Горские мотивы. Мои путевые заметки

Даже Сократ, мудрейший из людей, нуждался в предостерегающем демоне.
Судьба тасует карты, а мы играем.
Артур Шопенгауэр

Мои путевые заметки.

Горские мотивы.

 У подножия Талышских гор, в низменности Куры, на берегу реки Ленкоранчая, в которую грохотом впадает ниспадающий водопад, где большая часть Кызылагаджский залива прилегает к Муганской степи Кура-Араксинской низменности. От Каспийского моря заповедный водоем отделяется узкой Куринской косой.  Несмотря на раннюю весну, южное солнце уже с утра палило нещадно. Низменность Куры благоухала. Но порой прохладный туман, опускаясь с гор на долину, смешиваясь с мерзлыми испарениями, создавал сырость воздуха, покрывая дома, деревья, молодую весеннюю траву инеем. Всё кругом начало индеветь. На вершине чинары одинокий соловей услаждал слух своими трелями, и неустанно звал свою подругу.
Деревенский пастух не переставая дул в свою самодельную свирель из двух спаренных дудочек(сопилка), собирая животных с дворов на пастбище, и часто стегал голенище сапог кнутом-арапником.Только одинокий соловей, испытавший на себя коварную силу любви, снова посвящал свои новые, полные печали, трели, вставляя новые «строфы», розе, в которую он был влюблен с давних пор и, сидя на соседней веточке, не осмеливался подлететь ближе, боясь её шипов и он с грустью смотрел на неё и жалобно пел. Гямыш курился, выделяя туманную дымку.

 Потомица древних Закавказских горских князей – меликов Зейнаб, после ухода гадалки, сильно заболела, ведь она предупреждала мужа, что пора прекратить эти опасные поездки, а может, всё это неправда, и бек вернётся? Уже второй день она не принимала пищу и долго лежала на диване, смотря на их совместный портрет, нарисованный приезжим художником-ликописцем. Преданная служанка каждый раз приносила ей еду и подолгу уговаривала, чтобы она покушала, но все было тщетно. Причину её внезапной болезни никто не знал, только служанка догадывалась, что могла сказать ей гадалка. Наверное, с мужем случилось что-то непоправимое, и все жили в ожидании неприятных вестей. Сама Зейнаб не верила, что кто-нибудь прояснит его исчезновение, а впрочем, не рано ли печалиться, поверив сну? она его будет ждать, и он снова вернётся, просто нужно надеяться и верить благоволению фатума.

 Найдя брод в реке Агсу, горцы с повозкой, впереди которой шёл проводник, преодолев сильное течение, с трудом вышли на противоположный берег, отдохнув, направились в сторону Арчыдан. Предводитель местных горцев, бывший поручик русской армии, Герай, опасался, что проводник оставит их и ускачет для того, чтобы предупредить односельчан или родных бека, поэтому он, не спускал глаз с проводника, все же велел ему слезть с коня и садиться в повозку. До Арчыдана оставалось полдня ходу, и Герай пока не знал, как себя вести в такой ситуации, и тревожные мысли не давали ему покоя, опасался, что их задержат и будут судить по суровым законам гор, будь что будет, решил он. Здешние горы были красивыми и покрыты густым лесом, на пути попадались вековые деревья - чинара, дуб и много диких фруктовых деревьев. Он решил еще раз поговорить с проводником бека, так как он был свидетелем этих трагических событий.

