Эдгар Аллан По. Ворон

оригинал: The Raven, Эдгар Аллан По (1809 — 1849)

Одною ночью, в поздний час
сидел и размышлял. Мой глаз
устал: он собирал слова
и фолиантов пыль. Склонясь
над книгами, кивая, клюя носом,
услышал: звук поднялся в воздух —
стучались. Задаюсь вопросом:
кто стучит? Тревожит кто меня?
“Да просто так” — буркнул себе —
“пришли ко мне. Все равно нет сна:
здесь только книги, я и средь нас тишина”.

И вот, я так припоминаю:
то был декабрь. Свечка, тая,
зажжась, отполыхнув, сгорая
являла ни то духов, ни то тени на паркет.
Так сиживал до нежных зорь,
ища ответ, что даст отпор
моим печалям: ведь ушла Ленор.
Ленор была со мной, однако нет
теперь ее: девицы острого ума,
ниспосланной к нам Богом. Впредь
Ленор в этом стихе простынет след.

И шелест шёлковопечальный штор,
двоякий пурпур, складки их, пробор —
вселяли трепет в разум сонный,
сказочным ужасом его полня нутро.
И потому, чтоб успокоить стук
сердца, я повторять принялся вдруг:
“Всего лишь гость. А может, просто звук
похожий на стук в дверь. Или всего
лишь поздний гость... А может, просто звук
ворвавшийся в мою ночную тишь наук”.

И вот, я поднабрался воли,
решил что ждать не надо боле
и говорю: “Сэр — или же леди —
прошу у вас прощенья, однако
я здесь отдыхал, дремая;
а вы же — хоть того не зная —
меня будили, раздавая
хоть тихий — но все ж стук. Благо
услышал наконец и вам открою”.
Я распахнул дверь: там, кроме мрака,
нет ничего, нет даже знака.

По обе стороны порога
мы с мраком смотримся глубоко
друг в друга. Я мнусь и вижу сны
которые немыслимы живыми.
И тетива тиши тянулась —
у тетивы одна лишь участь —
сорвалось и во мрак метнулось
прошепченное мною девы имя:
Ленор. А мрак ночи передо мною
эхом вернул мне это имя. Стынет
пустота и растворяет героиню.

И вот, вернулся я в свой угол.
Души и дум горел печальный уголь,
как совсем вскоре вновь услышал стук:
но громче, будто бы серьёзнее настрой.
Конечно, ну конечно то
раздался стук в мое стекло.
Я подойду, увижу что
стоит там, разрушая мой покой.
Я вновь ловлю дыханья ритм,
и подхожу к окну. То ветер? Ведь порой
бывает ветер тут: мощный и злой.

Я распахнул раму окошка,
и вот: играючи немножко,
заходит в мой покой величественный Ворон —
будто он с древних пергаментов былинных.
Но птица ведь — не джентльмен, —
любезностей не вел обмен;
как граф иль герцог — только тень —
меня не видя, воспаря, сел на Афины
бюст, что над моею дверью возвышался.
Той ночью стал свидетелем картины:
в моем углу уселась птица на старины.

Эбеновой смолы комок о двух крылах,
мой сплин — явив себя впотьмах —
низвел до чувств причудливой забавы.
Я говорю: — Эй, братец! хоть птица, но эстет!
Потрёпан, величав, пришел ко мне,
клевков оставил трещинки в окне,
уселся именно на голову Афины в тишине.
Летал ты долго, и думаю, устал уже лететь
средь бренного эфира. Скажи мне свое имя,
которым нарекли тебя, отправив в свет? —
А Ворон отвечает: — Больше-Нет.

И вот, стою я удивленный:
как? — Ворон речью одаренный?
Хотя не сильно много смысла
в том, что он сказать хотел — в чем суть?
Но скажу вам так, читатель:
я был первый обыватель
кто стал сцены созерцатель,
той, что видеть можно лишь хотя уснуть:
наяву, чтоб зверь иль птица
на бюст Афины села отдохнуть:
к тому же существо то Больше-Нет зовут.

