Тарас Шевченко. Чту в неволе дни и ночи...

Чту в неволе дни и ночи
И счёт им теряю:
Господи, как тяжко, боже,
Те дни уплывают.
А года плывут за ними,
Плывут из-под воли,
Всё уносят за собою:
Доброе и злое.
Всё уносят, и не спросят,
Не вернут былого,
И не моли, брат: пропадёт
Молитва за богом.

Болотом мутным, между мхами,
Водою ржавой, за годами
Три года грустно утекло.
Добра изрядно отняло
От недр души моей усталой
И в море тихо унесло.
И море в тихомолк пожрало
Моё не злато-серебро —
Мои года, моё добро,
Мою тоску, мои печали,
Мои незримые скрижали,
Незримым писанны пером.

Гнилым болотом, между мхами,
Текут пусть грязными водами
Года невольничьи. А я!
Такая заповедь моя!
Я посижу чуть, погуляю,
На степь, на море посмотрю,
Былое вспомню, запою,
И с песней снова начинаю
Пестрить тетрадочку. Пестрю.

                [Оренбург, 1850,
                Петербург, 1858]




Лічу в неволі дні і ночі
І лік забуваю:
О Господи, як-то тяжко
Тії дні минають.
А літа пливуть за ними,
Пливуть собі стиха,
Забирають за собою
І добро і лихо.
Забирають, не вертають
Ніколи нічого,
І не благай, бо пропаде
Молитва за Богом.

Каламутними болотами,
Меж бур’янами, за годами
Три года сумно протекли.
Багато дечого взяли
З моєї темної комори
І в море нишком однесли.
І нишком проковтнуло море
Моє не злато-серебро —
Мої літа, моє добро,
Мою нудьгу, мої печалі,
Тії незримії скрижалі,
Незримим писані пером.

Нехай гнилими болотами
Течуть собі меж бур’янами
Літа невольничі. А я!
Такая заповідь моя!
Посижу трошки, погуляю,
На степ, на море подивлюсь,
Згадаю дещо, заспіваю
Та й знов мережать захожусь
Дрібненько книжечку. Рушаю.

                [Оренбург, 1850,
                Петербург, 1858]