- Может быть, ты был хорошим слугой и верно служил своему хозяину, в этом я не сомневаюсь, все же прошу тебя, никому не рассказывай о тех событиях, ты сам видел, что он первый начал стрелять в людей, а его смерти никто не хотел. Я сам расскажу его близким, как все было, дай мне слово, что ты исполнишь мою просьбу.
- Покойный бек был хорошим хозяином,- тихо произнёс проводник, слезая с повозки, - а вы мне сохранили жизнь, поэтому, не беспокойтесь, ведь было темно, и никто толком не знал, кто и в кого стреляет. Герай достал кошель и отдал несколько золотых монет проводнику. Наконец-то, за извилистой пыльной дорогой показались первые саманные дома, это была окраина Арчыдана, Гераем начала овладевать еще более сильная тревога, навстречу шли люди, и каждый был занят своим делом, некоторые обращали на них внимание и смотрели с интересом. Рядом протекал сильным течением один из рукавов Куры, образуя пучину.  Проводник шёл впереди, у подножия горы, на самом берегу реки показался огромный двухэтажный каменный дом с хозяйственными постройками и садом. Соседи и слуги бека выбежали, как всегда, когда встречали хозяина, который  давал работу и помогал всем. Толпа стояла, не понимая, что же происходит, вместо бека приехал великан, красивый, крепкого телосложения горец, который слегка смущался. Проводник, оставив Герая, через калитку вошёл во двор, открыл ворота, и горцы с повозкой въехали во двор особняка. Нукеры колебались, впускать непрошеных гостей или дать им отпор, но, увидев знакомого проводника, успокоились, не чувствуя никакой угрозы. Одни слуги распрягли уставших волов, уводя их в тень, другие, взяв лошадей за поводья, привязали в тени под дубом. Пожилой конюх, наливая воду в широкое деревянное корыто у колодца, начал поить волов и лошадей водой. Находясь в полном нервном срыве, проводник велел амбарщику, что тот до распоряжения госпожи, тюки, находящиеся на повозке, не трогать. Молодая служанка сообщила Зейнаб, что пришли чужие люди и вместе с ними проводник бека Закир. Она велела пригласить всех приезжих в дом, приготовить чай со сладостями для угощения, а сама ушла переодеваться. Проводник Закир, зная свое место, ушёл к другим слугам, а горцы, встряхнув с себя дорожную пыль, уселись у постоянного открытого достархана на веранде. Принесли дымящийся самовар, пиалы, на цветных подносах халву, шербет и другие сладости, отдельно в фарфоровом кувшине чахыр - крепкое домашнее вино. Служанка начала наливать чай, накладывала в блюдца сладости, но все горцы были озабочены, и никто не дотрагивался до угощения - все ждали хозяйку.
Герай понял, что Зейнаб жена бека и был потрясен её красотой, она появилась в дивном цветном платье из парчи, в ушах висели золотые с инкрустацией воушесцы, чудной работы персидских ювелиров, на шее знакомый ему медальон в форме футлярчика, похожий на медальон, который Герай снял с шеи убитого бека. Её белокурые волосы, выцветшие на солнце, были собраны в пучок на затылке. От неё веяло духами дикого жасмина.

- Надеюсь, вы еще останетесь погостить, у нас дом большой, для всех место найдется. А теперича, давайте поговорим, кто вы такие, откуда и с какими вестями посетили наши края, - допивая чай, нарушила тишину Зейнаб. Герай велел своим горцам выйти на улицу и прогуляться в саду, оставшись наедине с женой бека, не поднимая глаза, неуверенно, печальным голосом начал.

- Я желаю, чтобы вы внимательно выслушали меня, - чтоб не понимали его слов слуги, на латинском языке произнёс он,- а потом всё сами решите, как вам быть. Сразу скажу, я умоляю вас поверить в правдивость моего рассказа, иначе я не притащился бы в такую даль. То, что произошло, лишь трагическая случайность, не больше, недалече от селения Сальяны караван бека остановился на привал, а мои  горцы часто нападают на караваны, которые с товаром возвращаются с востока, отбирая товар, животных, раздавая бедным, как пушкинский Дубровский, а людей, снабжая деньгами и продуктами, отпускают на все четыре стороны, и на этот раз должно было случиться так, как мы планировали. Но никто не знал, что нукеры были вооружены, а сам бек безумно первый начал беспорядочно отстреливаться, убив моего брата Исмаила, сам тоже был убит кем-то из моих людей,- он умолк, услышав её вопли. Дальше продолжать не была смысла, он вытащил из потайного кармана медальон и положил на поднос со сладостями и, не дожидаясь её ответа, встал и, низко кланяясь, вышел на улицу, где его ждали горцы, держа лошадей за поводья, не спеша сели на коней и по той же дороге стали возвращаться домой. Предстоял долгий путь до селения Сальяны. Проводник Закир, понимая причину быстрого ухода Герая, подошел к приказчику Али, который ничего не понимал.