А Ворон там же, одинокий,
на лбу богини совоокой,
два слова говорил так эти будто
в них его душа вся и груз прожитых лет.
Не говорит он больше слов,
не сбрасывает перьев кров,
но прошептал я, хмуря бровь:
— Все те, чей мог спросить совет —
они ушли, не видно их теперь. Ты улетишь,
как черноту небес сменит рассвет.
А Ворон отвечает: — Больше нет.

Как метко отыграл он вновь
свою — хоть небольшую — роль.
— Тебе известны, полагаю, лишь эти два.
Откуда знаешь их? Думаю есть ответ:
мне кажется, что ты узнал их
из уст какого-то бедняги,
коего нищета гоняла
от места к месту. Ему эти два слова — плеть:
он слышал, говорил их сотни раз.
И Ворон, что, возможно шел за ним след в след,
запомнил: нету — больше никогда — и больше нет.

А гость пернатый, сев на бюст,
добавил искорку мне в грусть:
я ставлю кресло против двери,
бюста богини, птицы, формирующих триплет.
И вот, когда умялся бархат,
с лицом, как будто у монарха
или философа Плутарха
стал размышлять, ища ответ:
какой же смысл в том, что Ворон
совсем не смотрит на контекст
и каркает мне: “Больше нет”?

Так сидел в думах и муках,
только я не подал звука
перед птицею со взором,
что бил в сердце прямо сквозь скелет.
Вот сижу теперь, гадая,
спину в спинку упирая,
бархат темный ощущая —
и разливается на этот бархат свет.
А бархат кресла этого — хоть нежен —
он не сравнится с ее кожей. Не секрет:
ее касанья больше не будет. Больше нет.

Вот воздух стал, как будто бы тут храм:
учуялся кадила фимиам.
Как если б ангелы незримые его несли
шагая в воздухе, не трогая паркет.
— Изгнанник! Тебя отправил Бог
сюда, чтобы ответить смог.
Но прежде — непенфа глоток
из светлой памяти моей Ленор. Ведь
путь твой сложен был, опасен; непенф
поможет. Я понимаю, я не тороплю ответ. —
А Ворон отвечает: — Больше нет.

— Ты — пророк! Из рая ль, с ада;
птица ль? дьявол? ангел? Надо
мне лишь знать ответ. Кто ты —
разница незрима; тот твой или этот свет?
Будь ты злобный искуситель?
утопший моря покоритель?
в пустыне ли твоя обитель? —
это не важно, ты лишь дай ответ:
скажи, смогу ли боль свою унять?
и нет ли чудного бальзама в Галааде? —
А Ворон отвечает: — Больше нет.

— Ты — пророк! Из ада ль, рая;
ты ангел? дьявол? птица ли? Я знаю,
должно мне спросить: к небесам взывая,
к Богу, которого мы чтим. Ответь:
предначертанно ль судьбою
видеть рядом мне с собою
там, за гробовой чертою,
девушку по имени Ленор — которую аэд,
воспел бы в своих одах всему миру?
Увижу ли ее, попав я на тот свет?
А Ворон отвечает: — Больше нет.

— Вот считай, что этим словом
ты покончил с разговором!
Враг ли? просто птица? дьявол?
С меня хватит, Ворон, хватит! я наслушался клевет.
Возвращайся в пекла пламень:
ложь твоя — душевный камень.
Улетай! Закрою ставень:
с глаз долой — из сердца вон! Ты мне,
Ворон, опротивел, и не клюй мне мои чувства!
Прочь отсюда, Ворон! как выносит тебя свет?!
А Ворон отвечает: — Больше нет.

Вот сидит Ворон недвижимый
на голове лепной Афины:
он не моргает, не вертит головой, не чистит крыл:
он завершает в комнате триплет.
Его взгляд: словно демон спит,
его эбен светом залит,
воронья на паркете тень лежит.
И сам я рухнул на паркет:
ведь то, что я сейчас узнал —
оно забрало из души и жизни свет.
Не вознесусь теперь я — больше нет.

2025