Он смеялся, как ворон над пашней пустой

Он смеялся, как ворон над пашней пустой,
Над робким ростком, что пробиться посмел.
Над сердцем, что билось доверчиво, смело,
В наивности чистой, как утренний мел.

Он хохотал, словно ветер в трубе,
Над тихим смущением, над краской лица,
Над верой в прекрасное, что без конца
Жила в ней, как солнце в январской избе.

"Забудь эти сказки, – гремел его бас, –
Оставь сантименты для старых могил!
Век скорости, дерзости, голых сил,
Здесь не место мечтам, здесь правит лишь класс!"

И словно под прессом, душа ее млела,
Теряя свой свет, уходя в полумрак.
Он вылепил куклу, холодный манекен,
И сам же потом отвернулся в сердцах.

Нашел он другую – из стали и льда,
С усмешкой презрительной, с властным огнем.
И перед ней, гордой, как зимняя ночь,
Он стал виноватым, покорным рабом.

И понял он поздно, в холодной тиши,
Что смех его – эхо в пустой голове.
Что счастье не в дерзости, не в кураже,
А в той, что росла, как цветок, на меже.

Но поезд ушел, и растаял туман,
И в сердце его поселилась тоска.
Он вспомнил тот взгляд, чистый, словно родник,
И понял, что сам себя предал, дурак.