- Прикажи слугам разгрузить повозку и отнести тюки с товаром в амбар, потом госпожа сама разберётся, и не задавай никаких вопросов. Быстро облетел селение мольва, мол, бек решил-таки больше не возвращаться домой и остаться в городе. Многие не понимали его - богатый, любящий свою красавицу жену и все так бездумно бросить, заслуживал осуждение, а поступок вызывал сомнения, да и бек был не глупым человеком. После разговора с горцем Зейнаб окончательно слегла, обессиленная, потерянная, она неподвижно лежала на канапе, обливаясь слезами. Кроме проводника Закира, никто не знал, что же произошло, и он сдержал слово, данное Гераю, никому ничего не сказав. Прибежав к амбару, где слуги разгружали повозку, мальчик, заикаясь, едва из себя выдавил.

- Закир, тебя госпожа просит прийти, она очень расстроена и постоянно плачет. Проводник в сопровождении мальчика подошёл к дому, сняв на крыльце сапоги, босиком вошел в коридор, ожидая вызова.
- Проходи, госпожа тебя ждёт,- послышался голос служанки.
Он растерялся, ведь ему никогда не приходилось заходить в дом бека, и осторожно, боясь наследить, направился на голос служанки и при виде проводника, Зейнаб встала и села на канапе, на веранде и жестом отпустив служанку.

- Ты, Закир, всегда сопровождал бека в дальние страны, он тебе доверял, зная, что ты честный и преданный слуга, мне думается, что горец говорил искреннее, а правдиво ли? Я хочу знать и понять, что же произошло, в самом деле, - тяжело вздыхая, - проговорила Зейнаб.
- Хозяйка, кормилица наша, Герай настоящий горец и рассказал вам всю правду, как все было, ведь была ночь, и никто не понимал, что же происходит, горцы стреляли в воздух, чтобы посеять панику, а бек прямо в людей, но они никогда никого не убивали, наоборот, всех отпускали с добром, давая на дорогу продукты, может, и на этот раз тоже всех отпустили, даже весь товар привезли. Я говорю вам правду, а судить только вам, вы сами, наверняка, поняли, что он человек благородных кровей и бывший офицер русской армии. Герай принадлежит к древнему княжескому роду, я видел горе его несчастной матери, когда она оплакивала своего сына Исмаила, родного брата Герая, убитого вашим мужем, вот всё, что я знаю о тех событиях. Тюки с товарами  мы разгрузили в амбар, вот ключи, и еще, прошу Вас, не особенно доверяйте приказчику Али.
- Скажи, Закир, ты сам видел тело бека?
- Да, хозяйка, не только видел, я сам с горцами и похоронил его под старым дубом.  Она промолчала, потом велела служанке вызвать приказчика Али. Он, в кожаных сапогах, лощеных до блеска, с плетью, с которой никогда не расставался, красуясь, стоял перед этой хрупкой женщиной и ожидал её указаний.
- Я тебе, Али, многое прощала, теперь не намерена терпеть твои дальнейшие мизантропические выходки, невинно наказываешь слуг плетью и штрафами, что несправедливо, поэтому я тебя увольняю и велю все ключи от амбаров с товарами, с продуктами, прямо сейчас же отдать Закиру, ты здесь больше не работаешь, уяснил? А ты, Закир, всё проверь и мне доложи, если всё будет хорошо, я сама щедро награжу его за службу, - резко велела она.

