Сюрреализм графомана. Часть пятая

­В тринадцатом месяце Тиль Уленшпигель,
Под Ялтой у Бродского снял целый флигель,
А чтобы достичь абсолютных идиллий,
Частицы сушёных растений курили.

И море вставало для них на пуанты,
Блестели в воде звёзд морских бриллианты,
В гортанях пекло вкусом жгучего перца,
Из вод выходил отставной розенкрейцер.

Слова он, как пули, лил быстро и точно,
Его развернули с фельдъегерской почтой,
И он растворился, прижав свою сумку,
Среди маорийских тотемных рисунков.

Отринув священность прозрачной морали,
Тиль в флигеле с Бродским мурен пеленали,
Кормили горчицей и манною кашей,
Грозили кометой, в курятник упавшей.

Туземцы-фракийцы бросали пирОги,
Портовая шлюха была недотрогой,
А горечь полынная у винограда,
Смешила ползучего серого гада.

Литавры звенели, как звук клавесина,
Прогнал Минотавр два роя осиных,
Пришла к Уленшпигелю Герда, супруга,
И рыбами страстно лобзали друг друга.

Слетела подпруга с коня Буцефала,
Я всё написал, разве этого мало?