мне, мой милый, с какими-то коварными наветами, а?
- Теперича, Вера, я вернулся навсегда, принимай отшельника-кота своего, - произнес он, опустившись на колени перед графиней и приложив ухо к её животику, тихо про себя прошептал:
- Я твой отец, малыш, и никогда не брошу вас,- и впервые в жизни искренно прослезился, энтот иреодул – блудник…

Апрель- июнь, 2025г. м.м.Б.