- Госпожа, умоляю Вас, не делайте этого, я не смогу управлять огромным хозяйством, у меня не хватит смекалки и опыта,- став на колени молящим голосом произнес Закир.   
- Исправишься, - вставая, отрезала она.

 После захода солнца жара утихала, северный ветер, который дул со стороны снежных гор, приносил прохладу и вместе с ней облегчение. На реку Агсу опускался туман, день начал вечереть, путники решили остановиться на ночлег на берегу, вокруг стояла тишина, только в лесу было слышно пение птиц. Горцы не разговаривали друг с другом, так как каждый очень переживал и жалел молодую красивую жену бека, а Герай был очарован её красотой и не мог забыть её переливчатый голос, похожий на пение пеночки. За свои тридцать лет он никогда не влюблялся, хотя у него была молодая женщина, красивая, из богатой русской семьи, когда он служил в Тифлисе в чине поручика. Её отец, ротмистр Баринов, зная о дружбе дочери Веры с Гераем, то ли в шутку, то ли всерьез, предлагал ему жениться и остаться  жить в Тифлисе. Сидя в саду за обильной едой, будучи под хмельком, он порой настойчиво напоминал ему о женитьбе, Герай, как всегда, отшучивался, мол, еще не время. После долгих и постоянных встреч Вера забеременела, и ей пришлось сказать об этом Гераю и отцу, Иван Васильевич Баринов этому известию было, обрадовался и думал, теперь они всегда будут вместе, Герая это новость тоже обрадовал и он предложил ей выйти за него замуж и поселиться в Сальянах и жить в его поместье.

- Я ухожу в отставку, и мы с тобой поедем ко мне, туда, где находиться мое поместье, дом, мои близкие, ты там не будешь испытывать никаких трудностей, и мы будем счастливы. Но Иван Васильевич об этом даже слышать не хотел и в бешенстве закричал.
- Ты что, с ума сошел? Она городской человек и ни сможет жить в селе, далеко, без удобств и привычного образа жизни, прошу тебя, эту тему больше не затрагивать.
- Папа, я уже взрослая, сама  могу решать, где мне жить и с кем, поэтому, прошу тебя, не вмешиваться в наши дела, - попыталась успокоить его Вера.  Налив себе еще в стакан из графина охлажденной водки, и выпив, ротмистр Баринов окончательно вышел из себя.
- Я не позволю тебе отнимать у меня мою единственную дочь, решайся, или остаешься здесь, или навсегда исчезаешь из её жизни, выбирай! Это было уже слишком, Вера знала, что Герай человек гордый и подобного тона не потерпит, так и случилось, он, не дотрагиваясь до еды, вышел из-за  стола, не попрощавшись, покинул дом Бариновых. С тех пор прошло четыре года, и Герай ничего не знал о судьбе Веры. Как-то заезжий офицер, с которым он служил в кавалерии, рассказывал ему, будто семья Бариновых собиралась уехать из Тифлиса и поселиться в  родовом имении, где-то в Тверской губернии Больше он ничего о ней не знал, ему не было известно также, родился ли ребёнок у Веры, и если да, то кто? Лежа под чинарой, Герай, еще сильнее почувствовал свое одиночество и тоску по своей первой любви.
Утром с рассветом горцы, перейдя реку Агсу, направились в сторону Сальяны. Мать и родные Герая еще находились в траурном одеянии, он обнял мать и увидел, как она за последние дни постарела, гибель младшего сына обрекла её на вечные страдания, и вряд ли эта боль, скорбь души когда-нибудь утихнет.

- Как дела в хозяйстве, Закир? знаю, тебе трудно управлять огромным хозяйством, не имея опыта, но думаю, что ты постепенно привыкнешь, теперь расскажи мне все по порядку, и мы вместе все решим, - произнесла Зейнаб, наливая в пиалы чай. Тут зашла служанка, спросила, когда и где собрать на стол.
- Мы  будем обедать в саду, и достань из погреба вина, снова обращаясь к приказчику, продолжила, -  в селении есть искусный портной, который шьет одежду, отвези ему хорошую ткань на свое усмотрение и пусть сошьет тебе несколько костюмов и сюртуков для работы и для выхода. Давай наш разговор продолжим за обедом в саду, - взяв его под руку, сказала Зейнаб. В саду, в тени под ореховым деревом был накрыт богатый стол с фарфоровой посудой, отделанной золотой каймой, дымился ароматный бозбаш, жареные цыплята с овощами и зеленью. Недалеко от беседки дымился персидский жаровня, где томился кебав. Зейнаб сама налила вина в серебряные чаши,  жестом приглашая обедать.

- Закир, у меня к тебе есть одна просьба, ты помнишь то место, где бек погиб? я хотела бы посетить его могилу, и ты должен меня туда отвезти, не сейчас, конечно, позже, когда я окончательно поправлюсь, - пригубив вина, печальным голосом произнесла Зейнаб.
- Я помню это место, где-то поблизости селения Сальяны, там, на берегу реки, огромный дуб, под ним и похоронили, - помрачнев, ответил бывший проводник бека Закир, так и не дотрагиваясь до еды.
- Нам не следует так печалиться, то, что произошло, назад не вернешь, эта неизбежность, роковой случай определенный фатумом и от судьбы не уйдешь, выпей, пожалуйста, вина, и давай поедим, а то я очень проголодалась.

 Зейнаб сидела за столом в саду, и думала, о великане горце и её тревога была настолько велика, что её по-настоящему охватила дрожь, а на ум приходили грибоедовские слова: «а меня, так пробирает дрожь, и при мысли трушу...»

- Ты хорошо работаешь, Закир, стараешься, и к тебе претензий не имеется, честно говоря, не думала, что у тебя так быстро и хорошо получится, я рада этому, но мне не дает покоя несчастье, которое произошло с беком, я хочу посетить, то место, где он погиб и похоронен, ведь кроме тебя никто это место не знает, а ты мог бы найти это место? -  нервно спросила Зейнаб. Голос её дрожал, он это видел и спокойно ответил.
- Конечно, госпожа, я это место помню.
- Тогда сделаем так, ты подготовь фаэтон с двумя выносливыми лошадьми, а двух возьми на всякий случай, как запасных, возьми для себя запас одежды, а я возьму свой кофр с моими вещами, наверное, будем отсутствовать несколько дней, да, не забудь про питания и прошу, немедля начинай собираться, через два дня тронемся в путь и еще вот что, как думаешь, помощник твой справится с делами, пока ты отсутствуешь? ты сам поговори с ним и подготовь его, - успокоившись, выпалила она,- а теперь, давай ужинать, - наливая в рог ещё красное вино, продолжила она, но, выпив вино, приказчик не стал дотрагиваться до еды.
- Я все сделаю, госпожа, как приказали и доложу, когда всё будет готово, - встав и попрощавшись, с поклоном решительно покинул сад. Она осталась в недоумении, может, он не хочет снова возвращаться в гущу тех неприятных трагических событий, которые произошли  вблизи селения Сальяны? а может, даже догадывается, какие же силы уводят меня в неизвестность, оставляя насиженное место, брезгуя моим поведением, не стал ужинать, - с горечью подумала она.

 Вечерело. Все в деревне еду готовили на очагах, оборудованных во дворах, из каждого дома, с каждого двора тянулся дымок и, подхватываемый ветерком, уносился на восток. Туман приносил прохладу и, порой, вечерами и холод. Издалека доносилась грустная песня юной девицы о не состоявшей любви, поддерживаемая музыкантом, который играл на таре, от далеких домов слышался грустный хоровод юных девиц, танцующих иннаби, мечтающих о пылкой любви и счастье.
 Тревожную ночь провела Зейнаб, находясь в состоянии не решительности. Когда за горами показались первые лучи зари, утренние сумерки Никты и туман начали быстро рассеиваться, наступало утро,  Всё было готово к отъезду Зейнаб, Фаэтон был нагружен продуктами, теплой одеждой, Закир помог перенести небольшой кофр с личными вещами и одеждой хозяйки, ридикюль в фаэтон

- Закир, пока не поздно, проверь, всё ли мы взяли, продукты, запас одежды и деньги, здесь мой ридикюль, по-нашему, ручная женская сумка, она мне всегда будет нужна.
- Да, госпожа, у меня все готово, скоро тронемся в путь, мы всё сделали так, как вы велели, ведь мы же ненадолго, -  ответил приказчик, привязывая запасных лошадей к фаэтону. Зейнаб была одета по-походному легко, только на ногах выделялись новые чувяки. Она прощальным взором окинула свой дом, двор и людей, там работающих, вздохнув, велела трогать, в глубине души она понимала, что какое-то неведомое чувство, тайное желание, которое вселилось в её сердце, заставляет её ехать, в неизвестность, те края, где погиб её муж. Причина была не только в этом, было еще какое-то наваждение, которое не давало ей покоя и звало её в эту неизвестность, а сама не хотела признаваться себе в том, что это чувство зародилось в её душе вскоре после ухода того красавца Герая, да, именно так. Если так, тогда не знала, радоваться этому открытию или печалиться, с другой стороны, зачем ей эти переживания? Но тайный голос души шептал и призывал, ты еще молода, пусть твое сердце в печали, ну и что, а зачем тебе сердце без печали? Оно не может биться спокойно без любви, без тревоги, а главное - без страдания, иначе нас изнутри источит одиночество и душевная пустота, как ненасытный червь. Она многое стала воспринимать по-другому, когда  училась во Франции, изучая латынь, совершенно другая культура, другая цивилизация, изучая творчество Вольтера и немецких философов Ницше, Шопенгауэра, она удивлялась их аскетизму, отречению от жизненных удовольствий, и до сих пор удивляется. В данном случае, в её положении, это представлялось ей безумием, добровольно лишить себя чувства радости, приятных ощущений и переживаний, было бы для нее предвестником её кончины, вот что звало её вдаль, в неизвестность, эту молодую женщину. Жребий брошен, пусть все решает и расписывает сама судьба.
Фаэтон, управляемый приказчиком Закиром, где в середине на мягких сидениях, обшитых бархатом, удобно устроилась Зейнаб, по извилистой горной дорогой двигался в сторону Сальяны.

- Мы должны до вечера дойти до реки Агсу, там устроим привал, а на рассвете перейдем реку, - нарушил молчание приказчик, громко понукая лошадей,- там уже берег от нас будет близок, где бек устроил привал в тот неблагоприятный день, который был омрачен несчастьем. Зейнаб ему не ответила, ей больше об этом не хотелось говорить, вспоминать, тем более, ведь, вспоминая эти события, ты снова переживаешь их, может быть, еще болезненнее. Проезжая мимо небольшого ручейка на лужайке, Зейнаб попросила приказчика остановиться, сняв свои дорожные чувяки, босиком пошла к ручейку, чтобы умыться, долго держа свои ноги в холодной воде, наслаждаясь прохладой.
- Госпожа, не желаете ли слегка перекусить? если да, то устроим небольшой привал, как раз жара спадёт, - вдогонку ей произнес приказчик и, не дождавшись её ответа, достал разборный стол и начал  выкладывать еду. Она продолжала босиком ходить по воде, не торопясь, осматривая окрестности,  окрестность - отнюдь не могила, уважаемый Жуковский, как  вы изволили выразиться. Приказчик её такой печальной никогда не видел, она всегда была жизнерадостна, отзывчива, доброжелательна, пожалуй, последние трагические события сильно изменили её. Он распряг лошадей и, отвязав и двух других запасных, отвел к ручейку, чтобы напоить. Зейнаб сидела в тени и что - то торопливо записывала  в свою дорожную карманную записную книжку. Напоив лошадей, приказчик выпустил их на лесную лужайку, чтобы пастись. Стоял жаркий полдень, нагретый солнцем сухой воздух, затруднял дыхание и становился нетерпимым, Зейнаб подошла к фаэтону, открыв свой кофр, достала закрытый купальник, привезенный еще из Франции, переодевшись в лесу,  она вошла в воду и начала купаться, чтобы не смущать её, приказчик отошёл подальше в лес. Гуляя по лесу он наткнулся на лещину, поросль кустарника орешника, и сорвал несколько ещё неспелых орешков. Зейнаб, уже переодевшись, сидела в тени.

- Мне очень полегчало, искупался бы и ты, Закир, сразу легче станет. Давай, чуть перекусим и двинемся в путь.
- Вот лесные орехи, фундук называется, правда, еще неспелые, - наливая  холодный айран в серебряные чаши, произнёс приказчик, но она думала о том, как там её примут, и все же, это есть её падение, удар по гордости, может быть, и утрата доброго имени.  По пути в Сальяны путники, переждав полуденный зной, сделали еще один привал, дав отдохнуть лошадям, вроде приказчик помнил дорогу, но самое главное, не мог найти ту небольшую речку с высокими крутыми берегами, где всё и произошло. Потом найду, - успокаивал он себя - и речку, и тот большой дуб, под которым был похоронен бек. Зейнаб, видя его озабоченность и замешательство, начала была тревожиться, подумав, что они заблудились.
- Что-то не так, Закир, мы заблудились?
- Нет, госпожа, мы скоро будем на месте, я на том дубе сделал зарубку, и он величественный, нетрудно будет его найти, только нам надо бы до наступления вечерних сумерек туда добраться, боюсь, что не успеем, - озабоченно произнес приказчик, громко понукая лошадей.
- Закир, у меня есть план, все равно в темноте трудно будет найти это место, вечером как- то неудобно, да и потеряем напрасно время, поэтому, может быть, проедем прямо в Сальяны, к тому горцу, а днём вернемся и найдём этот дуб, а? Ведь ты, наверняка, помнишь, где он живёт. Приказчик внимательно посмотрел на Зейнаб, надеясь, правильно ли понял её, и не стал возражать.
- Его зовут Герай, я хорошо помню дорогу к его дому, вы правы, завтра, не торопясь, всё и сделаем, - одобрительно сказал Закир. Он, не поворачивая коней, медленно поехал в сторону Сальян, остановив лошадей у большого кирпичного дома, сошел с фаэтона, увидел, что навстречу идёт горец, который узнал его.
- А, это ты проводник?
- Да. Проводил бы нас к Гераю.
- Вот и его дом – двухэтажный каменный,- поспешно ответил горец. - Он ранен.

Он не ожидал её и чуть приподнявшись, улыбнулся ей…

Они сидели на берегу и смотрели на реку, водная гладь, освещаемая лунным светом, сверкала причудливыми отблесками, напоминающими сияние. Откуда-то недалеко, из саманных домов, доносилась жалобная, полная печали, песня юной девицы.

Песня незнакомки:

На долину опускается туман,
В юной душе бушует гроза.
Любовь моя, как весной каштан,
Она расцвела в сердце, как мимоза.
Может, наступит мучениям конец,
Сжалится над судьбою творец.
Ждёт, не дождется влюбленный юнец,
Соединения наших двух сердец.
Увы, проходят наши года,
Наши сердца в плену пока.
Только снится нам свобода,
Разрушает юные сердца тоска.
Пусть не остывает в жилах кровь,
Перестанет страдать юная душа.
Пусть не покидает нас любовь,
Будем её нести, хоть тяжела ноша.
Мы тебя просим, о, господи,
Наши сердца от оков освободи.
Возьми в небеса, дай свободу,
Останови злой рок, измени судьбу…

Вот так судьба тасует карты, а мы играем, утверждал уважаемый Шопенгауэр…

Апрель - июль, 2025г. м.м.Б.